Клятва повесы

На Вейна нахлынуло желание — и его собственное, и, как ни странно, ее. Свою страсть он умел сдерживать, ее же стала для него откровением. Полная энергии, восхитительно-наивная, нетерпеливая в своем незнании, ее страсть оказалась сильнее, чем он ожидал. Она и в нем раскрывала что-то новое, некое стремление, рожденное чем-то большим, чем обычная похоть.

Они горели как в огне. Охваченный страстью, Вейн попытался поднять голову, но так и не смог оторваться от Пейшенс. Это резко пробудило его внимание. Похоже, он выпустил вожжи из рук. Их подхватила Пейшенс, и теперь она несется во весь опор. Слишком уж быстро…

Вейну все же удалось оторваться от нее.

— Пейшенс…

Она накрыла его губы своими.

Вейн обнял ее, а потом снова отстранился, испытав при этом щемящую боль в душе.

— Чертова кукла — я хочу поговорить с тобой!

— Позже. — Пейшенс притянула к себе его лицо.

Вейн сопротивлялся изо всех сил:

— Да прекрати ты…

— Замолчи! — Встав на цыпочки, она сильнее, чем прежде, прижалась к нему и поцеловала. — Я не хочу разговаривать. Просто поцелуй меня и покажи, что за этим следует.

Это был не самый мудрый поступок. С такой просьбой не обращаются к возбужденному повесе. Вейн застонал, когда ее язык еще глубже проник в его рот. Борьба языков распалила его до такой степени, что он не мог ни о чем думать. Сознание его заволокло жарким туманом страсти. Даже если бы у него хватило сил сбежать, все равно ничего не получилось бы, так как прилавок позади него преграждал путь.

Пейшенс заманила его в сети своего желания, и с каждым мгновением он все сильнее запутывался в этих сетях.

Пейшенс упивалась их поцелуем и знала, что ждала именно этого: снова испытать головокружительный всплеск желания, почувствовать, как огонь струится по жилам, ощутить чарующую прелесть этого ускользающего «нечто» — она еще не нашла названия для этого состояния души, но оно обволакивало ее — их обоих — и манило дальше.

Дальше, в его объятия, в страсть. Туда, где желание утолить мучительную жажду превращается в настоятельную потребность, в сладкую, до остроты, необходимость.

Пейшенс чувствовала привкус этой жажды в их поцелуе, ощущала, как она, медленно пульсируя, ширится и растет в крови.

Это был восторг. Это было сильнейшее переживание. Это было именно то, к чему стремилась ее любопытная натура.

Но главное, она испытывала настоятельную потребность познать.

Объятия Вейна побуждали ее прижаться к нему сильнее. Его руки, тяжелые, требовательные, опустились на ее попку и сжали так, что пальцы впились в плоть. Он задвигал бедрами, с каждым разом все глубже вдавливая свой набухший член в ее живот. Это ритмичное движение вызвало в Пейшенс неистовый ураган.

Они на мгновение разомкнули уста, чтобы перевести дух. В следующую же секунду страсть снова соединила их губы. Обоих мучила настойчивая жажда, она усиливалась, захлестывала их чувства. Эта жажда завладела всем ее существом, и ту же жажду она ощущала в Вейне.

Они вместе боролись с непреодолимым влечением и одновременно чувствовали себя в его власти. Волна поднялась, вздыбилась над ними — и разбилась. И они оказались в стремительном потоке, в бушующем водовороте. Их кидало и бросало, пока они не начали задыхаться. Волны страсти и желания бились о них, напоминая о жгучей необходимости заполнить пустоту внутри, обрести завершенность.

— Мисс?

Стук в дверь заставил их отскочить друг от друга. В образовавшуюся щель заглянула горничная. В полумраке она увидела, что Пейшенс повернулась к ней. Судя по всему, она перебирала травы на прилавке. Горничная поставила перед собой корзинку с цветами лаванды.

— Что мне с этим делать?

Пейшенс немалым усилием воли приказала себе сосредоточиться на вопросе. Слава Богу, в полумраке горничная пока не заметила Вейна, небрежно облокотившегося на прилавок совсем рядом с ней.

— Э-э… — Она, покашляв, облизала губы и заговорила: — Тебе надо оборвать листья и срезать головки. Листьями и головками мы наполним саше[10], а стебли разложим по комнатам, чтобы они освежали воздух.

Горничная оживленно кивнула и направилась к столу. Пейшенс снова повернулась к прилавку. У нее все еще кружилась голова, грудь учащенно вздымалась. Губы припухли и горели — она почувствовала это, когда облизала их. Сердце стучало как бешеное, кровь пульсировала даже в подушечках пальцев. Еще утром она послала горничную собирать лаванду, так как цветы нужно было обработать как можно быстрее. Она даже прочитала ей лекцию на эту тему…

И вот теперь, если она отошлет горничную… Пейшенс искоса посмотрела на Вейна, скрытого тенью. Она стояла так близко от него, что даже в полумраке видела, как ярко блестят его глаза. Одна своевольная прядь упала ему на лоб. Он, встав, изящным жестом откинул ее.

— Увидимся позже, моя дорогая.

Вздрогнув, горничная подняла голову. Увидев Вейна, она улыбнулась и вернулась к работе.

Пейшенс смотрела ему вслед. Когда дверной замок щелкнул, она закрыла глаза. И безуспешно попыталась подавить трепет, волнами проходивший по ее телу, — трепет предвкушения. И желания.

Напряжение между ними усилилось. Оно словно превратилось в натянутую струну. Вейн почувствовал это, едва вечером Пейшенс вошла в гостиную. По ее взгляду он сразу понял, что она чувствует то же самое. Но они вынуждены были играть свои роли, делать то, чего от них ожидали, и прятать страсть, раскаленную добела, молясь, чтобы никто ничего не заметил.

О прикосновениях, даже безобидных, не могло быть и речи. Они умело избегали их, пока Пейшенс, принимая у Вейна блюдо, не дотронулась до его руки.

Она едва не выронила блюдо. Он едва не чертыхнулся вслух.

Но он выстоял. И она тоже.

Но им надо было вернуться к действительности, в гостиную, где была другая жизнь. Все уже напились чаю, и Минни, укутанная в шаль, собиралась отойти ко сну.

В сознании Вейна образовался провал: он не имел ни малейшего представления, о чем шла речь в последние два часа. Все его мысли были заняты тем, как поговорить с Пейшенс. Наконец эта возможность представилась.

Подойдя к Минни, он сказал:

— Я отнесу вас.

— Замечательная идея! — воскликнула Тиммз.

— Гм… — недоверчиво произнесла Минни, но все же согласилась, так как еще не окрепла после болезни. — Отлично. — Когда Вейн поднял ее на руки, прихватив еще и шаль, она ворчливо призналась: — Сегодня я чувствую себя старой.

Хмыкнув, Вейн стал подшучивать над ней, как делал это обычно, остроумно и весело. Когда они добрались до комнаты, ее настроение значительно улучшилось, и она даже высказалась по поводу его самонадеянности:

— Уж больно вы, Кинстеры, уверены в себе.

Вейн засмеялся и посадил ее в кресло у камина. Тиммз была тут как тут — всю дорогу она следовала за ними по пятам.

И Пейшеис тоже.

Устроившись, Минни замахала руками на Вейна и Пейшенс:

— Мне никто не нужен. Хватит одной Тиммз. Можете возвращаться в гостиную.

Пейшенс и Вейн переглянулись.

— Вы уверены?.. — обратилась она к Минни.

— Уверена. Идите отсюда.

И они ушли, но не в гостиную. Было уже поздно, и у них не было желания участвовать в бессмысленной болтовне.

У них было другое желание. Оно пронзало их, мечась от одного к другому, опутывало, как волшебная паутина. Не произнеся ни слова, они направились к комнате Пейшенс. Пока они шли, Вейн думал о том, что именно ему придется управлять этим желанием и отвечать за последствия.

Пейшенс не могла отвечать ни за что, она абсолютно неопытна.

Он напомнил себе об этом, когда они остановились у ее двери. Она подняла на него глаза, и Вейн убедился в правильности вывода, сделанного им там, в кладовой. Пока он не произнесет слов, требуемых в таких случаях, им можно встречаться только официально и ни в коем случае — наедине.

Даже в этом коридоре, погруженном в холодный полумрак начавшейся ночи, а уж в спальне — куда стремилась вся его сущность — тем более.

10

Надушенная подушечка или наполненный ароматическими веществами мешочек, который кладется между бельем для придания ему приятного запаха.