Страница 41 из 100
— Ладно, ребята, пора за работу.
Стадли медленно поднялся; его охватил ужас, когда он почувствовал, что весь как‑то одеревенел, руки болят и он не может взяться за рукоятку молота, не говоря уже о том, чтобы сделать удар. Джейкс пошел с ним к глыбе, которую разбивал Стадли, и осмотрел ее.
— Надо найти жилу. Камень никогда не расколешь, если будешь бить куда попало. Найди жилу и бей по ней.
При первом же ударе Стадли вздрогнул и закусил губу, чтобы не закричать от боли. Он ударил по породе уже слабее, но, взглянув наверх, увидел, что Доновен следит за ним. Его охватил страх. Он чувствовал, что должен показать себя. Найти жилу… Он должен найти жилу! Стадли внимательно оглядел породу. Выше он увидел бороздку. А может быть, там трещина? Что если приналечь на это место, бить по нему удар за ударом? Он изменил направление удара, и молот стукнулся выше, о то место, где порода образовала выступ. Но, когда Стадли наносил удар, левая рука попала между рукояткой молота и выступом.
Сильная боль ослепила его. Молот выпал из рук. Стадли тряс разбитую руку, из которой текла кровь. Он вытащил носовой платок и туго перетянул рану. «Вылезай!» — заорал сверху Доновен.
Стадли пошел к лестнице. Ступив на первую перекладину, он оглянулся и поймал взгляд Джейкса. Выражение, которое он прочел в этом взгляде, заставило Стадли остановиться и повернуть обратно. Он понял: подняться сейчас наверх — значит не вернуться к работе. Доновен опять крикнул, но Стадли уже не обращал на него внимания. Он поднял молот и снова начал бить по камню.
Стадли работал, как во сне. Мозоли, ноющие мускулы, изнеможение, жажда — все было забыто. Он чувствовал только боль в руке. Он посмотрел наверх: Доновен был там. Он шагал взад и вперед, взад и вперед. Злое загорелое лицо Доновена глядело на Стадли из расщелины. Стадли с силой ударил по камню и чуть не потерял сознание от боли. Гнев против Доновена ослепил его… Одним махом он взбирается по лестнице. Доновен с удивлением смотрит на него. Он подскакивает к Доновену, делает вид, что замахивается, чтобы ударить его по голове, а когда Доновен поднимает руки, он с силой ударяет его в солнечное сплетение. На мгновение Доновен задохнулся, но тут же бросается на Стадли, как бешеный бык. Стадли спокойно делает шаг в сторону и, когда Доновен проскакивает мимо, ловко наносит ему удар по уху. Доновен поворачивается, кидается назад. Стадли вновь наносит удар, бьет, бьет, бьет… Дребезжание молота вернуло Стадли к действительности. Он глянул вверх: Доновен все шагает взад и вперед, взад й вперед, взад и вперед, как стражник, как тюремщик, как охранник или конвоир в концлагере. Взад и вперед, взад и вперед. Только ружья не хватает… Вот именно, не хватает ружья. Где у Доновена ружье, где оно? Стадли рассмеялся и опустил молот. Приложив руку ко рту, он крикнул:
— Эй!
Доновен остановился как вкопанный, наклонился над краем колодца и посмотрел вниз. Он казался Стадли огромной отвратительной жабой.
— Эй, где твое ружье, черт возьми!
Все застыли. Ни движения, ни звука. Доновен, потрясенный, уставился вниз. А Стадли не спускал с него глаз, ошеломленный звуком собственного голоса. Джейкс и Другие рабочие, разинув рты, смотрели на Стадли, как на человека с другой планеты.
Вдруг Доновен исчез, словно марионетка, которую неопытные руки резким движением убрали со сцены. Джейкс подошел к Стадли. Другие в испуге шарахнулись от него, как от прокаженного.
— Какой дьявол в тебя вселился? Что на тебя нашло?
Стадли не ответил. Он представлял себе свое возвращение домой. Во рту скопилась горькая слюна.
— Выпей глоток.
Стадли повернулся: Джейкс протягивал ему кружку холодного чаю.
— Спасибо. — Он выпил глоток; чай подбодрил Стадли, освежил рот, успокоил боль в горле и разлился по всему телу, охлаждая и освежая его.
— Проклятый Доновен, — пробормотал Стадли.
Джейкс взял кружку и отошел, не говоря ни слова. Другие рабочие били молотами, то и дело испуганно поглядывая наверх — не вернулся ли Доновен.
Как ни странно, но Стадли почувствовал себя лучше: такое же неожиданное облегчение испытывает больной лихорадкой, когда его окатывает холодный пот. Жара спала, воздух стал немного прохладней. Стадли снова проверил, не показалась ли трещина, перевернул молот и ударил по жиле острым концом. С волнением он увидел, как по каменной породе пробежала трещина, становясь все шире, все больше. Он снова повернул молот обратной стороной иуда — рил что было силы. У него от радости закружилась голова, когда он увидел, что глыба медленно раскололась и упала, развалившись на два ровных, гладких куска.
И когда ом стоял, упоенный успехом, он вдруг с уверенностью почувствовал, что Доновен не вернется, а его с работы не выгонят.
Вытсрев пот с лица, Стадли стал неуклюже натягивать свой пиджак.
Тут его окружили рабочие. Джейкс помог Стадли натянуть рукав.
— Как твоя рука, Гарри?
— Смотри‑ка, браток, а ведь ты разбил глыбу!
Никто ни словом не обмолвился насчет Доновена.
Джейкс развязал платок иа руке Стадли и. оторвал его от раны.
— Покажись‑ка вечером врачу. Я выпрошу для тебя на несколько дней работу полегче.
Они взобрались по лестнице наверх, попрощались, расходясь по домам.
— До свиданья, Джордж.
— До свиданья, Гарри.
— До скорой встречи.
— Пока.
Джейкс и Стадли молча шли вместе. Джейкс вытащил кисет с табаком и свернул папиросу. Стадли пристально смотрел перед собой.
Джейкс дотронулся до его руки.
— На, сверни себе папироску. — Он протянул Стадли кисет с табаком и бумагу. — И сделай себе штуки две про запас.
ДЭВИД МАРТИН
КОЛЬЦО (Перевод И. Мамёнок)
— Как вы себя чувствуете, мама? — без особой тревоги спросила Дульси, обращаясь к старой женщине, которая сидела на плетеном диване на веранде, выходящей к речке.
— Неважно, — ответила мать, стараясь не смотреть на Дульси.
Из семи ее дочерей одна Дульси осталась не замужем. У этой худой, нервной, работящей женщины было мало радости в жизни. Сестры поручили ей все заботы о матери, так как та не хотела уехать из этой глуши и расстаться со своей полуразвалившейся фермой.
— Это все от жирной еды, — ворчала Дульси. — От солонины. Ведь доктор сказал, что вам совсем нельзя жирного. А вы столько едите, мама!
Мать властно сжала дряблые, сморщенные губы.
— Хочешь уморить меня голодом, Дульси? Не выйдет! Чтобы пропадало столько добра! Ты что, мух собираешься кормить, что ли? А пироги! Господи! Просто стыд!
Дульси только укоризненно покачала головой и пошла в дом. Она знала по горькому опыту, что мать не переспоришь. Да к тому же она и права: после праздника действительно осталось много еды! Отпраздновать восьмидесятипятилетие матери съехались все шесть дочерей с мужьями. И привезли много вкусных вещей и вина. А мать теперь вот расплачивается: и желудок у нее болит, и настроение плохое. Не спала почти всю ночь.
— Об этом они не думают, — рассуждала Дульси вслух, возвращаясь с веранды в прохладные комнаты. У нее была привычка разговаривать с самой собой, когда она была раздражена или у нее что‑нибудь не ладилось.
Мать страдала. Тяжесть в желудке отравляла безмятежное спокойствие, которое охватывало ее при виде знако — мого, никогда не надоедавшего ей пейзажа. По ту сторону речки, на склонах холма, усеянных пеньками от деревьев, которые она еще помнила во всем их великолепии, паслись коровы ее зятя. Он жил несколькими милями выше, у брода, там, где обычно машина с почтой переезжала речку. С дальнего склона холма доносился рокот его трактора. Что ему там сейчас делать? — недоумевала мать. Колосья уже пожелтели, и на твердой, пересохшей земле переплетались длинные плети тыквы. На ближнем склоне холма, прихрамывая, бродил большой белый мерин. Несколько дней назад он зацепился о колючую проволоку, которая болталась возле ограды, и повредил переднюю ногу. Но, несмотря на рану, он казался таким сильным и спокойным, что мать почувствовала к нему странную, неожиданную зависть.