Лита

— А что ты читал до этого?

Для нее это было само собой разумеющееся, я все время что-то читал.

— «Над пропастью во ржи». Сэлинджера.

— Он твой любимый писатель?

— Да. Я читаю эту вещь шестой раз. Но, к сожалению, он очень мало написал. Всего две книги. Живет затворником, на ферме.

— Может, это и к лучшему. Многие пишут собрания сочинений, а их читать невозможно.

Я невольно улыбнулся.

— Да. Видимо, он все сказал, что ему нужно было.

— А ты собираешься когда-нибудь писать?

— Как твоя мама? — ответил я на ее вопрос вопросом.

— Интересовалась, куда ты исчез.

— И что ты сказала?

— Что ты очень занят — учебой!..

Я чуть не рассмеялся.

— Могла бы что-нибудь получше придумать.

— Я не хочу ничего придумывать!.. — Она осеклась.

— Извини, — сказал я.

— Это ты меня… Я сорвалась, чисто нервное. Как твой брат?

— Исчез куда-то, я его уже давно не слышал.

— Брат встречается с какой-то девушкой, твоей знакомой, уже давно. И чувствует себя, кажется, виноватым.

Я не обратил внимания на ее слова. Странно, что он мне не сказал.

— Он тебе звонит?

— Иногда. Когда хочет исповедаться.

— На свидание не приглашает?

Она покачала головой.

— Я надеюсь, он не с тобой встречается?! — пошутил я.

— Я бы с ним не встречалась. Раз я встречаюсь с тобой. Тебе это не приходило в голову?

— Я пошутил.

Она прильнула губами к моей скуле.

— Алеша, я чувствую, что я тебе в тягость. Почему у нас с тобой ничего не получается?

Уже показалась горящая в темноте буква «М» — метро «Ленинские горы». Мы шли по касательной к Пушкинской набережной, за теннисными кортами. Я уверен, что в городе рубиновых звезд никто не знал, где такая.

— Ты неправильно чувствуешь, — сказал я. — Мне интересно с тобой встречаться, просто не всегда получается.

Наши шаги вошли в темный, неосвещенный кусок Лужников, мы двигались к теннисным кортам. Ее голова успокоилась на моем плече.

— Не надо, Алеша… Не продолжай, я могу делать вид, что я ничего не понимаю, для тебя, но ты же не хочешь, чтобы я была «плохой актрисой».

Я поцеловал ее в щеки и уголок губ за эти слова. В лунном свете мелькнули две тени, и я освободился от драгоценной, знаменитой ноши, чтобы быть готовым. Она вздрогнула.

— Что случилось?

Я не ответил. Слух напрягся максимально, с невероятной силой, чтобы знать откуда. Секунды выигрывают сражения.

— Алеша…

— Тш-ш. Возможно, показалось…

— Что показалось? — Она взяла меня опять под руку. Я освободил руку опять.

Тени больше не появлялись. Возможно, передумали… Или выбирали только одиночек.

Мы вышли на набережную с другой стороны Лужников и повернули назад, пройдя на сей раз по прямой, вдоль дамбы, мимо большого проспекта, Новодевичьего кладбища, озера позади. И опять вышли на набережную.

Было около одиннадцати вечера, все опустело и обезлюдело, сюда не доносились никакие звуки или шорохи. Как будто в заколдованном городе.

В машине она попыталась со мной целоваться, но я был абсолютно отрешен. Она отвернулась и смотрела на воду, не спеша текущую мимо. Был какой-то редкий миг. Но и он прошел. Впереди меня ждал страшный ад. Дверцу которого Вика только что отворила.

Я подвез актрису к дому, и она сказала с мягкой улыбкой:

— Хочешь подняться, выпить чай, ты, наверное, голодный? Целый вечер прогулял со мной.

Мне хотелось горячего и хотелось есть, к тому же я был на машине, и мне не надо было думать, как добираться домой. Но при мысли, что предстоит увидеться с ее мамой и смотреть ей в глаза, мысли о чаепитии отпали как-то сами собой.

— Уже поздно, да и неприлично появляться в приличных домах…

— Если я приглашаю, значит, это прилично.

— Я знаю, Вик, я поеду, завтра институт.

— Вот видишь, значит, я сказала маме правду, что ты занят учебой.

Мы рассмеялись одновременно. Я поцеловал ее в красивый лоб на прощание.

По Бережковской набережной я пронесся, как пуля, и ровно в двенадцать вошел в дом. Чтобы выслушать очередные тирады и филиппики ученого отца. Все сводилось к оригиналу и было не оригинально: что я себе думаю и думаю ли я что-нибудь. Когда мыслю начинать заниматься и что завтра — институт.

Я не отвечал, зачем отвечать, если это повторялось каждый вечер. А деться мне было некуда. В данном случае я знал, что его волновала машина и что с ней все в порядке. Не дай бог, не поцарапали. Для меня это была «железка на четырех колесах». На что он, скорее всего, справедливо говорил: «Ты заработай, а потом посмотрим, как ты будешь относиться».

— Мне никто не звонил?

— Звонили, да забыли представиться, — уже шутит он.

Ночь я сплю беспокойно, и мне снится что-то нехорошее. Ванна, трусики, колготки. Какие-то интимные телодвижения, очень эротические, которые рассмотреть я не могу. Что-то знакомое и совершенно незнакомое.

Пятница, я бреду уныло по институту. Дальше! Пора двигаться дальше, сколько можно брести. Институт — это всегда уныние и тоска. Навстречу попадается Светка, она строит мне глазки. Я машинально улыбаюсь и… чуть не сказал: «бреду тоскливо по институту». И иду сажусь на лекцию.

Студенты разбросаны, как фигуры в середине шахматной партии. Литы я не вижу, ее в аудитории нет. Тянется скучная лекция, после нее будут два семинара. После первого я иду на второй.

— Алешенька, — слышу голос и удивляюсь, кто меня так зовет еще в институте. Ирка нежно улыбается. — Теперь я верю, что ты не крутишь роман с Литой. Я видела ее с мужчиной в восемь утра на платформе метро «Фрунзенская». Он чем-то похож на тебя, — говорит она и продолжает: — А я всегда считала, что с ней встречаешься ты, и не верила, когда ты говорил…

Я поворачиваюсь и медленно бреду. Через два часа я набираю номер.

— Литу, будьте добры.

— Она в институте.

В одиннадцать вечера я набираю номер опять. Трубку снимают, молодой голос.

— Здравствуй, Вера. Можно Литу к телефону?

— Здравствуй, Алеша. Ее еще нет из института.

— В одиннадцать вечера?

— Я сама волнуюсь, почему так поздно.

До двух ночи я ждал звонка, но впервые она не позвонила.

В восемь утра я набрал номер. Вера сняла трубку.

— Можно Литу?

— Она звонила поздно, Алеша, и сказала, что останется у Марты.

— Какой там телефон? Почему она мне не перезвонила?

— У Марты нет телефона.

Странно, подумал я, не обратив на это должного внимания.

— Она сразу от нее поедет в институт, — говорит Вера.

Я попрощался, повесив трубку. Мне предстояло ожидать всего лишь пять часов. Я ненавижу ждать.

В субботу у нормальных людей день отдыха. Только мы учимся, мучаемся. Я приезжаю в здание института раньше, ее нигде нет. Как будто не существовало. Она наконец исчезла.

В час пятнадцать начинается лекция. В три она кончается. Литы нет в институте весь день.

В девять вечера я набираю номер, ожидая, что подойдет она. Трубку снимает Вера.

— Алеша, ее нет дома, она звонила, что останется у Марты до воскресенья. Я передала ей, что ты звонил.

Я благодарю и вешаю трубку.

Вечером раздается звонок, это Максим.

— Алешик, привет. Как дела, чем занимаешься?

— Ничем, думаю о жизни.

— Хочешь увидеться и подумать вместе?

— С удовольствием.

— Завтра я дежурю, давай в понедельник созвонимся и договоримся.

Мы прощаемся, я вешаю трубку. Ночь я сплю беспокойно, уверенный, что она опять попала в какую-то историю. Только бы не изнасилование. Опять…

Утром меня будит папа и отправляет в продуктовый магазин. Целый день я сижу у телефона и жду звонка. Никто не звонит. Такого с ней не случалось никогда.

В десять вечера Вера извиняющимся голосом говорит, что она еще не вернулась. Мне становится неприятно от самого себя: зачем я звоню. Полночи я не сплю и вспоминаю то утро, ее, топор, не тот этаж, не отзывающуюся дверь. И просыпаюсь с тяжелым предчувствием на сердце и в душе.