Страница 93 из 105
«Сегодня? — подумала она. — В эту самую ночь? Очень похоже. И Улдин вернулся угрюмей, чем раньше».
Она с какой-то особой ясностью воспринимала окружающее — тени между булыжниками, мухи над благоухающими навозными кучами у конюшни, серебристость дранки на крыше дворца, пронизанный солнцем курящийся дым, тявкающая собачонка, хитоны и туники вокруг, хотя те, на ком они были надеты, казались безликими тенями, а их говор — бессмысленным шумом. Ее мысли холодно парили над ними, наблюдая, взвешивая, сопоставляя. Но в сердце у нее властвовало ощущение Рока, родившееся зимой.
Накануне на какое-то мгновение в ней пробудилась надежда… Нет, она не сдастся. Она знает, что отъезд Тесея в Кносс узором вплетен в ткань судьбы. Ей не известно, как именно, не знает она, и какое отношение к происходящему может иметь ариадна. Ей не удалось убедить Олега, что эти двое сговорились. Несомненно, ее неудача — тоже часть узора, который продолжает ткать судьба. Но ей известно, что так или иначе она свидится с Данкеном перед концом. Ибо месяц за месяцем, вглядываясь в гладь зеркальца, бродя ощупью в тумане смутных воспоминаний, она узнала лицо, которое было среди тех, что окружали ее в тот последний миг, — свое собственное лицо.
Так, значит, она сама была чародейкой, изъявшей последние часы из воспоминаний, которым предстояло питать ее все дальнейшие годы?
Но почему она так поступит? И поступит ли? Где тут смысл? А вдруг это — единственная ниточка, потянув за которую, то есть отказавшись поступить так, она распутает весь клубок? Если бы она, отброшенная на четверть века назад в этот год, знала, что может в этом доме сказать себе юной…
Всю свою жизнь с Дагоном она расспрашивала путешественников, как и уцелевших кефтиу, что же, что произошло? Ей в ответ рассказывали разное, но основа почти всегда была одной. Не успели Тесей и остальные заложники прибыть в Кносс, как разразилось землетрясение и море уничтожило флот миноса. Тесей собрал отряд (утверждая, что так ему повелел оракул) и захватил разрушенную столицу. Вскоре к нему на помощь прибыли собственные корабли и корабли его союзников. Они уцелели, так как находились в открытом море. Покорив то, что осталось от главных городов Крита, он отправился домой, забрав с собой ариадну. Во многих историях упоминалось, что это, видимо, произошло не против ее воли.
В прошлом — ее прошлом, которое пока еще лежало в будущем, — Эрисса считала это неправдоподобным. Такое поведение не гармонировало с той Лидрой, которую она знала. К тому же на Наксосе Тесей доказал, что жрица для него ничего не значила. Бедная женщина кончила дни, приобщившись к тайному культу одной из тех темных древних религий, последователи которых предавались то оргиям, то самоистязаниям. Тесей в дальнейшем объединил под своей властью большую область.
А то, что конец его тоже был несчастливым, служило плохим утешением.
Эрисса кивнула. Узор вырисовывался все яснее. Он вырисовывался на протяжении зимы — ведь Диорей посещал Атлантиду. Значит, ариадна и правда помогала Тесею, как повествовали древние легенды, которые рассказывал ей Данкен. Несомненно, ее на это толкнули сведения, полученные из будущего.
Но заговорить об этом Эрисса не могла — ей бы просто перерезали горло. Олег же и Улдин почти все время отсутствовали, занятые своими делами, а когда возвращались ко двору, поговорить с ними наедине ей не удавалось. Повторить же хитрость, к которой она прибегла в роще Перебойи, было слишком опасно: во дворце к ней относились с большой подозрительностью.
Накануне, когда почти все придворные и воины покинули дворец, она воспользовалась случаем, чтобы добраться до Олега. Но ей не удалось втолковать русскому, каким образом сказочка, рассказанная тем, кто назвался изгнанником из дальнего будущего (и, бесспорно, имел в запасе немало удивительного), может оказать воздействие на людей, верящих в судьбу. Сам Олег не верил — это ему запрещал его странный бог. Тесей и Лидра — которым не хватало веры в их высокое и свободное предназначение — готовы были поставить все, что имели, жизнь афинского царского дома и сами Афины на безумную (с точки зрения Олега) уверенность, что все произойдет именно так, как следует. Но он-то знал, что и Тесей и Диорей люди столь же разумные и хладнокровные, как он сам, а потому отмахнулся от опасений Эриссы.
К тому же, хотя он оценил утонченную роскошь Крита и, возможно, не прочь был бы жить там, хотя он искренне привязался к ней, к Эриссе, что для него была ее родина? Если он не сумеет вернуться домой, то наладит для себя новую жизнь в Греции — и уже начал ее налаживать.
Постройка корабля, всякие хлопоты мешали ему думать об узоре судьбы. Эрисса же, втянутая в будничную жизнь ахейских женщин, располагала временем, чтобы размышлять, разбираться в кое-каких парадоксах и медленно ткать собственную паутину, нити которой ей скоро предстояло собрать воедино.
Да, очень возможно, что именно в эту ночь.
Пенелей пришел в их комнату после заката — раньше, чем она ожидала. Эрисса с улыбкой встала навстречу ему, разметав волосы по египетскому одеянию, которое он ей подарил.
— Я думала, ты останешься за чашей вина в зале, ведь ты едва вернулся, — сказала она.
Он захохотал. Светильник озарял его крупную мускулистую фигуру и лицо, немного раскрасневшееся от возлияний. Но глаза оставались ясными, а походка твердой. Лицо под золотистыми кудрями сохраняло мальчишескую округлость, бородка была шелковистой.
— Завтра я, может, посижу и подольше, — сказал он. — Но по тебе я соскучился больше, чем по пирушкам.
Они обнялись. Его руки и губы были уже не такими неуклюжими, как в первое время, а она прибегла ко всем известным ей уловкам. Но ее сердце леденил холод Рока. А если что-то ее и согревало, то лишь мысль, что этот путь приведет ее к Данкену.
— Не томи, нимфа, не томи меня! — гортанно произнес Пенелей.
Обычно она позволяла себе получать удовольствие от его объятий. Почему бы и нет? Отчасти — но только отчасти! — она ведь соблазнила Пенелея, чтобы заглушить грызущее ощущение неудовлетворенности, пока ей приходилось полупленни-цей ждать в Афинах. Вначале он страшился и благоговел. (Диорей, заметив, что происходит, всячески его поощрял — что может быть лучше, если преданный ему человек будет жить с этой женщиной и следить за ней, а в случае надобности то и положит конец ее козням. Хотя неизвестно, чего она ищет тут и какова ее сила, но, конечно, она чародейка и враждебна Афинам.) Позднее к Пенелею вернулась уверенность в себе, но на свой эгоистичный ахейский манер он оставался внимателен к ней. И был ей скорее приятен.
Но в эту ночь ей предстояло пустить в ход все свое искусство, оставаясь бесчувственной. Она должна ублажать его, пока им не овладеет тихая приятная дремота, и не дать этой дремоте перейти в естественный сон.
Светильник уже угасал, когда Эрисса приподнялась на локте.
— Отдохни, возлюбленный, — проворковала она и повторяла эти слова снова и снова, а ее пальцы медленно гладили его кожу. Когда же в его глазах, в которые она неотрывно глядела, появилось остекленение, она начала опускать и поднимать свои веки точно в такт биению его сердца.
Он быстро подчинился ей. Даже в священной роще навести на него Сон оказалось нетрудно. Именно это толкнуло ее остановить выбор на нем из всех неженатых воинов во дворце и соблазнить, едва она задумала свой план. И с каждым разом, когда она творила чары, делая вид, будто убаюкивает, снимает головную боль или навевает приятные сновидения, он подчинялся все быстрее и легче. У нее не возникало сомнений, что он выполняет все запреты, которые она не забывала каждый раз ему внушать: «Никому не рассказывай о том, что сейчас происходит между нами; это наша бесценная и святая тайна, и лучше забудь, что я не просто нашептываю тебе ласковые слова, — забудь до следующего раза!»
Теперь она смотрела на него в тускнеющем мерцающем свете. Лицо его было слишком сильным, чтобы полностью расслабиться, хотя что-то из него исчезло, исчезло из полузакрытых глаз. Но это нечто оставалось где-то близко. Оно затаилось во мраке черепа, подобно домашней змее, из тех, которых кефтиу прикармливали, веря, что это души умерших близких. Пройдут часы, змея пробудится и развернет кольца. Но на неверные звуки отзовется сразу и зашипит.