Страница 71 из 162
Поскольку, как представлялось императору, вопрос о Константинопольской кафедре не касался Запада, никто из западных епископов приглашён не был. Можно предположить и ещё некоторые мотивы, которыми руководствовался император, решая отказать Западу в участии в Соборе. Деятельность св. Василия Великого, о которой он не мог не знать, равно как и св. Григория Богослова, привела его к убеждению, что Рим не только не помог Востоку в преодолении арианства, но невольно способствовал тому, чтобы «духоборцы», в лице Константинопольского епископа Македония, какое-то время пользовались серьёзным влиянием. Кроме того, «непогрешимости» Римского понтифика — титул, который он так упорно желал, сильно нанёс урон факт общения с Маркеллом, учение коего Восток дружно анафематствовал. Так или иначе, но в мае 381 г. Собор открыл свои заседания.
Нам не известно ни количество заседаний, ни их детали — практически все документы Собора исчезли в веках. Но, как можно предположить из отдельных эпизодов, император наверняка присутствовал на его первом заседании, когда решался вопрос о св. Григории Богослове, и на некоторых других. По-видимому, в последующем он не принимал участия в его деяниях, как это видно из содержания самого послания Собора св. Феодосию. Но, пожалуй, в этом и не было необходимости. Собор дышал духом св. Василия Великого, всё напоминало о нём — остаётся только удивляться, почему столь редкий по своему единомыслию Собор не состоялся ранее? У Отцов практически не возникало вопроса об истинности Никейского Символа Веры, и вопрос об обсуждении «Единосущия» вообще не стоял.
В первую очередь Отцы Собора решили рассмотреть дело св. Григория Богослова, из-за чего, собственно, формально выражаясь, они и были созваны императором. Епископы были единодушны в том, что св. Григорий по праву и должным образом введён на Константинопольскую кафедру. Но, очевидно, внешнее единодушие было не совсем искренним — египетские епископы даже не скрывали своего недовольства по тому, как решилась судьба Максима Киника, и раздражения. По крайне мере, выступление св. Григория (один из немногих документов Собора, дошедших до нас) производит впечатление защитительной речи, в заключение которой он просил Отцов разрешить ему оставить престол и удалиться в пустыню[487].
В конце концов, епископы согласились с его просьбой и поставили Константинопольским епископом Нектария Тарского (381–397) — знатного сенатора из известной семьи, добродетельного и благочестивого старца. Как следует из документов, Отцы после этого утвердили давнее назначение на Иерусалимскую кафедру епископа Кирилла (350–386) и избрали Антиохийским епископом Флавиана (381–404), поскольку старец Мелетий (360–381) умер перед самым окончанием Собора. Отцы недвусмысленно говорят в своём послании Римскому папе, что все эти избрания были сделаны «под наблюдением благочестивейшего императора Феодосия», из чего становится ясной роль царя в управлении Собором[488].
Вслед за этим по инициативе св. Феодосия на Собор были приглашены 36 македонианских епископов, перед которыми напрямую поставлен был вопрос о признании Никейского Символа. Этот эпизод также вполне понятен: во времена правления Валента Македоний и его преследователи, отрицавшие Божество Святого Духа, но отклонявшиеся от «официальной» арианской версии Символа, были вынуждены согласиться с «Единосущием», чтобы сохранить поддержку Римской кафедры. Но когда Валент погиб и опасность миновала, они вновь вернулись к своим взглядам. Пользуясь случаем, кратко коснёмся портрета вождей македониан и самого Македония, некогда (в 341–360 гг.) Константинопольского епископа.
Ранее он состоял в клире Константинопольской церкви при епископе Александре (314–337), а затем долго пытался занять епископский престол, где в это время восседал никеец св. Павел (337–339, 341–342, 346–351). Его нетерпимость доходила до фанатизма, и он разошёлся и с ортодоксальными арианами, и с омиями. Интересны фигуры его ближайших сподвижников — Марафония Никомидийского и Елевсия Кизикского. Оба они ранее состояли на военной службе, затем, под влиянием Македония, рукоположились в священников. Позднее Марафоний сделался монахом и был хиротонисан в епископа, употребляя значительные личные средства на благотворительность и устройство монастырей. Затем вождём партии стал Елевсий, наиболее близко сошедшийся с православной партией, человек высокого характера и строгой жизни. Наконец, главой македониан волею судьбы был призван знаменитый Евстафий Севастийский — невероятный аскет, которого сам св. Василий Великий рисует в качестве идеала[489]. Примечательно, что вожди македониан и сами «духоборцы» периодически то принимали учение о Святом Духе, хотя и уклончиво, то категорично его отрицали.
Нетрудно догадаться, что император желал поставить точку в этой истории, что и сделал по-солдатски просто и незамысловато. Надо сказать, что этот шаг имел свой успех: македониане решительно отказались признать Никейский Символ и были удалены с Собора. Этого было достаточно, чтобы Отцы объявили их в 7 правиле Собора еретиками и определили им чин принятия в Церковь (через миропомазание).
Наконец, последним обсуждался вопрос о новой редакции самого Символа. Нет, он не был изменён в своём существе, но Отцы верно рассудили, что в 325 г. тема Святого Духа ещё не была актуальна, и потому решили расширить определение о Нём. Новый Символ, который отныне и навечно будет называться «Никео-Цареградским», был утверждён Отцами и направлен для ознакомления всем церквам. После этого император утвердил новый Символ своим законом и строжайше постановил, чтобы все епископы, отступающие от него, были лишены епископства, удалены из церквей и вообще от сообщества христиан[490]. Из этого эпизода ясно следует, что догматическая сторона не была безразлична св. Феодосию. Он имел способности и образование для того, чтобы выбрать лучшую формулу Символа и вдохнуть её в жизнь, придав общенародные, обязательные черты.
Нетрудно догадаться, что почти все каноны, принятые Собором, также были известны св. Феодосию Великому ещё в проекте — настолько они солидаризируются с его представлениями о церковном устройстве и оценками текущей ситуации. В 1 каноне Собор подтвердил неизменность Никейского Символа Веры — очевидное свидетельство того, что арианство уже закончилось окончательно и публично признано ересью. Но 2, 3, и 4 правила Собора касались уже сугубо вопросов церковных полномочий епископов и определяли судьбу злосчастного Максима Киника. Вторым каноном областным епископам запрещено вторгаться в дела других епархий — прозрачный намёк на вмешательство Александрийского архиерея в дело поставления св. Григория Богослова на Константинопольскую кафедру. И 4 канон тут же подтверждает это правило, хотя бы и «задним числом» — Максим Киник не признаётся епископом, и «все, для него сделанное, и им сделанное, уничтожено, как недействительное». Это был сильнейший удар по амбициям Александрийского клира, публичное и тяжелое (первое) поражение зарождавшегося «восточного папизма». А 3 канон довершает победу Константинополя, определив, что «Константинопольский епископ да имеет преимущество чести после Римского епископа, так как Константинополь есть новый Рим».
Мотив принятия Собором и этого канона также понятен: с одной стороны, император лишил Римского папу возможности влиять на судьбу выборов Константинопольского архиерея, поскольку по статусу они отныне являлись равными фигурами. С другой стороны, св. Феодосию едва ли мог понравиться вариант, при котором он вынуждался постоянно сноситься по догматическим и каноническим вопросам с Римским папой. Являясь равноправным императором, он хотел полной симметрии полномочий: если у Грациана есть Римский епископ, главенствующий в западных провинциях, то у восточного императора должен быть свой Константинопольский архиерей с аналогичными правами на восточных территориях.
487
«Слово св. Григория Назианзина, произнесенное в присутствии ста пятидесяти епископов Собора» // ДВС. Т. 1. С. 113, 114.
488
«Послание Римской церкви от епископов, собиравшихся в Константинополе» // ДВС. Т. 1. С. 126.
489
Бриллиантов А.И. Лекции по истории Церкви. С. 321–323.
490
ДВС. Т. 1. С. 100.