Страница 126 из 162
Из иных доказательств папы следует ссылка на обман остальных епископов, но из списка «Деяний» и последующей практики совершенно ясно следует, что никакого насилия над совестью епископов произведено не было. Они действительно канонизировали ту практику, которая уже сложилась к середине V в. Не случайно, Анатолий, епископ Константинопольский, писал папе, что с принятием 28-го правила он даже потерял часть компетенции, поскольку в предыдущие 60 лет архиерей столицы хиротонисал с ещё большим размахом епископов приграничных с ним территорий. И принятие этого канона, заметил он, было связано, главным образом, с желанием подчеркнуть честь Римского епископа. Правда, на этот пассаж понтифик остроумно заметил, что если раньше его Константинопольский брат имел больше прав, чем сейчас, то зачем сейчас он борется за это правило? Пусть оно исчезнет, и все проблемы сами собой разрешатся.
Ну, и последний аргумент, — апостольское происхождение ведущих кафедр Вселенской Церкви, и отсутствие оного у Константинополя. Но и здесь Рим лукавил. В мире было множество кафедр, имевших апостольское происхождение, но это не мешало подчинить их другим митрополиям и патриархиям, совершенно умолчав о каких-то преимуществах их чести. Конечно, как отмечалось выше, апостольское происхождение имело серьёзное значение для признания авторитета той или иной кафедры. И даже не в силу особой её сакральности, а просто потому, что именно здесь жили ученики святых апостолов, хранители истинной веры, здесь же издревле сохранялись обряды и обычаи, усвоенные непосредственно от учеников Христа. Не случайно, по истечении некоторого времени Константинополь начнёт бороться за признание апостольского происхождения и своей кафедры, понимая, что древность обычаев и их происхождение из незапятнанного источника служит первым подтверждением истинности веры и непогрешимости их архиерея. Родилась легенда о том, что Константинопольская кафедра была основана апостолом Андреем. Но это было гораздо позже.
Папа ошибся не только на тот момент — спустя столетия его преемники на Римском престоле вынуждены будут признать права Константинополя, согласившись с тем, что он занимает второе место в Кафолической Церкви: «Собор в храме Святой Софии» при патриархе св. Фотии и папе Николае I, Латеранский собор («XII Вселенский»), Флорентийский собор и т.д.
Но всё же, как бы странно ни звучали наши слова, в данном случае нельзя назвать кого-то безусловно правым и совершенно неправым. Встретились две различные психологии, два уже существенно разнящихся между собой понимания Церкви и Империи. Для греков и вообще всех восточных «симфония» отношений двух союзов неизбежно приводила к преобладающей роли второго епископа в мире, находящегося при императоре. Одно не мыслилось без другого, и разорвать этот органический союз было совершенно невозможно.
Восток не отказывался от Западной империи, напротив, Италия, Галлия, Испания и Африка для римского сознания по-прежнему являлись территориями единой вселенской Империи. Но признать папу первым помощником императора — в условиях громадного расстояния между местами их нахождения и фактически сложившихся отношений — было совершенно нелогично. Поэтому, признавая за понтификом и вообще за Римом роль величайшей кафедры Кафолической Церкви, отдавая должное её заслугам, соглашаясь на её власть над западными епархиями, Восток ни в коем случае не думал распространять эти полномочия Древней столицы государства на себя. Для них центр власти — и императорской и церковной — виделся уже только и исключительно в Константинополе.
И для Рима идея имперского всеединства оставалась безусловной, почему понтифики без всякой лести обращались с величайшим пиететом к императорам Востока, как реально единственным властителям Вселенной и хранителям благочестия. Особенно после того, как на Западе императорская власть постепенно чахнет и, наконец, совсем прекращается, раздавленная варварами. Но привычка римского централизма требовала совершенно исключить какую-либо властную конкуренцию, пусть даже и на поле церковной власти. Да, император был далеко, но какое это имеет значение, если Церковь по природе своей является вселенской организацией? К тому же, на стороне Рима была его древняя христианская история, авторитет апостолов Петра и Павла, многотрудная и беспримерная деятельность на благо Церкви. Что мог противопоставить этому Константинопольский «выскочка»? Только административное положение новой столицы.
Позднее, опровергая сам принцип, на котором основан 28-й канон, — политическое значение Константинополя, папа Геласий (492–496) писал на этот счёт: «Разве император не останавливался множество раз в Равенне, Милане, Сирмии и Треве? И разве священники этих городов приобрели что-либо дополнительно, кроме тех почестей, которые передавались им с древних времён? Если вопрос о положении городов и имеет место, то положение второго и третьего престолов (Александрии и Антиохии) выше, чем у этого города (Константинополя), который не только не числится среди (главных) престолов, но даже не входит в число городов с правами митрополии».
В другом послании он ещё дальше развивает эту тему: «Разве следовало апостольскому престолу предпочесть решение округа Гераклеи, — я имею в виду понтифика Константинопольского, — или решение каких-либо иных епископов, которых необходимо созвать к нему, либо из-за него, когда епископ Константинопольский отказывается предстать перед апостольским престолом, являющимся первым престолом? Этот епископ, даже если бы обладал прерогативой митрополии или числился среди (главных) престолов, всё равно не имел права игнорировать решение первого престола»[820].
Кроме того, нельзя забывать о том, что исторические обстоятельства много способствовали тому, что Римский апостолик перестал считать себя фигурой, в чём-то уступающей императору. Рим уже вкусил вкус самостоятельной власти, и даже привык поправлять и поддерживать собой западного государя. Западные территории Империи и сама древняя столица могли существовать во многом благодаря их деятельной защите со стороны Апостольского престола. И поэтому папы позволяли себе временами разговаривать с царями на равных, как св. Лев Великий с императором св. Маркианом.
Однако вернёмся к нашим событиям. Итак, Собор завершился, истинное вероопределение было сформулировано, но настал ли в Церкви мир? Как уже было принято к тому времени, утвердив постановления Собора, император св. Маркиан запретил какие-либо публичные рассуждения по вопросам веры: «Известно, что безумие еретиков отсюда получает начало и исход, когда некоторые рассуждают и спорят всенародно. Итак, пусть прекратится невежественная распря, ибо поистине нечестив и святотатец тот, кто после решения стольких епископов представляет что-нибудь собственному мнению для исследования»[821]. Но на проверку оказалось, что легальное единство епископов не привело к согласию всю остальную церковную народную массу.
Для всех остальных «Томос» св. Льва Великого являлся плохо скрытым несторианством, помимо которого существовало ещё и «истинное» православное учение св. Кирилла Александрийского. Полагали и распространяли сплетни, что в Халкидоне св. Кирилла специально замалчивали, и это в известной степени соответствовало правде, так как Святителя принесли в жертву св. Льву во имя мира. Вот сопротивление крайних последователей св. Кирилла и создало монофизитский раскол, бушевавший более столетия и до конца не преодоленный ещё и в наши дни[822].
Утвердившись в собственном заблуждении, они считали ересью всё, что идёт с «востока», то есть из Сирии, не признавали человеческую природу в Спасителе, ошибочно полагая, что в Нём присутствует только Божественное начало. «Томос» папы св. Льва они восприняли, в лучшем случае, как попытку механически соединить несторианство и отдельные тезисы св. Кирилла. Конечно, данные подозрения были поверхностны и безосновательны, но, как и любая болезнь, они нуждались во врачевании. Однако опасность распространения этого заблуждения не до конца поняли и прочувствовали Отцы Собора — очередной пример слабости человеческой природы и всесилия Духа, Своей Благодатью творящий нашими руками чудеса. Её совсем не осознали римские легаты, твёрдо стоявшие на своей позиции, что в Церкви есть только один учитель Православия, и это — папа.
820
Дворник Ф. Идея апостольства в Византии и легенда об апостоле Андрее. С. 131.
821
«Указ императоров Валентиниана и Маркиана, в котором запрещаются рассуждения о предметах христианской веры перед народом» // ДВС. Т. 3. С. 169.
822
Карташев А.В. Вселенские Соборы. С. 365.