Страница 106 из 162
Современников коробили не только способы Диоскора по управлению епархиями, но и личные качества архиерея. Взойдя на кафедру после смерти дяди, Диоскор совершенно проигнорировал его завещание, попросту ограбив родственников. Те направились в Константинополь за защитой, где их уже ждал подкупленный александрийцем всё тот же Хрисафий, решивший вопрос в его пользу; в результате почти все обвинители погибли или спрятались, чтобы избежать верной казни. Личная жизнь Диоскора внушала не меньшее отвращение, чем публичная деятельность, — ходили упорные и небезосновательные слухи о систематическом посещении продажными женщинами его покоев[704].
Нет сомнений, что для Диоскора председательство на столь авторитетном церковном собрании было не только весьма лестным, но и давало хорошую возможность окончательно, как полагал Александрийский архиепископ, закрепить главенство своей церкви, как минимум, на Востоке; вообще-то в глубине души Диоскор мечтал о вселенском главенстве своей патриархии.
По согласованию с ним был подготовлен и регламент собрания, который позволял сформировать удобный для Александрийского патриарха кворум. Так, в частности, каждому патриарху разрешалось взять с собой на Собор не более десяти митрополитов своего округа, а им, соответственно, по одну епископу. Как результат, Восток, где было много митрополитов, оказывался уже в неравном положении с Александрийской церковью, в подчинении которой было незначительное число митрополий. Кроме того, епископам, участвовавшим в Константинопольском соборе 448 г., было запрещено подавать свои голоса и даже участвовать в прениях, включая самого Константинопольского архиепископа св. Флавиана и Евсевия Дорилейского. Императора убедили, будто только таким способом можно объективно рассмотреть дело, и он подписал следующее указание: «Судившие ранее богобоязнейшего архимандрита Евтихия пусть присутствуют и хранят молчание, не имея ранга судей, но, ожидая общего решения святейших отцов, так как ныне расследуется произведённый ими суд.»[705].
Это очень важный момент, существенно повлиявший на ход соборного суда и его решение. Безусловно, император искренне надеялся (и его убедили, что это единственно верный способ) посредством проверки правильности судебных процедур погасить основу церковного конфликта. Но, по существу, такое умаление прав многих архиереев могло иметь место при молчаливом и осознанном нарушении сподвижниками Диоскора целого ряда ранее сформировавшихся в виде традиций правил ведения вселенских собраний. Определение Константинопольского собора 448 г. о низложении Евтихия могло рассматриваться Вселенским Собором в качестве кассационной инстанции при условии того, что сами обвинители архимандрита были обвинены в ереси. Но в этом случае св. Флавиан должен был занять место не среди участников Собора, а в качестве обвиняемого, то есть посередине зала, чего на самом деле не было. Кроме того, в этом же неприглядном качестве должны были предстать перед Вселенской Церковью и остальные судьи Евтихия — очевидный абсурд, на который не решились отважиться даже Диоскор и Хрисафий. Как следствие, более трети епископов изначально выводились из состава равноправных участников совещания. И, конечно, Диоскор решил использовать эти преференции своей партии для собственных целей.
Заместителями Диоскора на Соборе были назначены все его соратники и союзники, в число которых вошёл и св. Ювеналий Иерусалимский, с чьей вариативной позицией нам ещё придётся столкнуться. В довершение всех бед, по инициативе императора на Собор был приглашён и включён в число его участников (!) сирийский монах Варсума, настоящий разбойник, которого тем не менее Хрисафий умудрился позиционировать как великого сподвижника и борца с несторианством на Востоке[706].
Единственным, кто из клириков активно возражал против Собора, был папа св. Лев Великий. Но, став перед фактом его созыва, он подготовил соборное послание, в котором изложил своё исповедание, и направил четырёх легатов (один из них, пресвитер Ренат, умер по дороге). Папа надеялся переломить почти очевидно неблагоприятный ход событий для православной партии, но обстоятельства оказались сильнее его.
В понедельник 8 августа 449 г. Собор начал своё заседание в той же церкви св. Марии, где проходил и Третий Вселенский Собор. Полный чувства собственного достоинства, Диоскор воссел на «горнее место», второе определил для римского легата, третье — св. Ювеналию Иерусалимскому, четвёртое — Антиохийскому патриарху Домну (443–450), а св. Флавиану предоставил лишь пятое место, таким способом чётко и наглядно для всех показав иерархию церквей в своём понимании.
Сразу после открытия Собора и оглашения грамоты императора римские легаты попросили прочитать послание Римского папы, но Диоскор и его сподвижники путём словесных комбинаций уклонились от этого. В принципе, в связи с полной неразберихой по поводу предмета соборного обсуждения, и отказ, и согласие на зачтение послания Римского папы могли найти своё процессуальное обоснование. Если речь шла об изучении правомерности решений Константинопольского собора, то, очевидно, спора о вере вроде бы и не было. Но в данном случае оспариваемый судебный акт (низложение архимандрита) покоился на обвинении Евтихия в ереси, и, следовательно, нужно было определиться, как сами участники Собора формулируют для себя дискуссионный вопрос. Однако Диоскора, очевидно, волновали не эти рассуждения, он хотел наглядно продемонстрировать, что во всей Вселенской Церкви только одна Александрия может и должна давать единый вероисповедальный закон.
Как-то само собой получилось, что предметом обсуждения стало не определение о вере, с которым якобы все были согласны (не уточнив, какое оно, и не выяснив мнения Римского епископа), а рассмотрение жалобы Евтихия на решение Константинопольского собора.
Когда папские легаты попытались вновь вернуться к вопросу о вероучении, архимандрит внезапно заявил об их отводе по тому поводу, что они, дескать, часто бывали у Константипольского патриарха в гостях и предрасположены к нему[707]. Он нисколько не сомневался, что его протест будет принят председателем собрания. Диоскор тут же дал команду зачитать акты Константинопольского собора, и когда дело дошло до исповедания Евсевия Дорилейского, записанного в них, в зале поднялся большой шум. Египетские епископы потребовали анафематствовать его якобы за разделение двух естеств Богочеловека — очевидное непонимание его позиции или нежелание понять. Заслушали и бывшего обвиняемого, ныне уже почти обвинителя, и тот повторил Никейскую формулу, признал Эфесский Собор, из хитрости и предосторожности даже не упомянув о собственной редакции его исповедания.
Идущий во всём на поводу у Диоскора, св. Ювеналий Иерусалимский заявил, что признаёт Евтихия православным, поскольку тот исповедует Никейский Символ и согласен с оросом Эфесского Собора 431 г., а потому ему надлежит вернуть сан и монастырь. К сожалению, и Антиохийский патриарх Домн отозвал свою подпись под актами Константинопольского собора, сказав, что заявления Евтихия убеждают в православности архимандрита. Это мнение восточного архиерея полностью расстроило ряды сирийцев, и они замешкались. Как результат, решение Константинопольского собора было отменено как неправомерное.
Не теряя ни минуты, Диоскор велел ввести в зал заседаний монахов из монастыря Евтихия, которых св. Флавиан своей властью патриарха отлучил от причастия Святых Даров за поддержку мятежного архимандрита. Их прошение было написано в тонах, в высшей степени оскорбительных для Константинопольского архиепископа, содержало обвинения в многочисленных злоупотреблениях власти, клевете, преследовании истинных подвижников Православия и т.п. Конечно, обвинения были безосновательны, и в любой другой ситуации собрание епископов незамедлительно обуздало бы клеветников, имевших к тому же дерзость столь бесцеремонно обращаться к епископу; но только не теперь. Диоскор не удосужился даже выяснить, имели ли данные факты место, он также не предоставил слово обвиняемому, сославшись на запрет императора говорить своему противнику без необходимости, посчитав, что её в данном случае нет. Тонко чувствуя настроение председателя Собора, Ювеналий Иерусалимский в очередной раз взял инициативу в свои руки и предложил освободить монахов от запретов, наложенных на них Константинопольским патриархом[708].
704
«Записка Феодора, диакона Александрийского, поданная против Диоскора (папе Льву и Собору Халкидонскому)» // ДВС. Т. 2. С. 254–256; «Записка Афанасия, пресвитера Александрийского, поданная святому Собору против Диоскора» // ДВС. Т. 2. С. 259–261.
705
Евагрий Схоластик. Церковная история. Книга 1, глава 10. С. 79.
706
«Высочайшая грамота, писанная Диоскору, почтеннейшему епископу Александрийскому» // ДВС. Т. 2. С. 70, 71.
707
ДВС. Т. 2. С. 78, 79.
708
Тьерри Амадей. Ересиархи V века: Несторий и Евтихий. С. 256–258.