Страница 19 из 27
«Я буду спать целые сутки», – размышлял он по дороге.
Въезжая в город, он уже слышал разговоры о том, что на Площади Суда горят плахи и что богачи очень недовольны тем, что казнь бедняков не состоится.
Итак, Суок осталась во Дворце Трёх Толстяков.
Тутти с нею вышел в сад.
Наследник мял цветы, напоролся на колючую проволоку и чуть не свалился в бассейн. От счастья он ничего не замечал.
«Неужели он не понимает, что я живая девочка? – удивлялась Суок. – Я не дала бы себя так провести».
Принесли завтрак. Суок увидела пирожные и вспомнила, что только в прошлом году осенью ей удалось съесть одно пирожное. И то старый Август уверял, что это не пирожное, а пряник. Пирожные наследника Тутти были великолепны. Десять пчёл слетелись к ним, приняв их за цветы.
«Ну как же мне быть? – мучилась Суок. – Разве куклы едят? Разные бывают куклы… Ах, как мне хочется пирожного!»
И Суок не выдержала.
– Я хочу кусочек… – сказала она тихо. Румянец покрыл её щеки.
– Вот хорошо! – обрадовался наследник. – А прежде ты не хотела есть. Прежде мне было так скучно завтракать одному. Ах, как хорошо! У тебя появился аппетит…
И Суок съела кусочек. Потом ещё один, и ещё, и ещё. И вдруг она увидела, что слуга, следивший издали за наследником, смотрит на неё; и мало того: смотрит на неё с ужасом.
У слуги был широко раскрыт рот.
Слуга был прав.
Ему никогда не случалось видеть, чтобы куклы ели.
Суок испугалась и уронила четвёртое пирожное, самое рассыпчатое и с виноградиной.
Но дело обошлось благополучно. Слуга протёр глаза и закрыл рот.
– Это мне показалось. Жара!
Наследник говорил без умолку. Потом, устав, он замолчал.
Было очень тихо в этот жаркий час. Вчерашний ветер, как видно, залетел очень далеко. Теперь всё застыло. Даже птицы не летали.
И в этой тишине Суок, сидевшая рядом с наследником на траве, услышала непонятный, равномерно повторяющийся звук, подобный тиканью часов, спрятанных в вату. Только часы делают «тик-так», а этот звук был такой: «тук-тук».
– Что это? – спросила она.
– Что? – Наследник поднял брови, как взрослый человек в минуту удивления.
– А вот: тук-тук… Это часы? У тебя есть часы?
Опять наступила тишина, и опять в тишине что-то тукало. Суок подняла палец. Наследник прислушался.
– Это не часы, – сказал он тихо. – Это бьётся моё железное сердце…
Глава 10
ЗВЕРИНЕЦ
В два часа наследника Тутти позвали в классную комнату. Это был час уроков. Суок осталась одна.
Никто, конечно, не подозревал, что Суок – живая девочка. По всей вероятности, настоящая кукла наследника Тутти, находящаяся теперь во власти учителя танцев Раздватриса, вела себя с не меньшей непринуждённостью. Должно быть, очень искусный мастер сделал ту куклу. Правда, она не ела пирожных. Но, может быть, наследник Тутти прав: может быть, действительно у неё просто не было аппетита. Итак, Суок осталась одна.
Положение её было затруднительное.
Огромный дворец, путаница входов, галерей, лестниц.
Страшные гвардейцы, неизвестные суровые лица в разноцветных париках, тишина и блеск.
На неё не обращали внимания.
Она стояла в спальне наследника, у окна.
«Нужно выработать план действий, – решила она. – Железная клетка с оружейником Просперо находится в зверинце наследника Тутти. Я должна проникнуть в зверинец».
Вы уже знаете, что наследнику не показывали живых детей. Никогда, даже в закрытой карете, его не возили в город. Он рос во дворце. Его учили наукам, читали ему книги о жестоких царях и полководцах. Тем людям, которые его окружали, запрещено было улыбаться. Все его воспитатели и учителя были худые, высокие старики с плотно сжатыми губами и скулами цвета пороха. Кроме того, все они страдали несварением желудка. А при такой болезни человеку не до улыбок.
Наследник Тутти никогда не слышал весёлого, звонкого смеха. Только иногда до него доносился хохот какого-нибудь пьяного колбасника или самих Толстяков, угощавших своих не менее толстых гостей. Но разве это можно было назвать смехом! Это был ужасный рёв, от которого делалось не весело, а страшно.
Улыбалась только кукла. Но улыбка куклы не казалась Толстякам опасной. И, кроме того, кукла молчала. Она не могла бы рассказать наследнику Тутти о многих вещах, скрытых от него дворцовым парком и стражей с барабанами у железных мостов. И поэтому он ничего не знал о народе, о нищете, о голодных детях, о фабриках, шахтах, тюрьмах, о крестьянах, о том, что богачи заставляют бедняков трудиться и забирают всё себе, что сделано худыми руками бедняков.
Три Толстяка хотели воспитать злого, жестокого наследника. Его лишили общества детей и устроили ему зверинец.
«Пусть он смотрит на зверей, – решили они. – Вот у него есть мёртвая, бездушная кукла, и вот у него будут злые звери. Пусть он видит, как кормят тигров сырым мясом и как удав глотает живого кролика. Пусть он слушает голоса хищных зверей и смотрит в их красные дьявольские зрачки. Тогда он научится быть жестоким».
Но дело сложилось не так, как хотели Толстяки.
Наследник Тутти прилежно учился, слушал страшные летописи о героях и царях, смотрел с ненавистью на прыщавые носы воспитателей, но не становился жестоким.
Общество куклы он полюбил больше общества зверей.
Конечно, вы можете сказать, что двенадцатилетнему мальчику стыдно развлекаться куклами. В этом возрасте многие предпочли бы охотиться на тигров. Но здесь была некая причина, которая в своё время откроется.
Вернёмся к Суок.
Она решила дождаться вечера. В самом деле, кукла, шатающаяся среди бела дня в одиночестве по дворцу, могла бы возбудить подозрение.
После уроков они снова встретились.
– Ты знаешь, – сказала Суок, – когда я лежала больная у доктора Гаспара, мне приснился странный сон. Мне снилось, что я из куклы превратилась в живую девочку… И будто я была цирковой актрисой. Я жила в балагане с другими актёрами. Балаган переезжал с места на место, останавливался на ярмарках, на больших площадях и устраивал представления. Я ходила по канату, я танцевала, умела делать трудные акробатические штуки, играла разные роли в пантомимах…
Наследник слушал её с широко раскрытыми глазами.
– Мы были очень бедные. Очень часто мы не обедали. У нас была большая белая лошадь. Её звали Анра. Я ездила на ней и жонглировала, стоя на широком седле, покрытом рваным жёлтым атласом. И лошадь умерла, потому что целый месяц мы имели слишком мало денег, чтобы хорошо кормить её…
– Бедные? – спросил Тутти. – Я не понимаю. Почему же вы были бедные?
– Мы представляли перед бедняками. Они бросали нам маленькие медные монеты, а иногда после представления шляпа, с которой клоун Август обходил зрителей, оставалась совершенно пустой.
Наследник Тутти ничего не понимал.
И Суок рассказывала ему, пока не наступил вечер. Она говорила о суровой нищенской жизни, о большом городе, о знатной старухе, которая хотела её выпороть, о живых детях, на которых богачи натравливают собак, о гимнасте Тибуле и оружейнике Просперо, о том, что рабочие, шахтёры, матросы хотят уничтожить власть богачей и толстяков.
Больше всего она говорила о цирке. Постепенно она увлеклась и забыла о том, что рассказывает сон.
– Я очень давно живу в балаганчике дядюшки Бризака. Я даже не помню, с каких пор я умею танцевать, и ездить верхом, и крутиться на трапеции. Ах, каким я научилась чудесным штукам! – Она всплеснула руками. – Вот, например, в прошлое воскресенье мы представляли в гавани. Я играла вальс на абрикосовых косточках…
– Как – на абрикосовых косточках?
– Ах, ты не знаешь? Разве ты не видел свистка, сделанного из абрикосовой косточки? Это очень просто. Я собрала двенадцать косточек и сделала из них свистки. Ну, тёрла о камень, пока не получилась дырочка…