Страница 8 из 14
Воеводы пригорюнились. Да, шестьдесят тысяч – это тебе не баран начихал. Такие деньги и в ум-то взять трудно. На это, верно, целый город можно построить!
– Ладно, – махнул рукой князь Пожарский. – Чего тут думать да гадать, коли денег нет? Приведет Трубецкой казаков – хорошо, а нет – так придется без него управляться. Значится, так… Дело, господа земские воеводы, у нас простое. Войско гетмана в Москву не пущать, а ляхов из Москвы не выпущать. Утром к Москве-реке выходим. Как реку перейдем, так и полки ставить будем. Ты князь, – повернулся воевода к Туренину, – с войском своим по левую руку встанешь – аккурат лицом к Москве-реке, напротив Чертольских ворот. Вы, воеводы, – перевел взгляд на стрелецких голов Михайлу Дмитриева и Федора Левашова, – на правую руку, к Петровским воротам. Ну а мы с Кузьмой Акундинычем да Иваном Андреичем посередке будем. Чую, Ходкевич как раз на нас и пойдет.
– Меня-то, князь Дмитрий Михалыч, не забыл? – поинтересовался Лопата-Пожарский, командовавший поместной конницей.
– Не забыл, князь, не бойся, – улыбнулся краешком рта Пожарский. – Тебе сегодня снова отдыхать не придется. Бери свою рать, обозных мужиков с топорами, да прямо сейчас и выступай. Занимай место, а мужикам накажи – пущай деревья рубят. Как придем – острожки будем ставить.
У земских воевод было не так уж и много воинского опыта, но спрашивать, зачем нужны острожки, они не стали. Понятное дело, что сидеть в крепости, хоть и деревянной, сподручнее, чем в чистом поле. Особенно если придется воевать с мушкетерами. Видоки говорили, что у Ходкевича много наемников из немецких да угорских земель. В Земском войске ружья лишь у стрельцов, а у даточных людей огнестрелов – раз-два и обчелся. Да и фитильные стрелецкие пищали не в пример хуже, чем кремневые мушкеты иноземцев. И что уж там греха таить – стреляют наемники лучше, чем русские…
Первому пришлось вступить в бой Лопате-Пожарскому. Дозорные, опередившие кованую рать на версту, а обозных мужиков на все три, вернулись с донесением, что у Белого города торчат какие-то всадники – душ пятьсот. По обличью судить – казаки. Коли Трубецкой еще на той стороне реки, тут могли быть лишь сотни Ваньки Заруцкого – донского атамана и боярина (Лжедмитрий, который чудесно «спасся», сидя в Тушине, шапки боярские раздавал направо и налево, благо соболя покупать новоиспеченным «боярам» приходилось на свои деньги). По слухам, Ванька нынче служил очередному Димитрию (не то третьему, не то четвертому) и едва ли не открыто жил с Маринкой Мнишек. Поговаривали, что сын Маринкин, коего она выдавала за сына Димитрия, на самом-то деле был от Ваньки.
Заруцкий, метивший в регенты при малолетнем цареныше, очень опасался Пожарского. Ну, ладно коли князь Москву освободит от ляхов, а ежели сам в цари захочет пойти? Пытался Заруцкий Ярославль захватить, чтобы не впустить в него Земское войско – был разбит и с позором бежал. Потом подослал к Земскому воеводе убийц, и тоже ничего не вышло. Подсыл ударил ножом, промахнулся и вместо Пожарского попал в стрельца. Поймали и убийцу незадачливого, и пособников его. Хотели ярославцы их тут же повесить, но воевода не позволил. Добр чересчур Дмитрий Михайлович…
Казаки атамана Заруцкого толклись перед Арбатскими вратами. Не то в город собрались въезжать на подмогу ляхам, не то – воевать против Пожарского в чистом поле. Так или этак, чего тут думать да гадать? Бить его надо, Ваньку!
Под Ярославлем как раз Лопата-Пожарский и бил Заруцкого. А тут вот, вынырнул Ванька! Ну, раз уж так – не обижайся, «боярин тушинский»!
Дмитрий Петрович взмахнул булавой, перестраивая войско с походной колонны в боевой строй. Дворянская конница, ощетинившись пиками, обнажая сабли, врезалась в легкоконный казачий бок…
Для полутысячи казаков, не имевших доспехов, хватило бы и сотни окольчуженных витязей. А когда целая рать кованых всадников мчится лавой, выкалывая пиками и вырубая вокруг все и вся, то самое лучшее – убегать, рассчитывая, что тяжелая кавалерия догнать не сумеет.
Ванька-боярин, не помышляя о бое, первым дал деру, не щадя ни шпор своих, ни плети, ни боков своего коня. С перепугу мчался до самой Коломны, где заморенный конь упал замертво! Но там у Заруцкого был сменный конь и там же ждала его Маринка с «царенком-воренком».
Кто из казаков успел удрать вслед за атаманом – выжил, а остальных просто размазало по земле, как камень, катившийся с горы, размазал бы куриное яйцо, некстати оказавшееся на пути…
Когда основное войско вышло на берег Москвы-реки и встало в видимости Кремлевских стен, обозные мужики уже заготовили не одну сотню бревен, успев даже выбрать пазы. Теперь осталось собрать из бревен срубы, поставить вокруг заостренные колья – вот тебе и острожки! А потом все рвом обнести и ляхов ждать. Коли к Москве пойдут, то их не минуют.
Но поначалу дождались не ляхов, а Трубецкого. Князь, вместо того чтобы перейти реку и встать в общий строй с ополчением, принялся обустраивать собственный лагерь.
Дмитрий Михайлович Пожарский с воеводами стоял и наблюдал, как на том берегу появилось несколько срубов.
– Чего это он? – с недоумением пожал плечами Минин. – Уж я-то человек торговый, так и то понимаю, что ежели Ходкевич пойдет, так он напрямую через казаков и двинет. Трубецкой-то, он что, один собирается со всеми ляхами биться? Сдурел?
– Да вроде князь дураком-то не был, – хмыкнул Лопата-Пожарский. – Может, рассчитывает, что гетман на нас пойдет, а сам ему вслед ударит? Хорошо бы, коли так…
– Как же, ударит, – покачал головой Минин. – От князя снова гонец был – мол, казаки на своем стоят – пока им плату не дадут, в бой не вступят.
– Сдурел, не сдурел, а придется ему помощь слать, – мрачно обронил Пожарский. Пресекая возмущение, Дмитрий Михайлович сказал, как отрубил: – Не знаю, что там у Трубецкого на уме, но коли гетман его разобьет, так он нам на выручку и подавно не придет. Разделают ляхи казаков, как кречет цыпленка… Князь Дмитрий Петрович, – приказал воевода родичу. – Дели свое войско на две части. Одна тут останется, вместе с тобой, а вторую за реку шли, пусть встанут в заслон, в версте от казаков. Есть кого воеводой назначить? Такого, чтобы горячку не порол.
– Есть, – недовольно пробурчал Лопата, но спорить с главным воеводой не стал. – Семена Столярова пошлю. Муж он хоть и молодой, но толковый и рода старинного, из московских бояр.
Пожарский замолчал, а остальные воеводы притихли в ожидании – не скажет ли еще чего князь Дмитрий? Бой-то нешуточный грядет. Уж год с лишним только и жили надеждой – выйти бы к Москве. Вот, вышли. Может, сегодня-завтра все и решится? Надо бы сказать что-то такое, эдакое, что летописцы внесут в харатьи для потомков! Вместо этого воевода земли Русской изрек:
– Вы, воеводы, одним глазом прямо смотрите, а другим за спину поглядывайте. Не ровен час – из Кремля по нам ударить могут. Там у Струся еще тыщи три сидит. Особенно ты, князь, – кивнул он Лопате. – Ты у меня и за резерв будешь, и за подвижную рать. Ну, как палочка-выручалочка.
«И каждой трубе затычка», – подумал князь Лопата, но вслух говорить не стал.
– Вот и славно. А теперь давайте-ка, господа воеводы, по полкам расходитесь, – негромко велел Пожарский. – Щас ляхи нагрянут.
Ляхи двигались оттуда, откуда их и ждали – от Смоленской дороги. Погромыхивая жестяными крыльями, проехали гусары – тысячи две, не больше. Зато отборные, из личной гвардии коронного гетмана. С гиканьем скакали казаки Зборовского – малоросского сотника, мнившего себя польским магнатом. У этих доспехов не было, зато и было их тысяч восемь. Поднимали пыль пехотинцы – все как на одно лицо, – суровые и усатые, в стальных кирасах и шлемах с отворотами, с мушкетами на плечах и подсошками за спиной. Ляхи или свои, русские воры, какая разница? Плохо только, что много их было. Одних только конных в войске пана Ходкевича было больше, чем вся Земская рать, вместе взятая. Пехоты, правда, поменьше, но мушкетов у них раза в три больше, чем старых стрелецких пищалей.