Страница 30 из 42
— Тогда со «вторым» (начальником штаба).
Голос оперативного дежурного был сух, чувствовалось, что его обладатель — человек по жизни достаточно несговорчивый.
— У вас точно срочное дело? Он проводит вечернюю поверку с личным составом управления.
— Срочнее не бывает, дело жизни и смерти, капитан.
— Ну что ж, смотрите сами…
И в трубке повисла тишина. Вскоре раздался голос оперативного дежурного:
— «Ноль-первый», «второй» сказал — ждите, он вам сам перезвонит на мобильный телефон. Как поняли меня?
Павелецкий сплюнул себе под ноги:
— Вас понял. — И отключился.
Сразу после разговора с оперативным дежурным Ханкалы полковник вошел на территорию контрольно-пропускного пункта. В блиндаже под «кукушкой» на первом этаже двухъярусных кроватей отдыхающей смены лежали перевязанные раненые. Им вкололи промедол, и ребята рассказывали своим спасителям, как на них напали. Войдя в блиндаж, Павелецкий вполголоса спросил Евтихеева:
— Как раненые?
— Очень плохи, особенно подполковник.
— Что будем делать с ними?
— Их необходимо везти в Грозный в госпиталь «Северный».
— Ночь, опасно, — в задумчивости почесал щеку Павелецкий. — Хотя со мной десять бойцов «гэнээра» (группы немедленного реагирования), да ваших пять…
— Согласен, что чревато. Но для них опасней оставаться с нами, истекут кровью к утру. Ничего не сможем сделать, — покачал головой командир архангельского сводного отряда.
— Я тоже думаю, что их надо везти в госпиталь. Сейчас попытался выйти с этим вопросом в Ханкалу на генерала, чтобы разрешил везти ночью, его нет, он на выезде. На месте только начальник штаба. А он, сам знаешь, какой придурок, какая вожжа под задницу попадет, то и прикажет.
Авантюристичный Евтихеев, чуть не погоревший на ханкалинской проверке, предложил:
— А может, втихаря отвезем, и все?
— Ты хочешь, чтобы с меня завтра погоны сняли? — спросил Павелецкий. — Снимут, лучше спросить разрешения. А вдруг что? Наши же нас и положат, если самостоятельно пойдем на прорыв, на Грозный.
— Пострелять, может, и не постреляют на КПП на въезде в город, там русские стоят, а вот на подъезде к «Северному»…
Одна дорога вела и в Грозненский аэропорт, и в госпиталь внутренних войск «Северный». На подъезде к нему контрольно-пропускной пункт охраняли местные архаровцы. В этот момент в кармане Павелецкого затрезвонила механическая лезгинка. Он поднес к уху трубу мобильника:
— «Ноль-первый», слушаю.
— Это «второй», что вы хотели? — раздался недовольный голос ханкалинского начальника штаба.
— Докладываю, нахожусь на «Скале», со мной три «трехсотых», двое тяжелых, разрешите выезд и дайте зеленый коридор до госпиталя «Северный»…
— Доложите, что произошло, откуда «трехсотые», кто они?
— «Трехсотые» не наши, офицеры федеральных войск, дополнительно, разрешите, доложу завтра при личной встрече. На подъезде к станице Петропавловской их автомашина подверглась нападению боевиков. «Скала» их отбил. Сейчас они находятся на сто сороковом КПП, им оказана первая медицинская помощь. Двое очень тяжелых, разрешите выезд и дайте зеленый коридор до госпиталя «Северный»…
Начальник штаба повысил голос:
— Что они там делали так поздно? Все передвижения без оперативной необходимости запрещены!
Павелецкого стало раздражать непонимание ханкалинского полковника, желваки на его щеках ходили ходуном:
— Товарищ «второй», я не могу доложить, что они тут делали так поздно, но мне ведь тоже пришлось выехать на боестолкновение, несмотря на запрет, это и есть оперативная необходимость. Повторяю, со мной три «трехсотых», двое тяжелых, разрешите выезд и дайте зеленый коридор до госпиталя «Северный»…
В трубке потекло непродолжительное молчание. Затем начальник штаба жестко произнес:
— Я запрещаю вам выезд с ранеными, препроводите их на ПВД «Скалы», там пусть дожидаются утра. Утром получите в сопровождение броню («бэтээр»), или за ними прилетит вертолет. Все.
— Но, товарищ «второй», — попытался возразить Павелецкий, — они до утра не выживут, истекут кровью…
Однако абонент был непреклонен:
— Выполняйте приказание, и завтра ко мне на подробный доклад с подготовленным спецсообщением к девяти утра…
В трубке раздались короткие гудки. Сергей Иванович был зол, ноздри его раздувались.
На памяти у сотрудников был такой случай с одним из начальников северных УВД, его фамилию, имя и отчество история не сохранила, осталось в памяти людской только прозвище — Петь-Петь.
Этот господин в две тысячи третьем году так же, как и нынче Павелецкий, возглавлял оперативную группу в Грозненском районе Чечни. На дворе стояло лето. Начальник временного отдела на своем бронированном «уазике» возвращался в час дня с совещания, которое проходило в Ханкале. За его машиной следовала «буханка» с шестью милиционерами охраны.
А буквально минут за двадцать, не доезжая до «шервудского» леса, подорвалась на установленном фугасе и была обстреляна боевиками колонна солдат внутренних войск, состоящая из небронированных «уазика» и двух «Уралов» с кунгами для личного состава. Досталось «федералам» очень солоно. Из сорока военных десять погибли на месте, включая и командира. Остальные были кто легко, кто тяжело ранены. Первым в колонне шел «уазик», он, изрешеченный пулями по правому борту, приткнулся у обочины. Шедший в центре «Урал», принявший на себя основную тяжесть взрыва, лежал на боку в десяти метрах у дороги. Третий «Урал» пострадал менее всего. Бойцы из третьей машины, сначала принявшие бой с бандитами, теперь бегали вокруг разбитой техники и пытались оказывать первую медицинскую помощь раненым.
Картина была ужасающая. Везде на земле рядом с машинами лежали убитые и истекающие кровью раненые. Подкатив со стороны Ханкалы, Петь-Петь выкатил в проем двери остановившегося «уазика» свое безразмерное пузо:
— Что тут произошло?
К нему подбежал растрепанный, весь перемазанный кровью и грязью, в запыленном камуфляже боец:
— Нас подорвали и обстреляли… — И хотел было снова бежать оказывать помощь раненым, но Петь-Петь зарычал на него:
— Боец, вернуться и доложить по форме!
Солдатик подавил в себе раздражение и гнев и вернулся:
— Товарищ подполковник, колонна войсковой части номер сорок шесть восемнадцать в составе трех автомашин двигалась по маршруту Старые Атаги — Гудермес, старший колонны — командир роты капитан Пастушков. Колонна подверглась нападению боевиков, капитан Пастушков погиб. Больше офицеров с нами нет. Я, прапорщик Горанов, принял на себя командование. После короткого боестолкновения боевики отступили в лес. Доложил прапорщик Горанов.
Со стороны автотехники слышались стоны и ругань раненых. Петь-Петь свесил правую ногу из машины:
— Каковы ваши потери?
— Пока не могу доложить, подсчитать не успел.
Петь-Петь наконец-то вывалился из «уазика» на грешную чеченскую землю. На шее у него болтался фотоаппарат-«мыльница». Подполковник заорал:
— Так какого хрена ты тут делаешь, целый прапорщик?! Не по форме одет, вымазался где-то как шахтер. Куда-нибудь докладывал об обстреле?
— Так точно, доложили начальнику штаба нашей части.
— Что он сказал?! — продолжал орать Петь-Петь. — И что тебя мотает, как пьяного сантехника?!
— Он сказал, что помощь скоро будет.
— Ладно, иди, занимайся, — сбавил голос Петь-Петь.
Охрана высыпала из «буханки», внимательно оглядывая окрестности. Начальник временного отдела бросил водителю через плечо:
— Иди со мной, пофоткаешь, если что, понял?
— Так точно…
Развернувшаяся картина мини-Куликова поля Петь-Петя не впечатлила. Он сурово переступал через раненые ноги и руки солдат внутренних войск, почти безучастно склонился над погибшим капитаном, и вдруг глаза его загорелись неподдельным интересом. Он сорвал с бычьей шеи фотоаппарат и протянул его своему водителю:
— На, сфотографируй на память. Для истории…
И подполковник наклонился, принимая эффектную позу, словно ставя ногу на тушу носорога где-нибудь на сафари в экваториальной Африке, к трупу командира роты.