Страница 64 из 77
Это была последняя минорная нотка в тот день.
После встречи с бывшим канцлером Валерия трудно было узнать. Он словно выпрямился душой, в глазах появились искры жизни, вернулось не покидавшее его никогда жизнелюбие.
Оставшееся до смерти время Леднев прожил без тени угнетенного состояния и умер легко, в одночасье.
Несомненно, эти дни жизни подарил ему Г.Шмидт.
4 апреля 1982 г., прямо в редакционном кабинете, Валерия настиг апоплексический удар. Он потерял сознание, но скоро оно вернулось. Лежа на носилках приехавшей «скорой помощи», он успел пошутить, что «от такого удара и умереть можно».
К сожалению, предсказание сбылось. 7 апреля Валерия Леднева не стало.
В некрологе, помещенном в его газете «Советская культура», а также во время панихиды его многочисленными друзьями было многократно повторено то, что ему гораздо важнее было бы услышать живым.
Тридцатого мая в Москву прилетел Эгон Бар. Он попросил меня свезти его на могилу Валерия.
Над свежим, еще не оформленным холмиком высился его громадный фотопортрет. С него Валерий смотрел на нас, остававшихся здесь доживать свой век, без малейшей зависти.
Опустив на могилу гвоздики, Бар сказал:
— Без него Москва стала пустой.
Тут же, не произнося ни слова, он вынул листок бумаги и, вглядываясь в портрет Валерия, быстрым почерком написал письмо его сыну Сергею.
«Дорогой Сергей!
Мы виделись всего раз, но я считаю, что должен сказать тебе, как глубоко затронула меня смерть твоего отца. Он часто говорил о тебе, он очень любил тебя, и если он отдавал свои силы, чтобы сохранить мир без войн, он делал это и, думая о своем сыне. Для меня он в течение многих лет был надежным другом. Московский договор 1970 года и Четырехстороннее соглашение по Берлину— краеугольные камни политики разрядки и сотрудничества, призванные установить дружеские отношения между твоей и моей странами — содержат и его незабываемый вклад. Благодаря ему я научился сердцем понимать твою страну. Твоим отцом ты можешь гордиться. Я остаюсь полон воспоминаний и желания помочь тебе, насколько могу. Передай мои соболезнования твоей маме.
Эгон Бар».
Ушли из жизни два человека — Хайнц Лате и Валерий Леднев. Каждый из них выполнил до конца свой долг перед своей страной, перед своими детьми. Они сделали все, что было в их силах, чтобы говорящие на разных языках люди научились понимать друг друга, а мир стал добрее.
Ни орденов, ни славы, ни даже добрых слов в свой адрес они при жизни не дождались. Может быть, внимание читателей к рассказанному станет наградой за их благородные усилия.
Размышления после написанного
Ранним утром 31 августа 1994 года небо над Берлином было почти безоблачным. Солнце своими нетеплыми, но все еще яркими косыми лучами освещало старательно вымытую, мощеную каменными плитами площадь Жандарменмаркт в самом центре города. Именно таким мечтали видеть это утро организаторы торжества по случаю ухода последнего русского солдата с немецкой земли.
Площадь плотно оцеплена кордоном из полицейских, почетных гостей и журналистов. Над площадью висит торжественная тишина — люди сознают важность момента. Российский и германский военные оркестры перестраиваются маршем. Русские, неукоснительно следуя прусской традиции, держат равнение и тянут ногу на предписанную высоту. Немцы же, напротив, идут небрежно, вразвалку, подчеркивая, что «гусиным шагом» до них уже достаточно отмаршировали их прусские предки, сыскавшие славу не самых больших миротворцев.
Часы на башне пробили девять пополудни, и почти сразу на площади возникли внушительные фигуры русского президента Б. Ельцина и немецкого канцлера Г.Коля.
Стоявший рядом со мной корреспондент одной из газет свежераспавшегося Восточного блока вслух заметил, что Гельмут Коль сегодня выглядит «монументальнее обычного». Мне так не показалось, хотя, что и говорить, у канцлера есть для этого все основания. Сегодня он завершает титанический труд — историческое полотно, над которым работали и его предшественники — от Конрада Аденауэра и Вилли Брандта до Гельмута Шмидта — пусть каждый в меру своего таланта, но непременно с верой в успех.
Однако последний «мазок маэстро», который и придаст монументальному полотну необходимый для вхождения в историю блеск, суждено сделать ему, Гельмуту Колю.
Картина полна событий и их участников. Есть также великолепные пейзажи. Живописная природа Северного Кавказа. Бурная речка, более стремительная, чем вошедший в историю Рубикон, отрезавший путь к отступлению перешедшему его Юлию Цезарю.
На берегу реки у местечка Архыз двое: шестой послевоенный канцлер Германии Г. Коль с первым и последним советским президентом М. Горбачевым. Они уединились здесь, чтобы вдали от городского шума и любопытных глаз окончательно решить немецкую проблему. Форсировать реку им незачем. Президент перешел Рубикон накануне, в Москве, в особняке Министерства иностранных дел на улице имени Льва Толстого. Там канцлер передал конфиденциально президенту проект «Большого договора» об условиях объединения двух Германий, который был тут же и одобрен.
Конечно, вполне логично было там же поставить историческую точку. Но кто-то вовремя вспомнил: ведь уже один московский договор был подписан двадцать лет назад Брежневым и Брандтом, что и положило начало сближению СССР и ФРГ. Второй Московский договор стал бы ненужным повторением. Новые люди, назначенные ходом исторических событий завершить этот процесс, должны были выбрать и новую обстановку. Советский президент пришел к мысли увековечить то место, где он впервые увидел свет…
Лицо канцлера сосредоточено, президента напряжено.
У всякого, принимающего историческое решение, сомнений не меньше, чем уверенности. Один из секретарей ЦК КПСС, недоумевая по поводу того, что его не пригласили на кавказскую встречу, решился позвонить Горбачеву в Архыз. С явным облегчением в голосе президент сообщил ему, что обсуждать происходящее уже не имеет смысла, ибо «поезд ушел». В каком направлении, он не уточнил.
Однако, если стоявшему на берегу Архыза советскому президенту отступать было некуда, то стоявшему рядом канцлеру отступать было незачем. Он точно знал, что ведомый им поезд движется на запад, в сторону уже воссоединенной Германии. Отныне его имя навсегда станет не только синонимом решения важнейшей для его родины исторической проблемы, но и символом ответа на сложный философский вопрос, кто на кого больше влияет — история на личность или наоборот. Гельмут Коль решил его в пользу личности.
«Шестое»— политическое— чувство подсказало ему, когда нужно сделать решающий шаг: позавчера было рано, послезавтра будет поздно. Поэтому Коль прилетел в Москву 15 июля 1990 года.
Жизнь подтвердила правильность расчета. Ранее Горбачев не был готов подписать подобное соглашение. Позднее ему не позволили бы это сделать сложившиеся обстоятельства.
Итак, канцлеру Колю удалось то, что в германской истории до него сумел сделать лишь канцлер Отто фон Бисмарк, прозванный «железным», а именно, не упустить шанса, в чем, собственно, и состоит искусство политика.
Сразу по окончании франко-прусской войны 1870–1871 годов, Бисмарк поспешил объединить 39 разрозненных германских княжеств во Вторую империю германской нации, или Второй рейх, как принято у нас говорить. За это ему поставлено рекордное количество памятников и монументов по всей стране.
Итак, теперь во второй раз Германия сумела решить основную национальную и государственную проблему — объединить нацию и государство.
В России этот опыт, как, впрочем, и опыт всей Европы, был воспринят «от противного». В то время, когда западноевропейцы осознали, что тяжелые времена проще переживать сообща, в бывшем Советском Союзе выдвинули лозунг— «в одиночку выжить легче». В результате — многонациональная держава в одночасье распалась.
Российская история всегда была очень персонифицирована. Поэтому люди бросились искать одновременно и виновников, и спасителей. Анализируя еще живое прошлое, они невольно вернулись к «вопросу о роли личности в истории». Всплыли в очередной раз в памяти тяжелые сталинские времена, разговоры шепотом о том, что если бы Ленин прожил дольше, а Сталин пришел к власти позже, то жизнь советских людей сложилась бы совсем иначе…