Страница 39 из 42
В Воротах Богов чудный храм существует от века. Садами висячими весь окаймлен он, террасы уступами храм подпирают. На террасах девы лучших семейств достославного града служат богине Иштар. Любой чужеземец, города гость, может за плату похоть свою утолить. Странен обычай, но свято блюдут его девы. Замуж, пожалуй, не выйти дочери знатного рода, коли единожды в жизни она не возляжет за деньги. Не станем судить сей обряд: мудрец не напрасно обычай царю меж людей уподобил!
В храме самом служат жрицы званьем повыше. Их называют женами бога. Да, уверяют, Эллиль в храм тот ночью нисходит. Так говорят… Что же бывает на деле, ведомо только богам.
Этих божественных дев, искушенных в утехах любовных, этих священных блудниц, с поцелуями звезд на груди, и привезли, по приказу царя и жреца наставленью, спешно, стремительно прямо в пустыню, к горам, где обитал Южный Ветер. За лошадьми верховыми, что родовитых красавиц везли, шел караван. Одежды, и сласти, и драгоценности, золото, утварь, шелка дорогие, перья, заморские вина, масла, благовонья — все, что приданым зовется, он быстро доставил. Также служанок, рабынь, музыкантов, рабов и певиц… В дом кто жену принимает, тот принимает заботы, смертный то будь — иль сам господин Южный Ветер!
Стали красавицы в ряд перед храмом того, кто супругом отныне им будет. Банат-Инин, Геменлила, Белилита, Асат-Дигла… Венки, короны, повязки, заколки, подвески, ожерелья, браслеты тихо и нежно звенят, словно бы ветер летает между цветов с лепестками из меди узорной. О, как прельстительны девы-блудницы! Красотою славны и полны сладострастья, отраду сулят их движенья и взоры. Мертвого с ложа покоя в объятья заманят! Как устоять распаленному Южному Ветру! Примет прелестниц в объятья этот неистовый муж быстрокрылый!
И вдруг… вновь стеною, лавиной, волною пошел на людей ураган. Словно бы он недоволен невестами, коих ему предложили. Как оскорбителен этот ответ, как обиден! Чудится, демоны, малые или большие, как острые стрелы, во мраке летят. Будто веревки, которыми боги к небесам прикрепили планету, вот-вот порвутся, так сильно их раскачал Южный Ветер, колышки вырвать грозя, Млечный Путь заметая.
Бедные девы рыдают так громко, что заглушают свист ветра. Словно кудель он власы раздирает, глумясь, срывает одежды, будто ищет изъяны в нагих…
Эсагилкиниуббиб тут упал на колени, руки, отчаясь, в пустыню простер:
— О господин Южный Ветер! Драконом могучим назвать бы тебя я решился. Словно моря, твои беспредельны покои. Ты прочитать можешь символы звезд. Каждый твой вихрь — совершенство, оно заставляет умолкнуть жалких людишек из глины и пота. Тщетно терзаемся мы в размышленьях: какой жены тебе нужно, если отвергнул ты этих?! Или ты девственниц любишь? Дай только знать!.. Или старух? Или пери из сказок персидских ты хочешь? Или, быть может, младую ослицу?! Или Уртасарана любимую дочь? Отрока нежного? Иль из Египта велишь фараоншу доставить? Воли твоей не понять, клубок не распутать желаний твоих прихотливых. Новый дай знак: кто на ложе тебе благоугоден?
И тишина воцарилась. Курился песок в тонком белом луче, что снова послал Южный Ветер. Ужаса луч… Но — внимание! Куда направляется он?
О, посмотрите! Луч миновал равнодушно блудниц именитых… Словно с насмешкой, ощупал приданое их… Пошарил среди рабынь и служанок притихших… И внезапно — Великое Небо! Великие Недра! — внезапно расширился и засветил во всю мочь, словно неведомый кто-то радостный возглас издал. Луч озарил, словно в брильянты оправил, невзрачную, беловолосую девку — рабыню служанки, что для священной блудницы Банат-Инин чистила таз золотой, где прелестнице ножки ее обмывали от пыли.
Рабыня служанки… Рабыня — избранница Южного Ветра!
Воины, девы, рабы, царь и жрец ее вмиг окружили, взоров не сводят с нее изумленных, пряча усмешки при этом.
Ну и невеста! Ну и красавица! Если б нарочно искали похуже, трудно похуже такой было б сыскать на земле!
Слишком уж костью крепка — к тяжелой работе привычна. Слишком худа — вволю не кормят рабов. Ростом под стать воину, мужу. Взгляд светлых глаз, как у совы, неподвижен и злобен. Косы — веревки из пакли. Загаром сожженные руки, а лицо — бледнее луны темной ночью.
Ростом малы, и круглы, и волнующи пышностью стана, огненны взором, упруги бровями, черноволосы, смуглы дочери града. Но нет, их не выбрал себе Южный Ветер!..
Словно бы молнией каждую деву пронзило — молнией зависти злобной. «Как! Не меня бог на ложе свое поманил, а рабыню?!» Пусть ее участь страшна, но завидна. Зависть тотчас же порочить и поносить вынуждает сей жребий:
— Наверно, лик Южного Ветра уродством подобен виду змеи, что в кольцо между лоз виноградных свернулась. Пожалуй, жены муж достоин!
Эсагилкиниуббиб взглядом пресек эти речи и сладкоголосо промолвил:
— Имя свое мне открой, о светлейшая дева, что подобна величьем и статью богам, а ликом — звезде, украшающей солнца восходы!
— Нирбия, — буркнула глухо рабыня, взгляд недоверчивый в темные очи жреца устремив.
Воины между собою шептались, от смеха давились:
— Может, он думал, что эта красотка мужчины отроду не знала и девство в приданое он получает? Известно однако: сей драгоценный жемчуг не раз был просверлен!
Нирбия смотрит затравленным взором, а жрец напевает ей медоточиво:
— На «табличках судеб» у Эллиля жребий твой обозначен прекрасным — ты будешь возлюбленной Южного Ветра. Пред ним ты одежды свои распахни без стесненья! Избрана — ты. Следуй в храм жениха, о невеста!..
— Если же я соглашусь, пусть пожрут меня псы! — завизжала невеста. — Взгляд его — смерть! Мне не надобно мужа такого! Ты бы еще в услуженье пойти предложил мне к Ламашту — львиноголовой богине, что из преисподней болезни наводит!
Эсагилкиниуббиб ушам своим не поверил и головою тряхнул, чтоб прогнать наважденье.
— Ты… грязь под ногами! Мутная лужа! Все прегрешенья и скверны твои мне известны, подстилка для воинов храбрых! Что бережешь, какую ты честь охраняешь? Известная славой своем, перечисли, с кем ты блудила, если хотя б половину упомнишь! В кои-то веки боги тебе снисхожденье и очищенье даруют, а ты ерепенишься, девка? Не пойдешь — тебе колодки для рук и колодки на шею наденут, одежды с тебя совлекут, изольют в твое лоно кипящей смолы — и земля содрогнется от воплей твоих покаянных, да будет уж поздно!
Нирбия даже зажмурила очи, а потом расцарапала косы ногтями, словно острой гребенкой, и завизжала пронзительней в тысячу раз:
— О злой демон Лабасу! Колючка ты в водах вонючих и мутных! Я плюю на тебя — пусть сейчас же слюна ядовитою станет, пусть прожжет, уязвит и ужалит тебя, как змея, чтоб не сыскал лекарства ни на земле, ни в подземном ты мире!
Храбр был Эсагилкиниуббиб, но прикрыл он руками лицо, от магии слов и яда плевков защищаясь. На помощь ему подступили, однако, священные шлюхи — Банат-Инин, Геменлила, Белилита, Асат-Дигла, открыли розы-уста:
— Ах ты, сандалия, жмущая ногу! Коль не исполнишь желания Южного Ветра, пусть никогда не устроишь ты дома на радость! Пусть извергает на грудь тебе пьяный прокисшее пиво из брюха! Пусть не одарят за ласку твою, а отымут последние бусы, и платье порвут от груди до подола! Пусть не в постели, а под заборами и у порогов, и на перекрестках дорог тебя всякий прохожий валяет!
Нирбия рот раздирает в рыданьях, тело царапает, рубище рвет, задыхаясь от злобы и страха:
— Нет! Не хочу, не хочу, не пойду!
Уртасаран, позабыв о величье и сане, приблизился к девке, светлую, царскую руку ей возложил на жесткие кудлы:
— Любодеица, землю мою ты спаси от погибели страшной! В память велю изваять я кумир твой, каких не бывало от века. В полный рост будешь явлена ты на подножье из камня. Власы из лазури и алебастровый лик, из золота тело будут воспеты в сказаньях и песнях!
Словно порей-лук, растрепаны Ннрбии косы, голос медью звенит, ужасная ругань уста отверзает: