Разговор в «Соборе»

— Потому что я мазохист, — улыбнулся ему Сантьяго. — Пока, Чиспас. Кланяйся маме и Керн.

— Смотри, дело твое, каждый сходит с ума на свой манер, — тоже улыбнулся Чиспас. — Но учти все-таки, если что-нибудь будет надо…

— Да, да, учту, — сказал Сантьяго. — Отчаливай, Чиспас, я спать хочу, мне полагается сиеста. Пока.

Если бы ты не рассказал об этом разговоре Ане, избежал бы скандалов, Савалита. Сотни скандалов или двух сотен. В тебе взыграла гордость? — думает он. Видишь, милая, какой у тебя муж: он от всего отказался, милая, он их всех послал подальше с их акциями и виллами. Ты, наверно, думал, Савалита, она восхитится тобой, ты хотел, чтоб она восхитилась? Нет, не дождался: она попрекает тебя этим всякий раз, как вы не дотягиваете до получки, всякий раз, когда надо брать товары у китайца в долг или одалживать деньги у немки. Бедная Ана, думает он. Бедный Савалита, думает он.

— Правда, ниньо, пора, уже поздно, — настойчиво повторяет Амбросио.

— Чуть-чуть подальше, вперед, вперед, сейчас приедем, — сказала Кета и подумала: сколько работяг. Смена, что ли, кончилась? Да уж, выбрала она времечко. Выли сирены заводских гудков, и волнующийся человеческий прилив затопил проспект. Такси ехало медленно, увязая в этой толще, в окна машины заглядывали чьи-то лица. Кете подсвистывали, корчили похабные рожи, говорили что-то умильно-непристойное. Заводские корпуса сменялись узкими улочками, улочки вновь вели к заводским корпусам, и над головами Кета видела каменные фасады, цинковые крыши, дымящие трубы. Виднелись рассеченные проспектом рощицы. Вот здесь. Такси остановилось, она вышла. Шофер смотрел ей в глаза с насмешливой улыбкой на губах.

— Что смешного нашел? — сказала Кета. — У меня что, два носа, четыре уха?

— Не обижайся, — сказал шофер. — С тебя десять солей, спецтариф.

Кета протянула ему деньги, повернулась спиной. Толкая маленькую калитку в белесовато-розовой стене, услышала шум отъезжающей машины. В саду никого не было. В коридоре в кожаном кресле сидел, полируя ногти, Робертито. Черные его глаза уставились на нее.

— А-а, Кетита, — шутовски воскликнул он. — Я так и знал, что ты сегодня придешь. Мадам тебя ждет.

Даже не спросил, как я себя чувствую, выздоровела или нет, даже руки не протянул, подумала Кета. Она вошла в бар и прежде всего увидела не лицо, а пальцы с отточенными платиновыми ногтями, посверкивающее кольцо, ручку, которой сеньора Ивонна писала адрес на конверте.

— Здравствуйте, — сказала Кета. — Как приятно снова вас увидеть.

Сеньора Ивонна холодно улыбнулась ей, продолжая молча оглядывать с головы до ног.

— Ну, вот ты и опять у нас, — сказала она наконец. — Представляю, сколько пришлось выхлебать.

— Да в общем, да, — сказала Кета и снова ощутила укол иглы и ледяное прикосновение зонда, услышала шушуканье соседок по палате, увидела колючую щетину на лице санитара, достающего из-под ее койки судно.

— Ты была у доктора Сегарры? — сказала сеньора Ивонна. — Справку получила?

Кета кивнула. Достала из сумки сложенную вдвое бумажку и протянула хозяйке. Всего за месяц стала старухой, подумала она, мажешься в три раза больше, а толку никакого. Сеньора Ивонна читала бумажку внимательно и с заметным напряжением, поднося ее к самым глазам под сдвинувшимися бровями.

— Значит, здорова. — Сеньора Ивонна снова оглядела ее сверху донизу и махнула рукой. — Тощая стала, как швабра. Надо будет поправиться, нагулять румянец. Но прежде всего — это сними с себя. Замочи. На смену ничего нет? Возьми что-нибудь у Мальвины. Нет-нет, прямо сейчас, на тебе ж полно микробов. В больницах всегда полно микробов.

— Комната у меня прежняя? — спросила Кета и подумала: не разозлюсь и не обижусь, не доставлю тебе такой радости.

— Нет, та, что в глубине, — сказала сеньора Ивонна. — Только вымойся как следует, прими ванну погорячей. С мылом на всякий случай.

Кета кивнула. Стиснув зубы, поднялась на второй этаж, невидящим взглядом скользя по темно-красному ковру — все пятна на нем были те же, и в тех же местах он был прожжен непотушенными сигаретами и оброненными спичками. На площадке встретила Мальвину: Кетита! Они обнялись и поцеловались.

— Как хорошо, что ты уже поправилась, — сказала Мальвина. — Я хотела сходить тебя проведать, но старуха меня запугала. Это опасно, это заразно, ты еще подцепишь что-нибудь, ну, я и не решилась. Звонила тебе миллион раз, но мне говорили, что соединяют только с платными. Передачи-то все получила?

— Да, Мальвина, большое тебе спасибо, — сказала Кета. — Особенно за еду. Кормят там омерзительно.

— Как я рада, что ты вернулась, — улыбаясь, повторила Мальвина. — Знаешь, как я разозлилась, когда узнала, что к тебе пристала эта пакость. Сколько ж сволочей на свете, а, Кетита? Сколько ж мы не виделись?

— Месяц, — вздохнула Кета. — А для меня все равно что год.

Она разделась в номере Мальвины, пошла в туалетную комнату, наполнила ванну и погрузилась в горячую воду. Она намыливалась, когда дверь открылась, и на порог скользнула фигура Робертито: можно?

— Нельзя, — грубо ответила Кета. — Убирайся. Выйди вон.

— Тебе неприятно, что тебя увидят голую, а, Кетита? — засмеялся Робертито. — Тебе неприятно?

— Да, — сказала Кета. — Нельзя, я сказала. Выйди.

Он снова рассмеялся, вошел, запер за собой дверь: ты же знаешь, Кетита, как в нем силен дух противоречия. Кета до подбородка погрузилась в темную, покрытую мыльной пеной воду.

— Смотри, вода прямо черная, вот сколько на тебе грязи, — сказал Робертито. — Давно не мылась?

Кета засмеялась в ответ: как в больницу попала, ровно месяц. Робертито зажал нос, скорчил гримасу, означавшую крайнее отвращение: фу, какое свинство! Потом, любезно улыбаясь, шагнул к ванне: довольна, что вернулась? Конечно, чуть шевельнула головой Кета. Вода всколыхнулась, открыв ее похудевшие плечи.

— Сказать секрет? — спросила она, показав на дверь.

— Скажи, скажи, — сказал Робертито. — Обожаю сплетни.

— Я боялась, старуха меня выгонит, — сказала Кета. — Ей же всюду мерещатся микробы.

— И тогда пришлось бы тебе перебираться в заведение совсем другого разряда, сильно понизить уровень, — сказал Робертито. — Что бы с тобой было, если б она тебя выгнала?

— Было бы мне весьма хреново, — сказала Кета. — Пошла бы в дешевый дом или вообще бог знает куда.

— Хозяйка наша — женщина добрая, — сказал Робертито. — Делает свое дело наперекор всему, и она права. И к тебе она отнеслась по-хорошему, ты ведь сама знаешь: тех, кто подкладывает ей такую свинью, она назад не берет.

— Ну, она ведь на мне недурно зарабатывает, — сказала Кета. — Она мне тоже кое-чем обязана. Потому и взяла.

Она приподнялась, села, намылила груди. Робертито показал пальцем: у-у, ничего не осталось, Кета, до чего ж ты исхудала. Она кивнула: пятнадцать кило в больнице оставила. Теперь, Кетита, надо кушать побольше, поправляться, иначе не заработаешь.

— Старуха сказала, что я как швабра, — сказала Кета. — В больнице ничего в рот не брала, ела только, что Мальвина присылала.

— Ну, теперь наверстаешь, — засмеялся Робертито. — Лопать будешь как свинка.

— Да в меня теперь много не поместится. — Кета закрыла глаза и снова погрузилась в воду. — Ох, как хорошо.

Робертито подошел еще ближе, вытер полотенцем край ванны, присел на него и уставился на Кету хитровато, весело и лукаво.

— А у меня тоже есть секрет, — сказал он, понизив голос и широко, как бы поражаясь и дивясь собственной дерзости, открывая глаза. — Рассказать?

— Да, поведай мне, что тут у вас новенького, — сказала Кета. — Какие последние сплетни?

— На прошлой неделе мы с мадам наносили визит твоему бывшему. — Робертито прижал палец к губам, взмахнул ресницами. — То есть к бывшему твоей бывшей. Знаешь, он обошелся с нами просто по-свински, честное слово. Впрочем, чего от него и ждать было.

Кета открыла глаза и резко выпрямилась. Робертито стер несколько капель, забрызгавшие его брюки.