Разговор в «Соборе»

Ты больше не бывал с Карлитосом в «Негро-негро», Савалита, не смотрел за бесплатно шоу в ночных клубах, не ходил в бордели. Его и не приглашали и не настаивали, а однажды стали шутить: ты остепенился, Савалита, ты обуржуазился. Была ли счастлива Ана? Счастлива ли она сейчас, ты счастлива, Анита? И он слышит голос в темноте после того, как они разомкнули объятия: конечно счастлива, ты не пьешь, не шляешься по бабам, конечно я счастлива, милый. Однажды Карлитос явился в редакцию пьяный — сильней, чем всегда, присел на краешек стола Сантьяго и стал глядеть на него с молчаливым укором: только на этой могильной плите, Савалита, вы с ним виделись и разговаривали. Через несколько дней Сантьяго позвал его на обед. И Китаянку возьми, сказал он, думая, что скажет, что сделает Ана: нет, с Китаянкой они в ссоре. Он пришел один, и обед тянулся напряженно и тягостно, Карлитосу было явно не по себе, Ана поглядывала на него недоверчиво, и разговор замирал, не успев завязаться. Больше Карлитос у них не бывал. Клянусь, что навещу тебя, думает он.

Мир тесен, Савалита, но Лима велика, а Мирафлорес бесконечен: шесть или восемь месяцев они жили в одном квартале с родителями, с братом и сестрой и ни разу не встретились. Однажды вечером, когда он в редакции дописывал какую-то заметку, его тронули за плечо: а-а, конопатый, привет. Они пошли на Кольмену выпить кофе.

— В субботу у нас с Тете свадьба, — сказал Попейе. — Я затем и пришел.

— Знаю, читал в газете, — сказал Сантьяго. — Поздравляю, конопатый.

— Тете хочет, чтобы ты был ее свидетелем на регистрации, — сказал Попейе. — Ты ведь не откажешься, правда? Вы с Аной должны быть на свадьбе.

— Разве не помнишь, какая сцена разыгралась тогда у нас дома? — сказал Сантьяго. — Тебе разве неизвестно, что я с того дня ни с кем не вижусь?

— Да все уже давно улажено, мы уговорили сеньору Соилу. — Красноватое лицо Попейе осветилось оптимистической братской улыбкой. — Она тоже хочет, чтобы вы пришли. Ну, про отца я уж не говорю. Все хотят вас видеть и помириться наконец. Вот посмотришь, они будут вокруг Аны на цыпочках ходить.

Они ее простили, Савалита. Дня не проходило, чтобы дон Фермин не спросил, где же Сантьяго, отчего он у нас не бывает, отчего он обиделся на нас, чтобы не упрекнул мать, а иногда по ночам приезжает на проспект Такны и сидит в машине напротив редакции, поджидая тебя. Должно быть, много разговоров и споров, и много слез пролила мама, пока не свыклась с мыслью о том, что ты женат и на ком женат. Видишь, Анита, они тебя простили: давайте простим ей, что окрутила нашего мальчика, простим ей низкое происхождение и цвет кожи: пусть приходит, ничего.

— Сделай это ради Тете и, главное, ради отца, — настаивал Попейе. — Ты же знаешь, как он тебя любит. И он и Чиспас. Поверь мне, старина. Он только сегодня сказал мне: пусть академик бросит выпендриваться и приходит.

— Я с радостью буду свидетелем Тете. — Видишь, Анита, и Чиспас тебя простил: спасибо, Чиспас. — Только скажи заранее, где и что подписать.

— И надеюсь, вы с Аной будете у нас бывать, — сказал Попейе. — На нас-то тебе обижаться не приходится, мы ведь тебе ничего плохого не сделали, верно? И Ана нам очень понравилась.

— Тем не менее на свадьбу мы не придем, конопатый, — сказал Сантьяго. — Я вовсе не сержусь ни на стариков, ни на Чиспаса. Но еще одной такой сцены мне не надо.

— Ну-ну-ну, не лезь в бутылку, — сказал Попейе. — У доны Соилы, как и у каждого, есть свои предрассудки, но ведь она — добрейшей души человек. Ты очень огорчишь и обидишь Тете, если не придешь.

Попейе уже ушел из фирмы, куда поступил по окончании университета, и вместе с тремя приятелями открыл собственное дело, да ничего, помаленьку, грех жаловаться, уже появились заказчики. Но сильней всего он занят не архитектурой и даже не невестой — тут он игриво толкнул тебя в бок, Савалита, — а политикой. Все время сжирает, верно ведь?

— Политика? — заморгал Сантьяго. — Ты, конопатый, встрял в политику?

— «Белаунде[70] — для всех и каждого!» — засмеялся Попейе, показывая на значок у себя в петлице. — Ты не знал? Я даже попал в региональный комитет «Народного действия». Что ж ты, газет не читаешь?

— Про политику не читаю, — сказал Сантьяго. — Ничего не знал.

— Профессор Белаунде преподавал у нас на архитектурном, — сказал Попейе. — На следующих выборах он пройдет обязательно. Потрясающий человек.

— А что говорит твой отец? — сказал Сантьяго. — Ведь он по-прежнему представляет в сенате одристов?

— У нас в семье — демократия, — засмеялся Попейе. — Иногда мы, конечно, с ним спорим, но остаемся друзьями. Так ты не симпатизируешь Белаунде? Нас ведь ругают леваками, ты по одному этому должен был бы поддержать его. Или ты все еще коммунист?

— Уже нет, — сказал Сантьяго. — Я — никто и ничего не желаю знать о политике. Она мне вот где, твоя политика.

— Очень зря, — пожурил его Попейе. — Если все будут думать как ты, перемены в стране никогда не наступят.

Когда же вечером он рассказывал об этом Ане, она слушала его очень внимательно, и глаза ее горели любопытством: ну, разумеется, Анита, они ни на какую свадьбу не пойдут. Нет, она-то, конечно, не пойдет, а вот он должен быть: ведь это твоя родная сестра, милый. А потом еще скажут, что это она его не пустила, и еще пуще ее возненавидят, нет, ему непременно надо пойти. Наутро — Сантьяго еще лежал в постели — на пороге неожиданно появилась Тете: волосы накручены на бигуди и покрыты шелковой косынкой, стройная, в брючках, и очень радостная. Казалось, Савалита, что она бывает здесь ежедневно: она хохотала, глядя, как ты зажигаешь газ, чтобы согреть завтрак, она внимательнейшим образом обследовала обе комнатки, сунула нос в книги и даже дернула цепочку слива, проверяя, как действует унитаз. Все ей очень понравилось: тут у вас все домики как игрушечки, такие одинаковые, разноцветные, такие чистенькие, такие хорошенькие.

— Пожалуйста, не устраивай тут беспорядка, — сказал Сантьяго. — Попадет от твоей невестки мне. Сядь, поразговаривай со мной.

Тете присела на маленький шкаф с книгами, но продолжала с жадностью осматриваться по сторонам. Ты любишь Попейе? Ну, конечно, что за идиотские вопросы, неужели бы она пошла за него замуж, если бы не любила? Поживут немного у родителей конопатого, пока не достроят дом, где те купили им квартиру. Медовый месяц? Сначала в Мексику, потом — в США.

— Пришли открыточек, — сказал Сантьяго. — Всю жизнь мечтал путешествовать и дальше Ики никуда не ездил.

— Ты даже не поздравил маму с днем рождения, а она так плакала, что мы чуть не утонули в слезах, — сказала Тете. — Но все же надеюсь, в воскресенье вы с Аной будете у нас.

— Придется тебе удовольствоваться тем, что я буду твоим свидетелем, — сказал Сантьяго. — Ни в церковь, ни домой мы не придем.

— Да брось ты свои глупости, академик, — со смехом сказала Тете. — Я уговорю Ану, и ты останешься в дураках, ха-ха-ха! И сделаю так, что она придет на мой журфикс, вот увидишь.

И действительно, к вечеру Тете появилась у них снова, и Сантьяго, уходя в «Кронику», видел, что они болтают как самые закадычные подруги. Когда же он вернулся, сияющая Ана рассказала ему, что они провели вместе весь вечер, что Тете ужасно симпатичная и что она ее уговорила. Но ведь правда же, милый, будет лучше, если они помирятся с его родителями? Разве не так?

— Нет, — сказал Сантьяго. — Не так. Не будем об этом.

Но все оставшиеся дни они спорили об этом: ну, милый, ты набрался наконец духу, мы идем? Ана ведь обещала Тете, что они придут, милый, и в субботу вечером они поссорились всерьез и спать легли в ссоре. В воскресенье рано утром Сантьяго зашел в кафе на углу позвонить.

— Где вы застряли? — сказала Тете. — Ана обещала прийти в восемь помочь мне. Попросить Чиспаса, чтоб заехал за вами?

— Мы не придем, — сказал Сантьяго. — Я тебя целую, Тете. Не забудь про открыточки.

70

Белаунде Терри Фернандо (род. в 1912 г.) — лидер созданной в 1956 г. правоцентристской партии «Народное действие».