Город и псы

– Ты красивый, – сказала мать из комнаты. И печально прибавила: – В отца…

Альберто вышел из ванной. Наклонился, поцеловал мать. Она подставила ему лоб. Какая она хрупкая, маленькая – ему до плеча! И волосы почти седые… «Перестала красить, – подумал он. – Теперь она выглядит куда старше».

– Это он! – сказала мать.

И действительно, в ту же секунду зазвенел звонок. «Не открывай», – сказала мать, когда Альберто шагнул к дверям, но не двинулась с места.

– Здравствуй, папа, – сказал Альберто.

Отец был невысокий, плотный, лысеющий, в безупречном синем костюме. Целуя его щеку, Альберто услышал резкий запах духов. Отец улыбнулся, похлопал его по спине, окинул взглядом комнату. Мать стояла в коридоре, у ванной, в смиренной позе: голова опущена, глаза прикрыты, руки сложены под фартуком, и шея немножко вытянута, как у жертвы под топором палача.

– Здравствуй, Кармела.

– Зачем ты пришел? – еле слышно сказала мать, не меняя позы.

Ничуть не смутившись, отец запер дверь, бросил на кресло кожаный портфель, сел, непринужденно улыбаясь, и жестом пригласил Альберто сесть рядом. Альберто взглянул на мать; она не шевельнулась.

– Кармела, – весело сказал отец, – иди сюда, детка, поговорим. Ничего, Альберто уже взрослый.

Альберто стало приятно. Отец выглядел моложе матери, здоровее, крепче. И в жестах его, и во взгляде, и в голосе была какая-то неуемная живость. Может, он просто счастлив?

– Нам не о чем говорить, – сказала мать. – Не о чем.

– Ну, ну, – сказал отец. – Мы ведь культурные люди. Обсудим спокойненько…

– Ты мерзавец! – крикнула мать и сразу изменилась: сжались кулаки, побагровело лицо, мгновенно утратившее кротость, вспыхнули глаза. – Вон отсюда! Это мой дом, я за него плачу.

Отец шутливо зажал уши. Альберто взглянул на часы. Мать уже плакала, трясясь и всхлипывая. Она не утирала слез, и в мокрых бороздках на ее щеках был виден светлый пушок.

– Кармела, – сказал отец, – успокойся. Я не хочу скандалов. Дальше так идти не может, это глупо. Переберись из этой халупы, найми прислугу, живи по-человечески. Ты не имеешь права опускаться. Подумай о сыне.

– Вон отсюда, – взвизгнула мать. – Это порядочный дом! Не таскай сюда грязь! Иди к своим шлюхам. Мы не хотим тебя знать! Оставь свои деньги при себе! Я сама сумею дать сыну образование.

– Ты живешь, как нищая, – сказал отец. – Где твое достоинство? Я хочу тебя обеспечить. Что ты уперлась, черт побери?

– Альберто! – отчаянно крикнула мать. – Он меня оскорбляет! Мало ему, что он меня ославил на всю Лиму! Он хочет моей смерти. Помоги же мне!

– Папа, не надо… – без особого пыла сказал Альберто. – Не ссорьтесь…

– Молчи, – сказал отец. Теперь он смотрел торжественно и строго. – Молод еще. Когда-нибудь поймешь. Не так все просто в жизни.

Альберто стало смешно. Он как-то видел отца в центре с очень красивой блондинкой. Отец его тоже видел, но отвел взгляд. А вечером зашел к нему в комнату и, глядя так же, как сейчас, сказал те же самые слова.

– Я хочу предложить тебе выход, – говорил отец. – Послушай меня минутку.

Мать снова стояла перед ними олицетворением скорби. Однако Альберто заметил, что из-под ресниц она зорко следит за отцом.

– Тебя беспокоят условности, – сказал отец. – Я тебя понимаю, общепринятую форму надо уважать.

– Циник! – крикнула мать и снова сжалась.

– Детка, не перебивай меня. Если хочешь, давай жить вместе. Снимем приличный дом тут, в Мирафлоресе. Поселимся снова на Диего Ферре или на улице Святого Антония – в общем, где хочешь. Конечно, я требую абсолютной свободы. Я хочу распоряжаться своей жизнью. – Он говорил негромко, ровно, a в глазах его, к удивлению Альберто, прыгали чертики. – И давай без сцен. В конце концов, мы не плебеи.

Теперь мать рыдала в голос, восклицая: «Развратник!», «Мерзавец!», «Грязный тип!» Альберто сказал:

– Прости, папа. Мне надо уйти по делу. Можно? Отец не сразу понял, потом улыбнулся и кивнул.

– Иди, сынок, – сказал он. – А я попробую убедить маму. Так будет лучше всего. Ты не волнуйся. Учись как следует, у тебя большое будущее. Если хорошо кончишь, я пошлю тебя в Штаты.

– О будущем моего сына я позабочусь сама! – вопила мать.

Альберто поцеловал родителей и быстро закрыл за собой дверь.

Тетка отдыхала в комнате. Тереса вымыла тарелки, взяла полотенце, мыло и на цыпочках вышла из дому. Рядом стоял узкий дом с желтоватыми стенами. Она поскреблась у двери. Ей открыла веселая тощая девица.

– Здравствуй, Tepe.

– Здравствуй, Роса. Можно, я помоюсь?

– Идем.

Они прошли по темному коридору. На стенах висели фотографии киноактеров и футболистов, вырезанные из газет.

– Этого видела? – сказала Роса. – Сегодня подарили. Гленн Форд. Ты смотрела с ним картины?

– Нет, – сказала Тереса. – Надо сходить.

Они вошли в столовую. Родители Росы молча ели. У одного стула не было спинки; на нем сидела женщина. Мужчина, оторвавшись от газеты, взглянул на Тересу.

– Тересита, – сказал он и встал.

– Здравствуйте.

Мужчина – пожилой, пузатый, кривоногий и сонный – улыбнулся и протянул руку к Тересиной щеке. Тереса отступила, рука повисла в воздухе.

– Я хотела помыться, сеньора, – сказала Тереса. – Можно?

– Да, – сухо сказала женщина. – Один соль. Принесла?

Тереса разжала руку. Монета не блестела – она была тусклая, неживая, захватанная.

– Ты там побыстрей, – сказала женщина. – Воды мало.

Ванна была темная, в метр величиной. На полу лежала склизкая, старая доска. Из стены, не очень высоко, торчал кран, выполнявший функции душа. Тереса заперла дверь и повесила на ручку полотенце, стараясь прикрыть замочную скважину. Потом разделась. Она была тоненькая, стройная, очень смуглая. Тереса открыла кран; потекла холодная вода. Намыливаясь, она услышала крик: «А ну, пошел отсюда, старый козел!», потом – удаляющиеся мужские шаги и гул ссоры. Она оделась и вышла. Мужчина сидел за столом; увидев ее, он подмигнул. Женщина скривилась.

– Наследила на полу… – буркнула она.

– Я пошла, – сказала Тереса. – Большое вам спасибо, сеньора.

– Пока, Тересита, – сказал мужчина. – Приходи когда хочешь.

Роса проводила ее до дверей. В коридоре Тереса ей шепнула:

– Росита! Дай мне, пожалуйста, синюю ленту. Которую ты в субботу надевала. Я сегодня принесу.

Роса кивнула и приложила палец к губам. Потом исчезла во тьме коридора и вскоре вернулась, осторожно ступая.

– На, – сказала она, хитро поглядывая на подругу. – Зачем тебе? Куда ты идешь?

– У меня свидание, – сказала Тереса. – Меня мальчик пригласил в кино.

Глаза у нее блестели. Кажется, она радовалась.

Мелкий дождик шевелил листья на Камфарной. Альберто зашел в угловой магазин, купил пачку сигарет и направился к проспекту Ларко. Проносились машины, яркие капоты последних моделей выделялись в сереньком воздухе. Народу было много. Он засмотрелся на высокую, гибкую девицу в черных брючках. Автобус-экспресс все не шел. Рядом смеялись два паренька. Он узнал их не сразу, покраснел, буркнул «привет»; они кинулись к нему.

– Куда ты провалился? – спросил один, в спортивном костюме и с петушиным хохолком. – Нет тебя и нет!

– Мы уж думали, ты переехал, – сказал другой, низенький, жирный, в мокасинах и пестрых носках. – Сто лет тебя не видели!

– Я теперь живу на Камфарной, – сказал Альберто. – А вообще-то я в интернате, в военном училище. Нас только по субботам отпускают.

– В военном училище? – сказал петушок. – За что это тебя? Вот жуть!

– Да нет, ничего. Привыкнуть можно.

Подошел переполненный экспресс. Они стояли, держась за поручни. Альберто думал о тех, с кем он ездит вместе по субботам в автобусах и в трамваях, – запах грязи и пота, галстуки кричащих расцветок… А тут, в экспрессе, куда ни глянь – чистые рубашки, приличные лица, улыбки.

– А где ж твоя машина? – спросил Альберто.

– Машина? – сказал толстый. – Это отцовская. Он мне больше не дает. Я ее грохнул.