Страница 77 из 77
И потому в 1950 году в один прекрасный день в ланский парк на торжество попали не только старый Рокос, но и Павлинка, а их дочь в синей форме сидела на лугу среди десяти тысяч молодых шахтеров. Она увидела президента, одетого в форму шахтера. Она смотрела на устроенную прямо под открытым небом сцену, где несколько сот учеников пели хором песни и оркестр исполнял пьесы, сочиненные специально для молодых шахтеров. Она видела угольный пласт, механический углепогрузчик и электрический транспортер, когда бригада учеников показывала президенту и всем приглашенным, как равномерно с помощью механизмов обрушивается, грузится в вагонетки и отправляется на-гора уголь.
Она услыхала и новый призыв президента: «Через год дайте восемь тысяч шахтеров и две тысячи металлургов!»
— Металлургов! — повторил Ян Рокос. — Ну, конечно, металлурги нужны нам как воздух!
Он вернулся на сталелитейный завод, раздумывая, как бы помочь набору молодых металлургов.
На сталелитейном звучали удары железа о железо, краны вздымали вверх свои руки, подхватывая и перемещая с места на место гигантские тяжести, мартены гудели и открывали пылающие пасти, летели брызги от льющейся стали, весело дымили стометровые трубы.
Заводские общественные организации созвали всех учеников на площадь перед зданием дирекции.
— Юные друзья! — сказал председатель заводской организации Коммунистической партии Чехословакии. — Президент республики предложил вам, молодым металлургам, завербовать к будущему году две тысячи новых учеников. — И он посоветовал ребятам соревноваться с соседним машиностроительным заводом, который ныне носит славное имя маршала Конева, и с заводом «Кабло» за наибольшее число новых учеников.
Объяснив, почему именно тяжелой промышленности в первую очередь понадобится молодежь, представитель профсоюза сказал, что, по его мнению, ученики сами должны обсудить способы вербовки.
Подростки переглядывались между собой, подталкивали друг друга локтями. Некоторые вздумали сбивать шапки со своих товарищей, но говорить не хотел никто. Наконец один член Чехословацкого союза молодежи предложил последовать примеру шахтеров, но другой живо ответил, что нечего обезьянничать, а надо изобрести что-нибудь свое. Третий сказал:
— Так сразу ничего не придумаешь, дайте нам отсрочку.
Ян Рокос нерешительно переминался с ноги на ногу; иногда он ерошил свои уже сильно поседевшие, но все еще густые волосы, несколько раз открывал рот, будто собираясь что-то произнести, но тут же отрицательно качал головой. Однако когда последний чеэсемовец закончил свою речь и председатель завкома собирался сказать «спасибо», что означало бы конец собрания, Ян Рокос все-таки вышел из своего угла, взяв прислоненное к стене древко, развернул длинную полосу красного шелка и сначала сдавленным от волнения, но чем дальше, тем более выразительным голосом рассказал будущим металлургам историю своего красного знамени.
Сначала подростки удивились: они не привыкли, чтобы кто-нибудь рассказывал им о деле, казалось бы, сугубо личном, но история Рокоса заинтересовала их. Ведь никто из этих ребят не имел понятия о том, как жила молодежь пятьдесят лет назад. Они знали только о значении красного знамени: красный цвет был цветом их класса, цветом великого Советского Союза, цветом счастливого будущего человечества, цветом коммунистической партии, борющейся за него.
Они слушали старого Рокоса все внимательней. Этому человеку они доверяли. Он был металлургом и отцом всеми уважаемого ударника. Он умел с ними пошутить, не кичился перед ними, всегда держал свое слово. Но из всего того, что он им рассказал, возник образ другого, нового человека, не такого, каким они знали его до сих пор. Он не был богатырем, ошеломляющим своей физической силой и величием духа; это был незаметный, но стойкий человек, на которого можно положиться как на каменную стену. Что-то очень надежное чувствовалось в этой маленькой, но ладной фигуре с мускулами, как жгуты, и глазами, до сих пор напоминающими горный хрусталь; в его речи звучали суровость и величие больших дел. Он закончил свое выступление словами:
— Теперь судите, ребята, мог ли я в такой нужде прожить жизнь без прекрасной, великой идеи?! Только она позволила мне устоять! Никогда не упускайте из виду отдаленные перспективы! Не живите только нынешним днем! Это знамя, товарищи, отныне принадлежит вам! Сейчас наступило время, когда нужно делиться самым дорогим!
Он умолк в ожидании. Наступило молчание, потому что всем хотелось еще послушать его. А потом мальчики опомнились и сгрудились вокруг Рокоса, и всем сразу захотелось как можно скорей пожать ему руку, И когда один чеэсемовец взял край знамени и прижал его к губам, ребята быстро построились в шеренгу, чтобы высказать свое уважение боевому знамени рабочего класса.
Шестидесятилетний критик человеческих поступков Ян Рокос от изумления перестал владеть собой и по-детски раскрыл рот.
Он ощущал, что где-то в глубине его души рождается крепкое, веселое проклятие, но это выражение полного удовлетворения так и не сорвалось у него с языка.