Торговец пушками

Следующую минуту О’Нил забавлялся своей нижней губой, тиская ее пальцами.

– Похоже, мы имеем большую проблему, не так ли, мистер Лэнг?

– Неужели?

– Да, видимо, так и есть. – О’Нил оставил губу в покое, и та обиженно оттопырилась. – Либо вы действительно наемный убийца, либо кто-то изо всех сил старается, чтобы вас приняли за такового. А проблема как раз в том, что каждая из имеющихся в моем распоряжении улик одинаково подходит к обеим версиям. Так что все очень и очень сложно.

Я пожал плечами.

– Должно быть, именно поэтому вам и дали такой большой стол.

В конечном итоге им пришлось меня отпустить. По какой-то причине они не хотели впутывать в это дело полицию, которая запросто могла выдвинуть против меня обвинение в незаконном хранении огнестрельного оружия, а у Министерства обороны, насколько мне известно, своих собственных камер предварительного заключения нет.

О’Нил попросил мой паспорт, и, прежде чем я успел завести басню о том, как тот оказался безвозвратно утерян в недрах стиральной машины, Соломон извлек его из заднего кармана своих брюк. Мне было велено оставаться на связи и немедленно сообщать обо всех посторонних, которые попытаются вступить со мной в контакт. Мне ничего не оставалось, как согласиться.

Выйдя из здания, я решил прогуляться через парк Сент-Джеймс. Стояла редкая для апреля солнечная погода, а я пытался понять, стал ли я чувствовать себя как-то иначе, узнав, что Райнер просто выполнял свою работу. Меня также волновал вопрос: почему я ничего не знал о том, что он является телохранителем Вульфа? И о том, что телохранитель вообще существует?

Но гораздо, гораздо больше меня волновал совсем другой вопрос: почему об этом не знала его дочь?

3

И Бога, и врача мы равно чтим, но только когда грозит опасность нам, а ранее – нисколько.

Сказать по правде, в тот момент мне было себя ужасно жалко.

Пустой карман мне не в диковинку, да и с безработицей я знаком отнюдь не понаслышке. Меня бросали женщины, которых я любил. Да и зубами я в свое время помаялся – мама не горюй. Но все это цветочки по сравнению с ощущением, будто мир ополчился против тебя.

Я стал вспоминать друзей, на помощь которых мог бы рассчитывать, но – так происходит всякий раз, когда я решаю провести подобную социальную ревизию, – пришел к выводу, что друзья либо за границей, либо на том свете, либо женаты на дамах, не одобряющих мою персону, либо, если хорошенько подумать, вовсе никакие и не друзья.

Вот почему я стоял в телефонной будке на Пикадилли и набирал номер Полли.

– К сожалению, он сейчас в суде, – ответил женский голос. – Ему что-нибудь передать?

– Передайте, что звонил Томас Лэнг и что если ровно в тринадцать ноль-ноль, минута в минуту, он не будет угощать меня ланчем в ресторане «Симпсонс» на Стрэнде, то может распрощаться со своей карьерой юриста.

– Распрощаться со своей карьерой, – послушно повторила секретарша. – Я обязательно передам ему ваше сообщение, мистер Лэнг. Всего вам наилучшего.

Как-то так получилось, что у нас с Полли – полное имя Пол Ли – сложились весьма необычные отношения.

Необычные в том смысле, что встречаемся мы раз в два месяца – пиво, ужин, театр, опера, которую Полли просто обожает, – и при этом оба открыто признаем, что не питаем друг к другу ни капли симпатии. Просто ни капельки. Если бы наша антипатия вдруг разгорелась до ненависти, такие отношения еще можно было бы истолковать как некое извращенное выражение любви. Но мы не ненавидим друг друга. Мы просто не нравимся друг другу – вот и все.

Я нахожу Полли честолюбивым и алчным хлыщом; он же считает меня раздолбаем и пофигистом, на которого нельзя рассчитывать. Единственная положительная сторона нашей так называемой «дружбы» – это ее полная взаимность. Мы встречаемся, проводим час-другой в компании друг друга и затем расстаемся, причем каждый в абсолютно равной мере чувствует одно и то же: ну слава тебе господи. Полли как-то признался, что в обмен на пятьдесят фунтов, истраченные на мой ростбиф с кларетом, он получает ни с чем не сравнимое чувство превосходства.

Галстук пришлось выпрашивать у метрдотеля, и он наказал меня, предложив выбор между лиловым и лиловым, зато ровно в двенадцать сорок пять я уже сидел за столиком в «Симпсонс», растворяя неприятности сегодняшнего утра в большой порции водки с тоником. Прочие клиенты по большей части были американцами, именно поэтому говяжья лопатка расходилась в этом заведении значительно активнее бараньей. Американцы так и не приучились питаться овцами. Мне кажется, они считают эту еду «бабской».

Полли появился минута в минуту, но я прекрасно знал, что он все равно примется извиняться за опоздание.

– Прости, что опоздал, – сказал он. – Что там у тебя? Водка? Принесите мне то же самое.

Официант отчалил, и Полли заозирался по сторонам, оттягивая галстук и выпячивая подбородок, дабы ослабить давление воротника на жировые складки шеи. Волосы у него, как всегда, были безупречно промыты. Полли уверяет, что это очень импонирует присяжным, однако, сколько я его знаю, любовь к собственной шевелюре всегда была его слабостью. Господь явно не облагодетельствовал Полли излишком красоты, но, опомнившись, в качестве утешения за низкий рост и пухлое тельце, расщедрился на густейшую копну волос, которую Полли, похоже, вознамерился сохранить до самых преклонных лет.

– Привет, Полли, – сказал я, делая очередной глоток водки.

– Здорово. Как оно?

Полли имеет прискорбную привычку не смотреть на собеседника.

– Нормально. А у тебя?

– Отмазал-таки пидора.

И он с удивлением покачал головой. Человек, не устающий изумляться собственным способностям.

– Не знал, что ты увлекаешься содомитами. Он не улыбнулся. Полли по-настоящему улыбается только по выходным.

– Отвали. Я о том парне, о котором тебе рассказывал. Забил своего племянника до смерти садовой лопатой. А я его вытащил.

– Но ведь ты же говорил, что он виновен.

– Так и есть.

– Как же тебе удалось его вытащить?

– Врал как сивый мерин, – ответил Полли. – Ты уже выбрал?

Мы поговорили о своих производственных успехах, пока ждали суп. Каждая из побед Полли навевала на меня скуку, каждое из моих поражений становилось усладой его души. Он поинтересовался, как у меня с деньгами, хотя мы оба прекрасно знали, что, будь у меня с деньгами совсем никак, он бы и пальцем не пошевелил. Я же спросил его об отпуске – прошлом и будущем. О своих отпусках Полли мог распинаться часами.

– Мы с корешами собираемся на Средиземное море. Возьмем напрокат яхту, акваланги, виндсерфинг – все, что только можно. Наймем первоклассного кока и т. д. и т. п.

– Парусную или моторку?

– Парусную. – На мгновение он нахмурил брови, но вдруг словно помолодел лет на двадцать. – Хотя если хорошенько подумать, то лучше, наверное, моторку. Все равно там будут матросы – они и разберутся, что к чему. А ты-то как, в отпуск собираешься?

– Пока еще не думал об этом, – ответил я.

– Хотя ты, в общем-то, и так каждый день в отпуске. От чего тебе отдыхать-то?

– Отлично сказано, Полли.

– А что, не так, что ли? После армии чем ты вообще занимался?

– Консультациями.

– Какими еще, на хрен, консультациями?! Ладно, проехали. Давай-ка лучше спросим нашего консультанта по провианту, где, черт возьми, этот долбаный суп?

Мы завертели головами в поисках официанта, и вот тут-то я углядел филеров.

Двое типов за столиком у выхода: стаканы с минералкой, и моментально отвернулись, стоило мне посмотреть в их сторону. Тот, что постарше, выглядел так, словно его проектировал тот же самый архитектор, что занимался и Соломоном; да и второй, который помоложе, явно старался держать курс в том же направлении. Оба были плотного телосложения, и я почти обрадовался такой компании.