Страница 32 из 83
— Стой здесь, Ларри, — сказал Бони и стал обходить шахту. Вернувшись к трекеру, он сел на кучу беловатой глины и закурил сигарету, окончательно убедившись, что труп Стенхауза унесли именно отсюда.
Он осмотрел золу костра, на котором готовили еду, и, покопавшись в кучке пустых консервных банок, пришел к выводу, что последняя была брошена туда меньше месяца назад.
Хотя шахта находилась на земле Бринов, из этого не следовало, что выкопали ее они сами, — ведь любой человек, купив старательскую лицензию, имеет право рыть, где захочет. Однако близость шахты к ферме Бринов почти неопровержимо доказывала, что они о ней знали. И, значит, за дальнейшими разъяснениями нужно обращаться к ним.
— Масгрейвские черные пошли к ферме Бринов, — сказал он Ларри, и тот быстро кивнул в знак согласия. — Иди назад через хребет, найди констебль Ирвин и Чарли. Они там, где мы нашли мертвый констебль Стенхауз.
Ларри осклабился и снова закивал. В глазах его мелькнуло облегчение. Бони вырвал листок из блокнота и написал Ирвину, что направляется на ферму Бринов и просит его как можно скорее приехать туда. Ларри бережно опустил записку в карман шинели. Бони мог бы, конечно, подсказать ему, что без шинели и ботинок идти будет гораздо легче, однако он слишком хорошо знал, как трекер гордился своей формой.
Ларри посмотрел на солнце, улыбнулся, сказал, что сделает все как надо, и пошел на север, оставив Бони сидящим на куче породы с очередной сигаретой в зубах. Было уже четыре часа. Напрямик до фермы было около трех часов ходу, и он надеялся добраться до нее засветло. Бросив снаряжение, Бони двинулся в путь.
Через полчаса он окончательно убедился, что дикари пошли к ферме Бринов, решив расправиться с людьми, чьи имена были на двух камнях. Он также не сомневался, что, раз его имени не могло быть ни на одном из них, его аборигены не тронут, если только он не попытается вмешаться.
Он выбрался на дорогу от загонов к ферме, когда солнце уже садилось, и зашагал по пыльному проселку через бесконечную вереницу бугров и ложбин. Непривычный к долгим маршам, избалованный автомобилями и самолетами, он страшно устал и, преодолевая каждый новый подъем, с надеждой смотрел вперед, ожидая увидеть ферму.
С вершины одного из холмов ему открылось тянувшееся до следующего пригорка широкое плоское пространство, поросшее спелой поллинией и усеянное красными горбылями термитников. До ближайшего холма была добрая миля, и Бони собрался передохнуть, как вдруг заметил всадника, взлетевшего на макушку пригорка и галопом устремившегося вниз на равнину.
Бони поспешил вперед по дороге, на которой все еще виднелись отпечатки шин, оставленные пикапом Ирвина. Всадник скакал во весь опор, низко пригнувшись к шее лошади, и можно было разглядеть, что это абориген. Расстояние между ними сократилось настолько, что Бони увидел выкаченные белки глаз и сверкающую полоску зубов в застывшем оскале.
Внезапно лошадь споткнулась и стала оседать на передние ноги. Всадник закричал и, дернув поводья, поднял и послал ее в галоп. В лучах солнца сверкнуло жало копья. Позади всадника возникла черная фигура и на долю секунды застыла как статуя, а потом с наклоном подалась вперед, вслед за копьем, молнией сорвавшимся с копьеметалки.
Бони укрылся в высоких зарослях тростника. Он снова увидел лошадь — теперь гораздо ближе. Она шаталась на подгибающихся ногах, а седок исступленно кричал и бешено рвал поводья, пытаясь удержать ее на ногах. Между ребер животного, золотисто поблескивая на солнце, раскачивалось древко копья.
Отчаянно, душераздирающе заржав, лошадь остановилась, упала на колени и рухнула вперед. Всадник вылетел из седла и побежал. За спиной у него вынырнули из травы десятка два голых дикарей и бросились вдогонку.
Бони инстинктивно пригнулся в своем укрытии, потрясенный зрелищем вершащегося у него на глазах первобытного правосудия, которое ничто не могло отвратить с безошибочно избранного пути. Беглец промчался мимо Бони. Поравнявшись с ним, он собрался было остановиться и с пистолетом в руке встретить преследователей лицом к лицу, однако мгновенно понял, что для него это верная смерть, и побежал дальше. Спасавшийся от дикарей человек был не кто иной, как старший скотник Бринов с нелепым именем Патрик О'Грейди. Его преследователи, которых Бони видел сквозь заросли поллинии, были легки и невысоки ростом. Волосы их были смазаны человеческим жиром и заплетены в косички, в которые были продеты человеческие кости. У них были жесткие бороды, зубы обнажены в оскале, мускулы бегущих ног мощно играли под кожей. Они пронеслись мимо, точно летучие черные призраки. Стремительные и ловкие, они, казалось, бежали без всякого усилия, не зная усталости.
Патрику О'Грейди мешали тяжелые сапоги, брюки, куртка, прошлая сытая жизнь. Он походил на жирного зайца, за которым гнались поджарые и изголодавшиеся дикие псы.
Во всех движениях преследователей сквозила уверенность в том, что добыча не уйдет. Бони выскочил на дорогу и посмотрел назад. Он увидел бегущего из последних сил Патрика О'Грейди, увидел, как он скрылся за холмом. За ним летели темные фигуры дикарей. Тела и копья преследователей блеснули на солнце, когда они тоже достигли вершины холма.
21
Страх
Сначала Бони решил, что все масгрейвские аборигены, покинувшие свои земли, чтобы найти убийцу Джеки, были в той группе, которая подстерегла Патрика О'Грейди, однако засомневался в правильности своего вывода, когда, пройдя еще милю, увидел следы босых ног.
Он вспомнил, что, когда впервые заметил Патрика О'Грейди, тот уже миновал спрятавшихся в зарослях аборигенов. В тот момент он еще не знал, что там засада, но гнал лошадь во весь опор, словно самого его гнал страх. Теперь стало ясно, что О'Грейди уже прорвался через одну засаду, однако тут же угодил в другую. Первая была между Бони и фермой.
Бони брел по извилистой дороге, не опуская головы, хотя у него ныли плечи, а через мышцы ног словно пропустили раскаленные провода. Он по-прежнему был уверен, что дикарям нет до него дела, ибо ум их не мог вместить больше одной мысли и единственным их стремлением сейчас было настичь тех, кто, как они думали, отнял жизнь у их сородича. Что одним из двоих, чьи имена на камне запятнал человеческий жир, был Патрик О'Грейди и что его уже догнала смерть, Бони совершенно не сомневался. Другому еще предстояло встретить свою судьбу, и все указывало на то, что дикари будут искать его на ферме Бринов.
Солнце зацепилось за гребень Черного хребта. Две дрофы грациозно проплыли по воздуху, чтобы сесть за полоской травы, но внезапно передумали и, захлопав крыльями, поднялись вверх и полетели прочь. Четыре кенгуру пересекли дорогу поспешными прыжками — слишком поспешными для животных, направляющихся к водопою или обратно. Плюс ко всему волосы у Бони на затылке, казалось, покалывали кожу, а между лопатками побежал холодок, точно сама плоть предупреждала его о нацеленных копьях.
Дорога делала поворот, приближаясь к краю обрыва, откуда открывался вид на ферму Бринов, а потом, извиваясь, сбегала вниз, огибала невысокий утес, пересекала ровный участок земли и исчезала за стоявшей на отшибе кухней.
Сначала Бони показалось, что дикари заняли ферму, но он быстро понял, что кучка аборигенов возле кухни — люди Бринов. Когда он шел по двору, из кухни появилось еще несколько человек, другие сидели на веранде дома. Стоянка на берегу ручья опустела.
В дверях дома возникла Кимберли Брин. На ней была одежда скотника, на бедре висел тяжелый револьвер. Вечерний свет играл на ее роскошных волосах, как на оперении диковинных птиц. Бони расправил плечи и подтянулся.
— Вынужден снова вас побеспокоить, мисс Брин!
— Инспектор Бонапарт! — тихо, с холодком произнесла она. И, без тени тревоги в голосе, добавила: — Я рада, что вы приехали. Мы ожидаем неприятностей. У вас сломалась машина?
— Нет, я пришел пешком… Вы сказали, неприятности?