Страница 421 из 425
Однако даже в постановке проблем пола нет ничего оригинального. Половое разделение бинарных понятий прекрасно осознавали в античной традиции. В платоновском “Тимее” космический Ум (идея) характеризовался как отец, а его диалектическая противоположность — материя как мать. Их соединение дает рождение физическому космосу, в котором присутствуют черты духовного и физического, мужского и женского. В античной философии дух рассматривался как мужское начало, выражая при этом не только понятийные, но и родовые или мифологические черты. Это не давало, впрочем, повода античным философам рассуждать о “фалло-логоцент- ризме”
Проблемы пола поднимаются постмодернизмом не случайно: в противовес мужскому, мужественному характеру метафизики, который является наследием сурового характера классической греческой философии, современная философия носит женственный, истеричный и хаотичный характер.
Женский характер современной культуры проявляется во всех сферах жизни от политики и экономики до науки, моды и семейных отношений. В современной политике повсеместно обнаруживается бесхребетность, отсутствие политической воли, разумности, целеустремленности, жалкий сиюминутный прагматизм. Номинально это эра либеральной демократии, правление большинства, т. е. необразованного плебса, людей из толпы, бывших крестьян, ремесленников и торговцев, а на деле господство безвольных и серых политиков, не принимающих никаких самостоятельных решений, а являющихся лишь “свадебными генералами” марионетками, управляемыми олигархическими кругами. Женскость современной западной цивилизации проявляется и в признании экономики ведущей сферой человеческой жизни, в приоритете материальных ценностей в современной культуре потребления, в культе чувственных наслаждений. Отсюда безволие и изнеженность современного человека, насквозь пропитанного идеологией потребления, не способного к самостоятельному и ответственному принятию решений; отсутствие харизматичности, рабская психология конформизма, покладистости и покорности, терпения и смирения. Женские мотивы можно заметить и в кризисном состоянии современной фундаментальной науки, оказавшейся неспособной решить практически ни одной глобальной проблемы, а также в бурном развитии “прикладных” наук, например синергетики, психологии, социологии, которые лишь поверхностно описывают реальность, не обнаруживая в ней ни смысла, ни цели.
Откуда же эта женоподобность культуры постмодерна? Западноевропейская метафизика, начиная с апологетов и заканчивая философией 20 в., является в широком смысле христианской, впитавшей в себя идеи двух противоположных традиций: античной и иудейской. Для античной традиции, сущность которой выражал ставший ключевым влиянием христианства платонизм, был характерен приоритет разума над чувствами и верой, духовного над материальным, единства над множественностью, систематичность, диалектичность, телеологичность, что является характеристиками мужского начала. Для иудейской же традиции в целом характерен приоритет чувственности, веры над разумом, т. е. иррационализм, из которого вытекают, импульсивность, бессистемность, хаотичность, бессмысленность, множественность, связь с материей, т. е. хтони- ческие мотивы, что является проявлениями женского начала. Размышления на эту тему в книге Отто Вейнингера “Пол и характер”, опубликованной в начале 20 в., произвели фурор в кругах европейской интеллигенции. Эта книга позволяет прояснить истоки женского характера постмодернизма, противостоящего мужскому характеру классической философии. Именно миросозерцание иудаизма, то, что Вей- нингер называл идеей “еврейства”, лежит в основе постмодернистского проекта, определяя его женский, бесформенный и хаотичный характер. Достаточно вспомнить критику Деррида метафизической традиции за так называемый фаллоцентризм, т. е. за приоритет мужского начала, творческого, активного, рационального, синтезирующего, которое якобы ущемляло женское начало в предшествующей традиции.
Сущность иудаизма, несмотря на все различия между традиционным иудаизмом, протестантизмом, позитивизмом, марксизмом и постмодернизмом, заключается в отрицании духовного, разумного, целесообразного. Образ Голема, “тела без души” является центральным принципом понимания человека, общества и вселенной в современной философии. Неразумна вселенная, случайно возникшая в результате таинственного “большого взрыва” неразумно общество, в котором руководит не разум, а вожделения социального тела, законы спроса и предложения, жажда денег и власти, неразумен и человек, душа которого представляет лишь “функцию” или “свойство” материи. Весь современный мир понимается как гигантский Голем, материальное тело, совершающее бесцельные движения.
Культ телесности, проповедуемый постмодернизмом, прекрасно вписывается в телесные трактовки человека, общества, вселенной, которые используются в естествознании, гуманитарных науках, политике и пропаганде. Телесное понимание мира прежде всего проявляется в культе общественного тела, религиозной доктриной которого является экономика. Ни одна эпоха в истории человечества не достигала состояния такой массовой сытости, такого всеобщего благополучия и такого доступа к самым разнообразным товарам. Тем не менее, беспрерывный экономический рост был и остается главной целью любого современного государства. Рассуждения о духовной жизни общества попадают в речь современного политика только в риторических целях, в виде пауз между обещаниями еще более сытой и комфортной жизни. Растущее общественное тело оставляет все меньше места для общественной души, которая, впрочем, закономерно признается всего лишь “надстройкой”, “функцией” “свойством” Постмодернизм увлеченно копается во внутренностях этого тела, стремясь показать “анальный” скрыто телесный и вожделеющий характер любого акта духовной деятельности. Постмодернистская телесность является еще одним способом оправдания существующего порядка вещей, актом откровенного предательством духа в борьбе духа и тела, в борьбе за подлинно человеческое в человеке.
Провозглашение хаотичности, случайности и бесцельности мира и человеческой жизни порождают многочисленные и бесплодные поиски смысла бытия и человека в 20 в. (Ницше, Фрейд, Ясперс, Шелер, Хайдеггер, Сартр, Камю и др.). Объяснить, для чего существуют мир и человек, невозможно, да и не нужно, его можно только описывать, что и делают психоанализ, феноменология, а также современные биология, химия, физика, синергетика. Для постмодернизма очевидна тщетность таких попыток зачем искать смысл в бессмысленном мире, если можно наслаждаться случайностью и хаотичностью, играть значениями, конвенциями и концепциями. Идея “радикальной случайности” всего происходящего, ставшая в современной культуре общепризнанной, является для Р Рорти высшим достижением западной философии, исторически приобретенным “реализмом”, который был недоступен обманутым метафизикой прошедшим эпохам. Логичным следствием подобного миропонимания является упразднение самой философии, так как ей больше нечем заниматься нет ни истины, ни разума, ни души, ни Бога.
Широкое распространение постмодернистских идей, которыми полностью пронизаны не только философия, литература и искусство, но и современная политика, экономика, средства информации и повседневная жизнь человека, означает полный провал того подлинного христианства, которое мыслило себя продолжателем традиций античной философии.
* * *
Хаотичная картина мира иудаизма наиболее ярко выражается в идее радикального различия, которая близка сердцу каждого постмодерниста. О таком различии, которое не сводимо к тождеству, много писали представители средневекового номинализма. В частности, Николай из Отрекура заявлял о невозможности объективной иерархии вещей, допуская лишь возможность признания их различия. Эти идеи получили широкое признание и одобрение во многих течениях философии 20 в., в частности в аналитической философии. Лидер американского постмодернизма Р Рорти, в духе номинализма и иудаизма, отвергает любые попытки поиска общности или иерархии как в окружающем мире, так и в истории философии. Он убежден, что история философии была упорядочена “случайным” образом, а великие философские проблемы стали результатом произвольного отбора. Рорти признает принципиальную непереводимость “словарей” различных эпох. Словарь античности принципиально отличен от словаря средневековья, а словарь современной философии не имеет ничего общего со словарем Нового времени.