Синева

И застучал по окнам дождь, и старый шарманщик, савояр в тяжёлых башмаках, взвалив на спину шарманку, тронулся в бесконечный путь по просёлочным и булыжным дорогам, и сурок пригрелся у него за пазухой…

И грустная старинная мелодия шарманки поплыла над соломенными и черепичными крышами от одного городка к другому, от селения к селению. Под низкими сводами трактиров, на площадях и папертях тёмных соборов она пела о доброте и дружбе, о сострадании и милосердии. Люди рождались, старились, умирали… Грохотали войны, погибали и вставали из пепла города, а старый шарманщик всё шагал… шагал… и всё ещё шагает, наверное, и сурок вытаскивает билетики, где людям обещается счастье. Так идут они сквозь многие годы, согревая друг друга и всех, кто слышит незатейливую мелодию и простые слова.

Горькие всхлипывания заставили Тимошу замолчать, а Ивана Карлыча опустить старинную флейту. Плакал Чижик.

Самые настоящие, горючие слёзы выкатывались из его круглых нахальных глаз и бежали по длинному носу. Чижик удивлённо стряхивал их, мотал головой, и слёзы разлетались по всей кухне, шлёпались на холодильник, на газовую плиту, на стену, обшитую закопчёнными досками, и разбрызгивались мокрыми кляксами, похожими на звезды.

— Чижик, миленький, что с тобой? — испуганно спросил Тимоша.

— Ничего! — огрызнулся Чижик.

— Но ты же плачешь, — подтвердил Будильник.

— Кто плачет? Кто плачет? — заорал Чижик, стряхивая слёзы с носа обоими крыльями. — Воще!

— Тебе что, плохо?

— Отстаньте все! Все!

Тимоша пытался погладить его по взъерошенным перьям, но Чижик вырвался и спрятался в клетку. Было слышно, как он там всхлипывает.

— Ничего. Не надо его трогать, — сказал Иван Карлыч, пеленая флейту в платок и бережно укладывая инструмент в футляр. — Это из-за музыки. А если музыка на него ещё действует, значит, не всё потеряно…

Тут Тимоше показалось, что в его комнате кто-то одобрительно хмыкнул. Он выглянул в открытую дверь. Никого. Солнечный зайчик выпрыгнул из-за туч, поскакал по стене, остановился на дедушкином портрете, и на секунду мальчику показалось, что дедушка ему подмигнул из-под своей мятой солдатской шапки.

— Чижик, а Чижик… — позвал Тимоша.

— Оставь его в покое, мой мальчик! — сказал Иван Карлыч. — Мне кажется, ему нужно побыть одному. Давайте лучше завтракать.

— Руки мыть! Руки мыть! — зазвонил Будильник.

Тимоша покорно намочил руки, прополоскал горло и сел за стол, время от времени поглядывая на клетку. Там было, тихо. Иван Карлыч разложил по тарелкам кашу и так полил свою порцию вареньем, что, пожалуй, это уже стало варенье с кашей, а не каша с вареньем.

Сурок пробормотал что-то насчёт избыточного веса и того, что нужно похудеть, потом долго вздыхал, раздумывая, и наконец решительно двинулся к буфету, чтобы добавить к своей каше ещё несколько ложек сахарного песку.

— Иван Карлыч, — сказал Тимоша. — Неудобно как-то, мы завтракаем, а он там…

— Да, конечно, — сказал Сурок. — Молодой человек… — Он вежливо поскрёб коготком клетку. — Не желаете с нами позавтракать?

«Бу-бу-бу», — донеслось из клетки.

— Не желает, надо полагать, — вздохнул Сурок и приступил к каше. — Нельзя есть так много… — приговаривал он. — Нельзя… есть так много… сладкого. Нужна диета…

Тимоша ещё еле-еле впихивал в себя вторую ложку, а тарелка Ивана Карлыча была уже совершенно пуста. Старый Сурок с сожалением посмотрел на неё, потрогал лапкой свой тугой животик и грустно сказал Будильнику:

— Ну вот, опять… Уж чего я только не делаю, чтобы похудеть, и никаких результатов.

— Есть одно старинное правило, — сказал Будильник. — Меньше ешь, больше работай!

— Вам хорошо говорить! — вздохнул Сурок. — Вам капля машинного масла и всё! А я…

— Меньше есть, больше работать, — неумолимо повторил часовой механизм.

— Нет, позвольте! — обиделся Иван Карлыч. — Что же я не работаю? Да я целыми днями верчусь как белка в колесе…

— Меньше есть… — опять завёл Будильник.

— Постойте! Постойте! — остановил их Тимоша. — Мы тут едим да спорим, а он там один сидит. И плачет.

Будильник глянул на свой циферблат и сказал:

— Мне кажется, он достаточно побыл один.

— Да-да! — согласился Иван Карлыч. — Одиночество, конечно, необходимо, но в меру, только в меру… Давайте его позовём, как его величают…

— Вот именно: как? — сказал Будильник. — Болтали тут, болтали, даже пели, а познакомиться не удосужились. Нехорошо.

И он решительно направился к клетке.

Глава шестая

«Воще»

— Извините, пожалуйста, — вежливо сказал Будильник и постучал своим молоточком в дверцу клетки. — Можно вас на минуточку?

— Ну!

Чижик стоял на пороге и недовольно поводил красными нарёванными глазами.

— Вот мы поём тут, разговариваем, — сказал Тимоша, — а ведь ещё как следует не познакомились. Как тебя зовут?

— Рекс.

— Рекс?!

— Ну!

— Но ведь это, насколько я понимаю, собачье имя, — удивился Иван Карлыч.

— Ну! — вздохнул Чижик. — Мне ребята-ёжики его от собачьей будки оторвали… Какое-никакое, а всё же имя! А так только скорлупа с номером была бы.

— Не горюй! — сказал Будильник.

— Чего? — окрысился Чижик. — Себя пожалей! И этот тоже… Ещё пенсне надел!..

— Ты тут не очень! — сказал строго Будильник и легонько щёлкнул Рекса в лоб молоточком. — Скромнее надо быть! Что ты видел, кроме своего инкубатора, что ты умеешь? А так разговариваешь со старшими!

— А чего ты! — заорал Чижик, но Иван Карлыч крепко обнял его мягкой лапой.

— Спокойно! Рекс, вы ещё так молоды, у вас вся жизнь впереди! Не нужно попрекать его, — сказал он, повернувшись к Будильнику, — он ещё всему выучится!

— Рекс, ты не расстраивайся! — сказал Тимоша.

— Да кто расстраивается! — снова затрепыхался было Чижик.

Но Иван Карлыч крепко держал его своими бархатными лапками, и Рекс затих. Наверное, ему было не так уж плохо со старым Сурком.

— Вот мы тебя выпустим — полетишь куда хочешь, увидишь весь мир.

— Да? — сказал Рекс — А на какие шиши? И воще чижиков в самолёты наверняка не пускают!

— Почему? — удивился Сурок.

— Нас воще никуда не пускают!

— А при чём тут самолёты? — не понял Будильник.

— С транспортом жуткое дело! Воще! — сказал Чижик. — Мне один заяц рассказывал…

— Погоди, Рекс, — сказал Тимоша, — да при чём же тут транспорт? Ты же птица! У тебя же крылья есть!

— Ну и что?

— Как «ну и что»? Вот если бы у меня были крылья…

— Постойте, постойте, — зазвонил Будильник. — Ты что, Рекс, не знаешь, что птицы летают? Смотрите! Он не знает, что птицы могут летать, что крылья даны для полёта…

— Сам ты не знаешь! — чирикнул Чижик, но как-то неуверенно. — У нас там, в «Природе», орёл один сидел… Рассказывал… чего-то там… Воще…

— А разве тебе не снилось, — спросил Тимоша, — разве никогда тебе не снилось, что ты летаешь? Что у тебя появляются два огромных сильных крыла и ты поднимаешься высоко-высоко в синеву, где облака, простор и ветер?

— Не-а. Мне воще ничего не снится.

— Бедный! Бедный Чижик, — вздохнул Иван Карлыч. — Даже снов не видит.

— Чего бедный! Чего бедный! — хорохорился Чижик. — Я поздно спать ложусь. То, сё… телевизор… А лёг — и раз! — отрубился.

Иван Карлыч встал из-за стола, грохнул грязные тарелки в раковину и начал быстро-быстро их мыть, проверяя чистоту каждой чашки и тарелки придирчивым взглядом поверх пенсне.

— Идите в комнату, займитесь делом, — сказал Сурок, — а то тут на кухне не повернуться. Ступайте, ступайте…