Страница 7 из 325
Наконец, возможен случай взаимодействия двух старых литератур. Их обмен обычно не бывает широким и многосторонним. Старая литература как бы сопротивляется чужому воздействию, стремясь сохранить свою индивидуальность. Влияние на нее другой литературы, тоже старой, тоже с древними традициями, обычно не затрагивает ее системы. Заимствованные жанры не занимают место автохтонных жанров, оставаясь на периферии. У взаимодействия двух больших старых литератур в условиях Средневековья есть еще одна важная черта: их обмен часто бывает односторонним. Так, если буддийская литература Индии оказала некоторое воздействие на культуру средневекового Китая, то фактов обратного влияния не обнаружено. Это и понятно: влияла-то не вся индийская культура, а лишь буддийская при распространении в Китае этой религии, но ни конфуцианство, ни даосизм распространения в Индии не получили.
Из этого можно заключить, что старая литература, обладающая давними, устойчивыми традициями и сложившейся, устоявшейся системой, оказывается менее проницаемой для посторонних воздействий, чем литература молодая, находящаяся в процессе становления, чья система еще только складывается, а потому динамична и открыта влияниям и воздействиям. Таким образом, в эпоху Средних веков активными участниками литературных взаимодействий были прежде всего литературы молодых народностей.
Исключение составляет здесь литература Ирана. Она ведет себя с точки зрения общих закономерностей совершенно «неправильно». Но в Иране в результате арабского завоевания произошел столь значительный разрыв с прошлым, что после VII в. иранская литература как бы начинается «сначала», хотя, конечно, какие-то традиции Древности — в весьма трансформированном виде — все-таки сохранились. Видимо, арабский напор был столь силен (ведь в ходе завоевания быстро пришли в упадок сирийская и коптская литературы), что для того, чтобы выжить, иранская литература должна была проявить немало гибкости.
Эти литературные связи, контакты и обмены еще раз подтверждают, что средневековый человек при всей его корпоративной и местной ограниченности не был, однако, замкнут в своем маленьком узком мирке. Даже напротив, он проявлял повышенный интерес ко всему неизвестному, загадочному, далекому. Отсюда огромная популярность в среде средневекового читателя описаний путешествий в дальние страны, всевозможных путевых дневников, записок о посольствах и т. п. (Фа Сянь, И Цзин, Сюань Цзан, Хун Чао, Косьма Индикоплов, Жан Мандевиль, Ибн Баттута и др.). Подобные произведения не только занимали заметное место среди функциональных и деловых жанров литературы, но и способствовали расширению литературных взаимообменов. Исключительно большой интерес вызывала Индия. Вообще в эпоху Средних веков Индии принадлежала особая роль в литературных связях Востока и Запада. Уже давно подмечено, что многие сюжеты индийской (санскритской) литературы, главным образом повествовательной прозы, были хорошо известны персидским, сирийским, арабским, еврейским, греческим, русским, западноевропейским читателям; не меньшей популярностью пользовались эти сюжеты и в Китае, Корее, Японии, в ряде стран Юго-Восточной и Центральной Азии. Тем самым индийская литература выполняла роль посредника между другими литературами, далеко отстоящими друг от друга: она связывала их между собой, с одной стороны, щедро питала их своими сюжетами и жанрами, с другой.
Говоря о литературных взаимодействиях в Средние века, обратим внимание еще на одно обстоятельство. Для того чтобы литературное взаимодействие было плодотворным, требуется выполнение прежде всего двух важных условий. Должна быть подготовленной литературная почва. Так, во Франции XI—XII вв. сложилась своеобразная придворная культура, однотипная культуре провансальской. Поэтому традиции южнофранцузской (окситанской) куртуазной лирики были легко усвоены на Севере. При отсутствии такой подготовленности влияние было бы минимальным. Так, для китайского фольклора и «низовых» повествовательных жанров нехарактерны сказки и притчи о животных. Поэтому воздействие рассказов такого типа из круга индийской «Панчатантры» было здесь незначительным; например, в Японии оно было несравненно большим. Для плодотворности воздействия у литературы-реципиента должен ощущаться определенный вакуум. Так, в немецкой литературе на рубеже XII и XIII вв., когда шло усиленное формирование основных эпических циклов (в их письменной форме) на общегерманские сюжеты, не оказалось своих куртуазных сюжетов, и они были легко заимствованы у французов. Вообще, литературы оказываются более восприимчивыми к явлениям, сложившимся в литературах, стоящих с ними на типологически одной стадии развития, имеющих сходные с ними системы. Особенно легко контактируют между собой однотипные явления типологически близких литератур.
Развитие средневековых литератур в процессе их становления, «развертывания» и взаимосвязей прошло два этапа, ощутимо отличающихся друг от друга.
Первый этап, начинающийся в III—IV вв., заканчивается приблизительно в VII—VIII вв. Это ранний, переходный этап. Он связан с трансформацией литературных традиций Древности у старых народностей, с зарождением словесного искусства у народностей молодых. Словесность у молодых народностей развивается в этот период преимущественно в устной форме. Не вся она сохранилась. О многом мы знаем лишь из беглых упоминаний у писателей, принадлежащих к старым литературам. Совсем утрачен фольклор галлов, готов, аваров, хотя обнаруженные памятники их материальной культуры говорят о развитости их цивилизации и о наличии у них словесного творчества. Но кое-что было все-таки сохранено, хотя у ряда народностей (например, у кельтов и древних арабов) существовал запрет на запись поэтических и религиозных текстов. Так, в середине VIII в. была зафиксирована древнеарабская, так называемая бедуинская поэзия; несколько раньше, в самом начале VIII столетия, были записаны японские мифологические сказания и исторические легенды, так появились «Кодзики» и «Нихонги»; значительно позднее (IX в.?) были сделаны краткие записи валлийских легенд — «Триады». В XIII в. составился свод преданий древних тюрок «Огуз наме».
Таким образом, этот первый этап развития средневековой литературы принадлежит совсем не только старым литературам. Но старые литературы здесь доминируют. Они почти не взаимодействуют с литературами молодыми, проходящими через стадию первобытного синкретизма и выделения из него словесного искусства. Таким образом, молодые литературы тоже имеют свою древность, но специфическую: недолгую, порой довольно богатую и, как правило, устную (мы не имеем в виду, конечно, богатейшую древнюю эпиграфику молодых народностей и тем более памятники их материальной культуры).
Второй этап развития литературы Средневековья приходится на VIII/IX—XIII/начало XIV столетия. Переход к этому этапу не был, конечно, одновременным и быстрым. Он порой растягивался на века. Не совпадал он хронологически в отдельных регионах и отдельных литературах. Но вот что полезно подчеркнуть. Переход этот бывал порой отмечен ощутимым оживлением литературной жизни, поисками традиций, на которые можно было бы опереться в литературном развитии, повысившимся интересом к прошлому, своему или чужому. Этот литературный подъем, связанный с переходом к Зрелому Средневековью, называют иногда «возрождением». Для этого есть некоторые основания: тогда как раз делались попытки возродить древние традиции. Но и только. За подобным местным «возрождением» нередко следовал новый упадок, литература не переживала подлинного переворота и обновления. Кроме того, такой путь был отнюдь не универсален; он не стал закономерностью для всех литератур. Но вот некоторые примеры. В Индии правитель Канауджа и Стханвишвара Харша (VII в.) делал настойчивые попытки не только объединить под своей властью соседние независимые княжества и создать вновь многонациональную «великую» империю, но и возродить блистательные литературные традиции эпохи Гуптов. Пусть и в том и в другом Харша не достиг окончательного успеха. Здесь важнее тенденция, а не результат. Столь же амбициозны были планы Карла Великого (VIII—IX вв.), основавшего, как известно, своеобразную литературную Академию, члены которой (Алкуин, Теодульф, Ангильберт, Павел Диакон и др.) стремились возродить традиции древнеримской классики и даже присваивали себе многозначительные псевдонимы (так, Алкуин называл себя «Флакком», а Ангильберт — «Гомером»). В Китае в эпоху Тан (VII—IX вв.), также являющуюся временем большого культурного подъема, развертывается движение «возвращения к древности»; Юань Чжэнь критикует ритмическую прозу «параллельного стиля», Ду Фу и Ли Бо пишут оды в старинном стиле, а Хань Юй выступает теоретиком всего движения. «Возврат к древности», правда в более узком плане, переживает в начале IX в. и арабская литература, где Абу Таммам, Аль-Бухтури и другие воспевали романтику бедуинского прошлого арабов и старательно собирали стихи старых поэтов. Интерес к прошлому и закрепление его в антологиях и сводах характерны и для японской литературы эпохи Нара.