Дунайский лоцман

— Нет больше, — ответил Драгош.

Видя состояние противника и опасаясь, что тот упадет мертвецки пьяным, сыщик старался выливать на пол добрую часть содержимого бутылок. Но это не устраивало Титчу, который, узнав, что можжевеловой уже нет, скорчил кислую гримасу.

— Тогда ракии! — умолял он.

— Вот, — согласился Карл Драгош и придвинул бутылку, в которой оставалось несколько капель жидкости. — Но осторожно, товарищ! Мы не должны опьянеть.

— Я! — запротестовал Титча, завладев бутылкой. — Я знаю, что могу и чего не могу!

— Мы говорили, что Ладко… — напомнил Драгош, осторожно направляя извилистый путь собеседника к цели.

— Ладко? — повторил Титча, забыв, о чем шла речь.

— Да… Почему нельзя его называть?

Титча пьяно рассмеялся.

— Это тебя интересует, сынок! Это значит, что здесь Ладко произносится Стрига, вот и все.

— Стрига? — повторил Драгош, ничего не понимая. — Почему Стрига?

— Потому что так зовется это дитятко… Ну, вот как тебя зовут… В самом деле, как тебя зовут?

— Рейнольд.

— Ага… Рейнольд… Ну, хорошо! Тебя зовут Рейнольд… Его зовут Стрига… Это ясно.

— Однако в Гроне… — настаивал Драгош.

— Хо! — перебил Титча. — В Гроне это был Ладко… Но в Рущуке это Стрига!

Он подмигнул с хитрым видом.

— Да уж так, ты понимаешь, не пойман — не вор! Что преступник принимает вымышленное имя, которым прикрывает свои злодеяния, это не может удивить полицейского, но почему именно фамилия Ладко, фамилия, написанная на портрете, найденном в барже?

— Однако существует и настоящий Ладко! — нетерпеливо вскричал Драгош, выразив, таким образом, свое предположение.

— Черт возьми! — сказал Титча. — Это-то и есть самое смешное.

— Но кто же тогда этот Ладко?

— Каналья! — энергично заявил Титча.

— Что он тебе сделал?

— Мне?.. Ничего… Стриге…

— А что он сделал Стриге?

— Отнял у него женщину… Прекрасную Натчу. Натча! Имя, написанное на портрете!

Драгош, уверенный, что он на хорошем следу, жадно слушал Титчу, который продолжал, не дожидаясь, чтобы его просили:

— Потом они совсем не друзья, понимаешь! Вот почему Стрига взял его имя. Он хитрец, Стрига!

— Я все-таки не понимаю, — упорствовал Драгош, — почему нельзя называть имя Ладко.

— Потому что это опасно, — объяснил Титча. — В Гроне… и в других местах, ты знаешь, что оно означает… А здесь, Ладко — имя лоцмана, который восстал против правительства… он устраивает заговоры, бездельник… А улицы в Рушуке полны турок!

— Что с ним случилось? — спросил Драгош.

Титча жестом показал незнание.

— Он исчез. Стрига думает, что умер.

— Умер!

— И, вероятно, это правда, потому что женщина у Стриги.

— Какая женщина?

— Ну! Прекрасная Натча… Сначала имя, потом жена… Она недовольна, голубка… Но Стрига держит ее на борту шаланды…

Все стало ясно Драгошу. Он проводил долгие дни не в обществе заурядного преступника, но с изгнанником-патриотом. Какова же в этот момент скорбь несчастного, который, явившись к себе после стольких усилий, нашел опустевший дом?.. Нужно спешить к нему на помощь… А дунайскую банду Драгош, отныне хорошо осведомленный, без труда найдет и уничтожит.

— Жарко, — вздохнул он, притворяясь опьяневшим.

— Очень жарко, — согласился Титча.

— Все ракия… — пробормотал Драгош.

Титча ударил кулаком по столу.

— У тебя слабая голова, малыш! — насмешливо сказал он. — Я… Ты видишь… Готов начать снова…

— Не могу состязаться с тобой…

— Воробышек… — издевался Титча. — Ладно, идем, раз уж тебе так хочется.

Расплатившись с хозяином, компаньоны очутились на площади. Перемена оказалась неблагоприятной для Титчи. На свежем воздухе его опьянение заметно увеличилось. Драгош боялся, что слишком напоил его.

— Скажи, — молвил он, указывая вниз, — этот Ладко…

— Какой Ладко?

— Лоцман, Там он живет?

— Нет.

Карл Драгош повернулся в сторону города.

— Там?

— Вовсе нет.

— Ну, тогда там? — Драгош указал вверх.

— Да, — пробормотал Титча.

Сыщик увлек своего компаньона. Тот шатался и позволял вести себя, бормоча несвязные слова; после пяти минут ходьбы он внезапно остановился, усиливаясь вернуть уверенность.

— Что же толковал Стрига, — запинаясь, сказал он, — что Ладко умер?

— Ну?

— Он не умер, потому что у него кто-то есть.

И Титча указал на лучи света, пробивавшиеся невдалеке сквозь ставни окна и падавшие на дорогу. Драгош поспешил к окну. Через щели ставней он и Титча заглянули в дом.

Они увидели не очень большую комнату, довольно хорошо обставленную. Беспорядок и слой пыли, покрывавший мебель, показывали, что эта комната, давно покинутая, послужила местом жестокой борьбы. В центре стоял большой стол, на который облокотился глубоко задумавшийся человек. Пальцы, судорожно вцепившиеся во всклокоченные волосы, красноречиво показывали горестное смятение чувств. Из глаз его текли крупные слезы.

Карл Драгош узнал товарища по путешествию. Но не один он узнал его.

— Это он, — бормотал Титча, делая энергичные усилия побороть опьянение.

— Он?

— Ладко!

Титча провел рукой по лицу и, казалось, немного пришел в себя.

— Он не умер, каналья… — сказал он сквозь зубы. — Но это еще лучше… Турки заплатят за его шкуру дороже, чем она стоит… Стрига будет доволен… Не двигайся отсюда, товарищ, — сказал он, обращаясь к Карлу Драгошу. — Если он пойдет, хватай его!.. Зови на помощь, если понадобится… А я побегу за полицией…

Не дожидаясь ответа, Титча убежал. Он почти не шатался… Волнение вернуло ему равновесие.

Оставшись один, сыщик вошел в дом.

Сергей Ладко не пошевельнулся. Карл Драгош положил ему руку на плечо.

Несчастный поднял голову. Но мысли его были далеко, и блуждающий взгляд показал, что он не узнал своего пассажира. Тот произнес одно лишь слово:

— Натча!..

Сергей Ладко вскочил. Его глаза заблестели, встретившись с глазами Карла Драгоша.

— Идите за мной, — сказал сыщик, — и поспешим!

ВПЛАВЬ

Баржа летела по воде. Опьяненный гневом, возбужденный, Сергей Ладко более яростно, чем когда-либо, налегал на весло. Поборов законы природы силой страсти, он каждую ночь давал себе лишь немногие минуты покоя. Он падал, погружался в свинцовый сон, от которого пробуждался внезапно, часа через два, точно от удара колокола, и принимался за свой ужасающий труд.

Свидетель этой остервенелой погони, Карл Драгош удивлялся, что человеческий организм одарен такой выносливостью. Впрочем, человек, давший возможность наблюдать это поразительное зрелище, черпал энергию из самого страшного отчаяния.

Стремясь ничем не отвлекать несчастного лоцмана, сыщик не нарушал молчания. Все, что следовало сказать, было сказано при отправлении из Рущука. Как только лодка понеслась по течению, Карл Драгош дал все необходимые объяснения. Прежде всего он открыл свое истинное положение. Потом в немногих словах объяснил, что он предпринял это путешествие с целью преследования дунайской банды, атаманом которой народная молва считала некоего Ладко из Рущука.

Лоцман выслушал этот рассказ рассеянно, проявляя лихорадочное нетерпение. Что ему до этого? У него одна мысль, одна цель, одна надежда: Натча!

Его внимание пробудилось лишь с того момента, когда Карл Драгош начал говорить о молодой женщине, рассказывать, как он узнал от Титчи, что Натча спускается по реке пленницей на борту шаланды, где капитаном атаман шайки, подлинное имя которого не Ладко, а Стрига.

При этом имени Сергей Ладко взревел от ярости.

— Стрига! — закричал он, и стиснутая рука его еще сильнее сжала весло.

Он больше не расспрашивал. С тех пор он спешил без отдыха, с наморщенными бровями, с безумными глазами, и вся душа его стремилась вперед, к цели. Он питал в сердце полную уверенность, что достигнет этой цели. Почему? Он не мог бы этого сказать. Он был уверен, и все тут. Шаланду, где Натча пленница, он узнает с первого взгляда, даже среди тысячи других. Как? Он этого не мог сказать. Но он ее найдет. Об этом не могло быть и спора. Теперь он понял, почему ему казалось, что он знает тюремщика, приносившего еду во время первого заточения, и почему доносившиеся до него голоса будили смутный отзвук в его сердце. Тюремщик был Титча. Голоса были голосами Стриги и Натчи. И больше того, крик, долетевший до него в ночи, оказался криком Натчи, бесполезно призывавшей на помощь. Почему он тогда не остановился?.. Скольких сожалений, скольких упреков совести избежал бы он!..