Дунайский лоцман

Илиа Бруш, показывая господину Йегеру крючки, которые он привязал один над другим к леске из флорентийской жилки, сказал:

— Вы видите, господин Йегер, это крючки номер одиннадцатый, с очень тонким стержнем. Для плотвы самая лучшая приманка поджаренные зерна, проколотые с одной стороны и очень размягченные… Ну! Все готово, и остается только попытать счастье.

В то время как господин Йегер прислонился к кровле каюты, рыболов сел на скамейку с подсачкой под рукой, потом забросил удочку после методичного покачивания, которому нельзя было отказать в грациозности. Крючки погрузились в желтоватую воду, и грузило придало им вертикальное положение, что является наиболее желательным, по мнению всех профессионалов. Над ними плавал поплавок из лебединого пера, который не смачивается водой и потому превосходен.

Понятно, что глубокое молчание воцарилось в лодке с этого момента. Шум голосов отпугивает рыбу, да, впрочем, у серьезного рыболова есть другое занятие, помимо болтовни. Он должен внимательно следить за всеми движениями поплавка и не упустить момент, когда следует подсекать добычу.

В это утро Илиа Бруш мог быть довольным. Он не только поймал два десятка плотвы, но и дюжину карпов и несколько подлещиков. Если господин Йегер в действительности был страстным любителем, каким он старался себя показать, ему оставалось лишь восхищаться быстротой и точностью, с которой его хозяин подсекал так, как это требовалось для данного сорта рыбы. Как только он замечал, что рыба взяла, он остерегался тотчас выводить добычу на поверхность воды, он давал ей походить в глубине и устать от напрасных усилий освободиться и показывал непоколебимое хладнокровие — необходимое качество рыболова, достойного этого звания.

Ужение закончилось около одиннадцати часов. В хорошее время года рыба, в самом деле, перестает клевать, когда солнце, поднимаясь до высшей точки, заставляет блестеть поверхность воды. Добыча, впрочем, была достаточно обильна. Илиа Бруш даже опасался, что ее слишком много, из-за незначительности городка Нейштадта, где баржа остановилась в пять часов вечера.

Он ошибся. Человек двадцать пять или тридцать сторожили его появление и приветствовали аплодисментами, как только причалило судно. Ему не пришлось много хлопотать, и в несколько мгновений рыба была продана за двадцать семь флоринов, которые Илиа Бруш немедленно вручил господину Йегеру в качестве первого дивиденда.

Этот последний, сознавая, что не имеет никаких прав на публичное восхищение, скромно укрывался в каюте, где к нему присоединился Илиа Бруш, отделавшись от своих восторженных почитателей. Нужно было, в самом деле, не терять времени для сна, так как ночь предстояла очень короткая. Желая добраться пораньше до Ратисбона, до которого считалось около семидесяти километров, Илиа Бруш решил отправиться в час утра, что давало ему возможность поудить днем, несмотря на продолжительность перегона.

Тридцать фунтов рыбы поймал Илиа Бруш до полудня, так что зеваки, толпившиеся на набережной Ратисбона, прождали не напрасно. Энтузиазм публики, видимо, увеличивался. Любителями был устроен на свежем воздухе аукцион, и тридцать фунтов рыбы принесли не менее сорока одного флорина лауреату «Дунайской лиги».

Он и не мечтал о подобном успехе, и ему пришла в голову мысль, что господин Йегер, пожалуй, заключил превосходную сделку. В ожидании, пока это дело выяснится, он готов был вручить сорок один флорин законному владельцу, но Илиа Брушу оказалось невозможно выполнить свой долг. Господин Йегер, в самом деле, скромно оставил баржу, предупредив компаньона, что его не надо ждать ужинать и что он вернется поздно вечером.

Илиа Бруш нашел вполне естественным, что господин Йегер хочет посетить город, который был в продолжение полустолетия местопребыванием имперского сейма. Может быть, он испытал бы меньше удовлетворения и больше удивления, если бы мог видеть, каким занятиям предавался тогда пассажир, и если бы он узнал его подлинное имя.

«Господин Йегер, Вена, Лейпцигерштрассе, номер 43» — послушно написал Илиа Бруш под диктовку незнакомца. Но этот последний очутился бы в большом затруднении, если бы рыболов оказался более любопытным и если бы, предприняв со своей стороны расследование, неприятность которого только что испытал на себе, он, по примеру нескромного жандарма, попросил господина Йегера предъявить документы.

Илиа Бруш пренебрег предосторожностью, законность которой ему, однако, продемонстрировали, и это пренебрежение должно было повлечь для него ужасные последствия.

Какое имя немецкий жандарм увидел на паспорте, показанном ему господином Йегером, никто не знал; но, если это было действительно имя настоящего владельца паспорта, жандарм прочитал имя Карла Драгоша.

Страстный любитель рыбной ловли и начальник дунайской полиции были в действительности одним и тем же человеком. Решившись попасть во что бы то ни стало в лодку Илиа Бруша и предвидя возможность непобедимого сопротивления, Карл Драгош заранее принял меры. Вмешательство жандарма было подготовлено, и сцену разыграли, как в театре.

Этот случай показал, что Карл Драгош действовал наверняка, потому что Илиа Бруш рассматривал теперь как счастливый случай возможность иметь могущественного покровителя среди опасностей, которые перед ним открылись.

Успех был такой полный, что Драгош даже смутился. Почему, прежде всего, Илиа Бруш так сильно взволновался после приказа жандарма? Почему он так боялся быть вовлеченным в приключение подобного рода, что из-за этого страха даже пожертвовал любовью к одиночеству, причем самая сила этой любви представлялась чрезмерной? Честный человек, черт возьми, не боится до такой степени появления перед полицейским комиссаром. Самое худшее, что могло из этого выйти, — задержка на несколько часов, и когда не спешишь… Правда, Илиа Бруш спешил, над чем тоже стоило пораздумать.

Недоверчивый, как всякий хороший полицейский, Карл Драгош размышлял. Но он был достаточно наделен здравым смыслом, чтобы придавать значение случайным обстоятельствам. Он просто регистрировал эти мелкие замечания в своей памяти и прилагал все силы своего ума к разрешению более серьезной задачи, которую возложил на себя.

Проект, который Карл Драгош приводил в исполнение, напросившись к Илиа Брушу в качестве пассажира, не зародился целиком в его мозгу. Настоящим творцом его был Михаил Михайлович, который, впрочем, об этом совсем не подозревал. Когда этот веселый серб от нечего делать намекал в «Свидании рыболовов», что лауреат «Дунайской лиги» может оказаться либо преследуемым преступником, либо преследующим полицейским, Карл Драгош обратил серьезное внимание на это предположение, брошенное наудачу. Конечно, он не принял его буквально. Он-то прекрасно знал, что между рыболовом и сыщиком Карлом Драгошем нет ничего общего. Следуя далее по аналогии, он соображал, что вероятность какой-либо связи между рыболовом и разыскиваемым преступником бесконечно мала. Но если ничего не случилось, то из этого не следует, что ничего не может случиться. Карл Драгош тотчас подумал, что благодушный серб прав, и что сыщик, желающий наблюдать Дунай на полной свободе, оказался бы очень искусным, появившись под маской рыболова, настолько известного, чтобы никто не мог заподозрить обман.

Но как ни соблазнительна была такая комбинация, от нее пришлось отказаться. Конкурс в Зигмарингене прошел, Илиа Бруш, победитель турнира, объявил публично о своем проекте, и, конечно, он не согласится по доброй воле на подмен его персоны, подмен тем более сомнительный, что черты лауреата отныне стали известны большому количеству его коллег.

И все же, если приходилось отказаться от мысли, что Илиа Бруш позволит другому выполнить под своим именем задуманное им путешествие, быть может, существовало средство достигнуть той же цели. Раз невозможно стать Илиа Брушем, не может ли Карл Драгош удовольствоваться проездом у него на борту? Кто обратит внимание на компаньона человека, который почти прославился и поэтому употребляет себе на пользу всеобщее сочувствие? И даже, если кто-нибудь нечаянно бросит взгляд на незаметного компаньона, придет ли ему в голову подумать о связи между этой неопределенной личностью и полицейским, который, таким образом, будет выполнять свою миссию в спасительной тени?