Английская тайна

Всю дорогу домой Сашок репетировал, как он небрежно и уверенно расскажет домочадцам всю эту историю. Надо, думал он, сразу задать такой тон, чтобы неповадно было над ним смеяться. Никаких там ироний, английских тонкостей, когда вроде бы всерьез, но со скрытым в подтексте подтруниванием. Ну, например, Джон вполне мог бы сказать, причем сохраняя самую серьезную мину: «А будильник, будильник-то долго еще потом звонил?» (Кстати, всего-то две минуты шестнадцать секунд.) Вот хорошо бы без всех этих англосаксонских штучек.

Но обошлось без штучек. Или уж они были такими тонкими, что Сашок их не просек. А что непонятно, то и не обидно. Вообще Сашок сразу избрал правильную тактику: придя с работы, не стал пытаться проскользнуть незамеченным, а – как в омут с головой – шагнул прямо в гостиную, как был, с разорванным портфелем в руках. Невозмутимо вытерпел все полагающиеся возгласы: «What’s wrong?», «What’s happened?», «Have they beaten you up?», «We did warn you, there are pick-pockets at London Bridge!», «Or was it one of those ghastly sea-gulls?» То есть: «Что случилось?», «Тебя что, побили»? «Мы же тебя предупреждали: на «Ландон Бридж» орудуют карманники!», «Это что, одна из этих гадких чаек на тебя напала?».

Причем в голосах домочадцев, надо отдать им должное, звучало вполне правдоподобное участие к судьбе его, Сашка, и чуть менее натуральное равнодушие к материальной судьбе портфеля. И никакого недоверия к его рассказу внешне, по крайней мере, выказано не было. А ведь Сашок и сам-то себе почти не верил, когда рассказывал, как по дороге на работу его разыграл (теперь-то понятно, что разыграл, а поначалу вообще всякие ужасы приходили в голову) какой-то хмырь, который подсунул ему точную копию его, Сашкового, портфеля, морочил голову детской считалкой, а потом сбежал. Сашок сначала вообще не врубился, думал, у портфеля просто замок заклинило. И ему надо было срочно его открыть, чтобы разобраться…

– Извините, Джон, клянусь, просто другого выхода не было, пришлось вырвать замок с корнем. Ведь эта статья – про молдавский текстиль, сегодня же был последний день, если она не была бы сдана вовремя, это была бы просто катастрофа… мистер Сингх даже мог меня уволить, с него станется, – бормотал Сашок.

Он поначалу старался не особо смотреть на родственников, боясь, что, разглядев недоверие в их глазах, непременно собьется, покраснеет и будет выглядеть еще большим дураком. Но вот монолог закончен, и что же? Сашок осторожно поднимает глаза и видит очень серьезное лицо тестя, расстроенное лицо тещи и взволнованное, с расширенными глазами – Анны-Марии. Но противных вопросов, с подковыркой, почему-то нет. Ничего не скажешь, умеют англичане лицемерить! Наконец Джон откашливается и…

– Но статью, статью про текстиль Молдовы, ее ты успел сдать?

О, какой гениальный вопрос! И на него есть замечательный ответ.

– Конечно, – говорит Сашок громко, гордо и ясно, – конечно, я не обедал, не отвлекался, вкалывал, как галерный раб, но все, все успел сделать по новой!

Эх, если бы он продемонстрировал такую вот дикцию, такой решительный, выразительный голос во время тестирования в прошлом году на Русской службе Би-би-си, не было бы у него сейчас забот, а была бы твердая зарплата, страховка и гарантированная пенсия. И никакого мистера Сингха по кличке Синюха, пришло вдруг в голову Сашку. Но лучше поздно, чем никогда: пора уже обретать уверенность в себе. Ведь действительно есть чем гордиться: с такой ситуацией справиться, это же дорогого стоит!

– О, это очень важно, очень! – воскликнула теща Мэгги.

– Да-да, это самое главное! Ты молодец, Саша! – замурлыкали тесть с женой, йасагеры чертовы… То есть, в переводе с немецкого, те, кто всегда говорит «да», поддакивает, иначе говоря. А они оба всегда Мэгги поддакивают… И Сашок решил добавить ложку дегтя:

– Но сборник все равно вовремя не сдали, хотя не по моей вине, а из-за корейца одного.

– Это совсем другое дело, совсем другое, – почти хором воскликнули английские родичи.

«Все-таки не такие они у меня скверные», – растроганно подумал Сашок. Но тут же резко одернул себя: нечего сентиментальничать! Вспомни, как они разделали тебя, когда ты оплошал с дауном… Ну некорректно, согласен, но разве анекдот был не смешной? И не со зла ведь он, он этим самым даунам вполне готов сочувствовать, но что же теперь, чувство юмора отменить, что ли?

По ассоциации с проблемой умственной отсталости Сашок вспомнил про шута в телогрейке.

– Лучше посмотрите, чего этот недоразвитый шутник наложил в портфель, – предложил Сашок. И вывалил содержимое на журнальный столик. Изумленные родственники Сашка увидели следующее:

толстую книгу «Diccionario Luso-Japones»;

лупу с обмотанной скотчем черной ручкой;

несколько русских газет, в основном «Аргументы и Факты – Здоровье»;

пожелтевший номер британской газеты «Морнинг стар» от 12 января 1979 года;

моток засаленной веревки;

набор карт черной масти (то есть пик и треф);

клочки рваной бумаги;

большой ржавый будильник.

Родственники сгрудились вокруг столика и по очереди с большим интересом рассматривали каждый предмет.

– Ну вот, как вам это нравится? Шутка на уровне детского сада, – сказал Сашок.

– А вдруг, – предположила Анна-Мария, – в этом есть какой-то скрытый смысл?

– Да-да, – поддержала ее Мэгги, – например, почему здесь только карты черной масти? В этом, по-моему, есть какая-то символика… Я что-то такое читала, ты не помнишь, дорогой? Что-то очень мрачное. И потом… «Морнинг стар» – это же коммунистическая газета, не так ли? И, смотрите, номер от 79 года, это ведь когда Горбачев появился в Политбюро, не так ли? Здесь явно какой-то намек…

И Мэгги выразительно посмотрела на Анну-Марию.

А Сашок был поражен другим. «Как это она такие вещи помнит? – думал он. – Я, например, никаких дат из биографии политиков не помню».

Но все, разумеется, поняли, что Мэгги имеет в виду обстоятельства знакомства Сашка с женой. Они встретились в августе 91-го, на баррикадах вокруг Белого дома в Москве. Правда, Сашка занесло туда совершенно случайно, он-то, честно признаться, был чужд всякой политике, но вот Анна-Мария в то время пылала романтикой освобождения России. Потом она, правда, быстро разочаровалась в русском капитализме, но успела от полноты чувств женить на себе Сашка и увезти его с собой. Но вот теперь он счел все же возможным возразить теще. При чем тут коммунисты? При чем Горбачев?

– Нет, не думаю, – сказал он, – мы сейчас совершенно далеки от всего этого.

Сказал и тут же пожалел об этом. Лицо тестя вдруг явственно вытянулось.

– Боюсь, что я должен вас покинуть, мне нужно еще кое-какие бумаги посмотреть перед сном, – забормотал он, поднимаясь с места.

Ну вот, нате вам! Опять что-то Сашок сделал не так или сказал не то. Но что – он, черт возьми, не понимает. Наверно, в очередной раз неловко что-то сформулировал, каких-то нюансов фиговых не уловил… И так всегда. Вроде бы они кажутся вменяемыми людьми, можно с ними вести осмысленный разговор, потом вдруг как будто что-то «щелк!», и линия коммуникаций нарушается. И обидно, гадаешь потом, какое такое очередное табу нарушил, в чем проявил недостаточное понимание условностей и неписаных правил. Причем Анна-Мария тоже не всегда приходит на помощь, иногда намекнет, в чем, собственно, была допущена ошибка, но чаще сожмет свои и без того довольно узкие губки и переведет разговор на другую тему.

Мэгги покорно двинулась вслед за мужем, хотя на этот раз, как показалось Сашку, ей уходить не хотелось.

И – уже у самой двери – она все-таки обернулась!

– Посмотрите, нет ли там дамы пик? И – еще… кто скажет мне, что это за язык – Luso?

На последний вопрос ни Сашок, ни Анна-Мария ответа дать не смогли, а вот даму пик среди карт быстро разыскали.

Оставшись наедине с женой, Сашок почувствовал облегчение. Анна-Мария тоже слегка повеселела, и они принялись не очень-то всерьез гадать, что мог бы означать тот или иной предмет. Например, не надо ли искать зашифрованное послание в либретто оперы Чайковского? А веревка – нет ли здесь угрозы физической расправы? И рваная бумага – это что за символ? Ну, в будильнике вполне может быть скрыт намек на быстротечность времени («У нас это называется «поставить на счетчик», – вставил Сашок).