Спасти империю!

Таковой, после долгой и обстоятельной беседы с одним из думных дьяков, представлялась текущая ситуация и Прозорову, и Валентину. Именно исходя из этого, они и подготовили предложение для Никиты Романовича.

– Ваше сиятельство… Никита Романович, – осторожно начал Валентин, – я уже говорил, что готов представлять ваши интересы в Ярославле. Это предложение поддерживает и Гурьян Гурьяныч. Так вот… Как вы посмотрите на то, чтобы исподволь начать переговоры с боярской думой? – Валентин кинул взгляд на боярина. Тот молчал, ожидая продолжения. – И говорить с ними не о составе опекунского совета и не о том, где царевичу свой стол держать. Его дело царское, где захочет, там свой престол и поставит. Хоть в стольном граде Ярославле, хоть в Суздале, хоть в Ростове, хоть в Москве, а хоть бы и в Александровской слободе. А прикажет быть Александровской слободе великим городом – так и тому быть. Об этом и говорить нечего. Говорить же мы предлагаем о ручательствах для вас лично. Как нам с Гурьян Гурьянычем видится, одним из таких ручательств могло бы стать введение вас в состав думы. Вас и ваших людей.

– Думаешь, согласятся? – спросил Никита Романович, и на этот раз по его лицу не скользнула даже тень усмешки.

– В думе сейчас заправляет всем князь Одоевский. А он товарищ Гурьян Гурьяныча. В его деле свою долю имеет. Не знали?

Никита Романович от великого удивления сделал брови домиком.

– Князь Одоевский? В торговле? Долю?

– Ну да. Но это только между нами… Да и к остальным боярам, как нам видится, подходец поискать можно.

Дальше свои карты Валентин решил не раскрывать, хотя сказать ему было что – ведь предварительный зондаж боярских настроений и пожеланий Прозоров провел весьма тщательно. В принципе бояре были готовы практически на любые уступки, лишь бы уничтожить существующее разделение государства. И на включение в думу Никиты Романовича и его людей в том числе. Торговля шла лишь вокруг количества новых членов. И даже пересмотра состава опекунского совета они не требовали. На двух позициях твердо стояли бояре, не собираясь уступать ни пяди: Ливонская война должна быть продолжена до победного конца, а ересь жидовствующих не может быть легализована ни под каким соусом. Но эта информация сейчас для боярина Захарьина была явно избыточной. Пусть для начала заглотнет наживку, пусть сделает навстречу хотя бы шажочек.

Никита Романович покачал головой и проговорил с явным сожалением:

– Да, Михайла… Добрый из тебя посол получился. В корысти тебя заподозрить трудно. Ведь у Митряевых вкупе с Прозоровыми деньжат поболе будет, чем у всех членов боярской думы, вместе взятых. Чего же ты можешь еще желать для себя? Боярства? Так зачем оно тебе? Все, что нужно для жизни, у тебя есть, а боярство лишь хлопот прибавит – по первому царскому зову на коня садиться да меч в руки брать. Вот и получается, что нет в этом деле у тебя личной корысти. А раз так, значит, действительно болеешь ты лишь за государство. Ладно, Михайла… Потом как-нибудь продолжим. Ну что? Поглядел на тронную палату?

От столь резкого перехода Валентин аж глаза выпучил.

– П-поглядел… – слегка запинаясь, ответил он.

– Ну, пойдем. Я по делам, а тебе и отоспаться недурно было бы.

Они поднялись и пошли к дверям, и только уже у самых дверей Никита Романович обронил загадочную фразу, столь удивившую Валентина:

– Появиться бы тебе здесь года два-три назад…

«Что значат его слова? – гадал Валентин, уже попав в свою комнату и сбрасывая с себя одежду, чтобы улечься в постель. – Три года назад мое предложение было бы в самый раз, а ныне? Что, уже поздно? Почему? Ведь всем известно, что Никита Романович Захарьин здесь главный. Он вертит царевичем Иваном, он задумал проект под названием «Опричнина», и он его осуществил. Все делается исключительно по его слову. Исключительно. По крайней мере, так считается. И вдруг он себя ведет так, будто ему приходится считаться еще с чьими-то интересами. Причем эти чьи-то интересы не просто отличны от его интересов, но и прямо противоположны им. Получается, он не главный? Или я просто тороплюсь и простую осторожность принимаю за нечто большее? Может быть, человеку просто нужно время, чтобы обдумать мои предложения?»

Заснуть ему тогда так и не удалось. Теснившиеся в голове мысли не дали. Единственное, до чего удалось додуматься, – это посконная народная мудрость: не все коту масленица. Столь удачный день, как день прибытия в слободу, иногда случается, но именно иногда. И то, когда основательно поработаешь месяцок-другой над тем, чтобы он стал таковым. Лимит чудес исчерпан на ближайшее время, но это вовсе не означает, что удача отвернулась от него. Необходимо терпеливо работать и готовить очередной удачный день. А для начала неплохо было бы обустроить свой быт.

Начали с переезда. В самую большую комнату из трех, выделенных им во дворце, перебрались Сила с Ерохой и двое мастеровых со своим немалым багажом, содержащим не только полный набор столярного и плотницкого, но и слесарного инструмента. Валентин и дон Альба переехали в комнату поменьше, а комнату для прислуги, самую маленькую, больше похожую на монашескую келью, заняли Юлька-гимнастка с Василисой.

Но стоило только завершить процесс, как тут же последовало первое нарекание.

– На пару-тройку дней сойдет, а дальше надо что-то делать. Ну, в смысле переезжать куда-то, – заявила ему Василиса, когда Валентин зашел к женщинам поглядеть, как они устроились. – Нехорошо это, Михайла… Жить нам среди мужиков.

Валентину только оставалось выругаться про себя, помянув недобрым словом мораль и этику традиционного общества. На сколько же все-таки проще в постмодерне! А тут… Вчерашняя проститутка, блин, не может жить через стенку с мужиками, видите ли.

– Слушай, Василиса, а может, тебе действительно перебраться в этот… – начал он. – Ну, на женскую половину?

– В терем…

– Ну да, в терем.

– Ага, сейчас! – Освоившись в этой компании, Василиса уже ни с кем не церемонилась. И если считала необходимым «поучить уму-разуму» молодежь, то делала это без всяких там экивоков. – Смерти моей захотел? Там «царица египетская» быстро меня на тот свет спровадит.

– Что еще за царица египетская? – удивился Валентин. – И почему она должна тебя на тот свет спровадить?

– Царицей египетской ее народ прозвал… За гордыню, спесь и небрежение к простому люду. Это – княжна Мария Черкасская в девичестве, а ныне вдова покойного царевича Дмитрия. Царевичев дядька, когда Дмитрий помер, договорился с ее родней обженить их с Иваном. Это когда тому пятнадцать стукнет. Так она и живет во дворце, как жила раньше. И все знают – вот она, будущая царица. Оно, конечно, нехорошо молодому царю на вдове жениться. Пусть даже на вдове брата, пусть и женитьба та была лишь по названию (слишком малы они были), все одно. Но Иванову дядьке другое важнее. Черкасские – род старинный и сильный. Вот он их поддержкой таким образом и заручился.

Похоже, Василиса за одну ночь, проведенную во дворце, узнала о здешней жизни больше, чем Валентин за целый месяц подготовки.

– А почему же египетской ее называют?

– Так ведь князья Черкасские потомки султанов египетских. Не знал? – На этот вопрос Валентину оставалось лишь пожать плечами. – Старший брат ее, Михаил – глава опричной думы, а она в тереме верховодит. Ты думаешь, если я ей в лапы попадусь, она поверит, что я Ивану лишь сказки на ночь сказываю? – Валентин вновь пожал плечами. – То-то же… А нрав у нее, говорят, как у тигры твоей. Уже не одну соперницу на небеса отправила. А я туда не тороплюсь. Мне еще охота своего сынка купцом ярославской купецкой гильдии увидеть. Так что в терем я не пойду.

– Ладно… – буркнул Валентин. – Решу. Не сегодня завтра. Ты лучше скажи, как у тебя успехи?

– Все хорошо, – с достоинством ответила Василиса. – Царевич и этой ночью ждет меня.

– Здорово! Ничего не рассказывал?

– Нет, не успел. – Василиса улыбнулась, словно рублем одарила, и вновь свернула на интересующую ее тему. – И еще, Михайла… Вчера меня в царские покои Сила с Ерофеем провожали. Не принято так. Следом за мной две женщины должны идти. Да и служанки нам с Юлькой не помешают. Так что думай, Михайла…