Страница 22 из 31
— А Алексию? — спросил Ювеналий.
Я обещал, что подошлю такой диск и патриарху Алексию. И подослал.
Через некоторое время мне позвонила Екатерина Гениева, директор Библиотеки иностранной литературы имени Рудомино, и сказала, что ей в Институт толерантности пришло письмо от секретаря Иоанна Павла II, где он пишет, что им стало известно о наличии в России фильма «Адажио», и Ватикану хотелось бы иметь в своей коллекции этот фильм. Я дал добро Екатерине Юрьевне на отправку моего фильма в Ватикан. Вскоре из Ватикана пришел в Москву экуменический приз от Иоанна Павла II, где он высоко оценил мою работу. Я горжусь тем, что на уровне моего фильма встретились два патриарха. Произошло то, что не произошло в миру. Из чего следует: искусство сближает, а религии разъединяют. Радости от этого вывода я не испытываю. Этот приз хранился в Институте толерантности в фонде Д. Сороса. Но когда Россия бесславно распрощалась с Д. Соросом, фонд был ликвидирован вместе с дорогим для меня призом от Иоанна Павла II.
Кстати, именно Д. Сорос, посмотрев мой фильм «Адажио», попросил моего разрешения на рассылку фильма в пять тысяч российских библиотек. И сделал это, за что ему мое сердечное спасибо.
Нетипичный начальник
С Екатериной Юрьевной Гениевой меня связывает многолетняя дружба. Мы не ходим друг к другу в гости, но от этого наши отношения не хуже. Когда Катя впервые увидела мой фильм «Адажио», то с моего согласия решила сделать это кино визитной карточкой «Института толерантности». При этом Катя приглашала меня в совместные поездки по городам и весям.
Екатерина Юрьевна руководит знаменитой Библиотекой иностранной литературы имени Маргариты Рудомино. Руководит давно и успешно, умело лавируя в сегодняшней стихии между творчеством и менеджментом. В голове у нее роятся все новые и новые проекты, которые связывают библиотеки, людей, города, а порой и страны в единую талантливую гуманистическую систему. Она — очень креативный человек. Руководство библиотекой, а это большой коллектив, предполагает властный и, скорее, мужской характер.
Нет! Катя — очень эмоциональный и сентиментальный человек. Когда я задумал снимать «Гадкого утенка», она пригласила меня в библиотеку, чтобы я познакомил ее с проектом. Я взял с собой фонограмму будущего фильма и в окружении сотрудников Гениевой начал рассказывать под музыку содержание фильма. Катя слушала очень внимательно, слезы струились у нее из глаз. Перед ней стояла ее дочь с коробкой бумажных салфеток. По мере моего рассказа Катя извела всю коробку салфеток, утирая слезы. Но слезами не ограничилась. По решению «Института толерантности» была перечислена сумма на производство будущего фильма. Сумма небольшая, но для меня важен сам факт неравнодушия. Я не был знаком с Александром Менем, а Екатерина Гениева много с ним общалась. Он до сих пор является для нее точкой отсчета человеческого достоинства и интеллекта.
Когда мой фильм был закончен, первым его увидели те, кто принимал участие в создании. В зале на «Мосфильме», где я показывал кино, сидели рядом два дорогих для меня человека: Е. Гениева и В. Спиваков. Начался просмотр. Я сидел позади. На этот раз не было рядом дочери с салфетками, а платок был один. И я видел, как этот платок переходил от Кати к Володе и обратно.
И хочется сказать словами из старой советской кинокомедии:
— Дорогая Катя! За эти слезы я люблю тебя еще больше!
Всем лучшим…
Всем лучшим М. Горький был обязан книгам, а я — маме. Когда на разных фестивальных орбитах мне вручали призы за мои фильмы, я мысленно отсылал их моей маме вместе с благодарностью. Но вот наступила осень 1997 года. Я заканчивал съемки первой «Чучи», из Киева позвонила сестра и просила срочно приехать. У мамы страшный диагноз и она в больнице. В семье существовал миф, что я все могу. Иногда я это оправдывал, когда болел папа, а особенно, когда болела моя сестра, болела тяжело, на грани жизни и смерти. Я сам удивлялся себе, когда брал на себя ответственность и собирал консилиум из медицинских светил у постели умиравшей сестры. Это в Киеве, уже чужом для меня городе. Или эвакуировал сестру под расписку из киевской больницы на поезде в Москву. На этот раз я приехал в Киев, к маме, но был беспомощен. Мама таяла на глазах. Я всю неделю был с ней в палате, а в субботу срывался в аэропорт, летел в Москву, чтобы отсмотреть снятый материал, дать задания мультипликаторам и на следующий день лететь в Киев к маме. Месяц я гонял челноком между Москвой и Киевом. Потом одна из женщин, лежавшая рядом с мамой, громко сказала:
— Гаррик! Що цэ такэ? Ваша мама вмираэ, а мене непотрибно дывыться на цэ усэ! Нехай вмыраэ у себе у хати!
Ее поддержали соседки по палате. Я забрал маму домой, и на следующий день она умерла. Умирала тихо, отвернувшись к стене, нетерпеливо постукивая костяшками пальцев по стене, приближая свою кончину. Когда муж моей сестры хотел сделать ей обезболивающий укол, я остановил его: «Не надо, не мучь ее…». Мама вдруг повернулась, посмотрела на меня ясным взглядом и благодарно провела рукой по моей щеке. Сказать она уже ничего не могла.
Прошло много лет, но уход мамы так и остался для меня самым страшным горем моей жизни. Продолжается жизнь, я снимаю фильмы, но их уже никогда не увидит моя добрая мама, не скажет после просмотра, как в детстве: «Ты с ума сошел!».
Кармен-сюита
Студия закончила «Чучу-2». Что дальше? После фильма обычно наступает пустота и депрессия. Возникает ощущение, что я уже ничего никогда не придумаю. Но, слава Богу, это продолжается недолго. Начинает брезжить новая идея, она обрастает деталями, выстраивается в историю и… о радость! Жив, курилка! Идея уже подталкивает меня к действию — написанию сценария, выбиванию денег на будущий проект. И я выплываю из депрессии. Просто надо успокоиться и ждать. Но на это не всегда хватает мудрости.
Когда-то, молодым, я отдыхал дикарем на Кавказе под Сочи, в Якорной щели. Ночью заплыл далеко в море и вдруг потерял ориентир. Где берег? Вокруг темнота, равнодушное к моей панике море и звездное небо над головой. Сердце запрыгало бешеной лягушкой. В какую сторону плыть? Я лег на спину, отдышался и принял решение: надо ждать поезда. Поезд идет вдоль берега. Я увижу огни. Часов на мне не было, сколько я ждал, не знаю. Мне показалось, что очень долго. Но вот цепочка огней появилась совсем в неожиданной стороне. Паника прошла. Я поплыл к берегу.
На этот раз такими спасительным берегом оказалась моя команда, пожелавшая продолжить историю Чучи. Главный аргумент был несерьезный: Бог троицу любит! Я написал было сценарий, где Чуча устраивала шоу для мальчика. Госкино приняло сценарий, но тут я понял, что не хочу делать кино ни о чем. А о чем кино — всегда для меня самый важный вопрос. Тут кино было ни о чем. На смену пришла другая идея. А что если? Я люблю в себе это ощущение, когда магическое «а что если бы…» уводит меня от нашей жизни далеко, и я в свободном полете фантазирую, не связанный ни бюджетом, ни макетами, ни куклами, ни коллегами. С «Чучей-3» возникла идея ревности. Ревности мальчика к Чуче. Из-за кого? Из-за случайно подобранного щенка. Повод, казалось бы, несерьезный, но страсти-то всерьез! И какую музыку тогда надо брать? Конечно, «Кармен-сюиту» Бизе-Щедрина. Мне стало страшно от собственной смелости. Но остановиться я уже не мог.
Прослушал «Кармен-сюиту». Причем не один раз. Запись была 1984 года. Руководил оркестром Владимир Спиваков. Музыка подсказывала ходы сюжета. Я увлекся. Испуга как не бывало. Я под музыку писал сценарий. Предварительно позвонил Родиону Щедрину в Мюнхен и в Литву, где наговорил на автоответчик мое желание использовать его музыку.
И вот на студии раздался звонок
— Мне нужен Гарри Бардин. С Вами говорит Родион Щедрин.
Я рассказал Родиону Константиновичу о моем желании снять мультфильм на его музыку, на что он мне сказал: