Страница 96 из 104
Глубина прохождения была у судна небольшая, самая безопасная – всего 50 метров. Ниже опускаться не было особой необходимости, хотя подводная лодка могла опускаться на глубину до 900 метров. Корпус лодки, сделанный из легкого и прочного титана, вполне мог выдерживать давление на такой глубине.
Часы показывали 11.03, когда в седьмом кормовом отсеке старший матрос Нодар Бухникашвили неожиданно заметил задымление и огонь. Он как раз нес там вахту и дал сигнал тревоги: «В отсеке сильный дым, плохая видимость, горит проводка». По его предположению, причиной возгорания могло быть, скорее всего, короткое замыкание. По уставу каждый, обнаруживший у себя на участке огонь, должен был срочно задраить переборки, чтобы не допустить распространения пламени, и тушить пожар собственными подручными средствами: пенным огнетушителем, водой, песком.
Атомная ракетная подводная лодка «Комсомолец»
Однако это означало, что если Бухникашвили не даст распространиться огню, то сам может задохнуться в дыму и пламени. Нодар Бухникашвили закрылся в отсеке и приступил к тушению. Он знал, что в соседнем, шестом отсеке находились турбины и генераторы. Если огонь доберется до них, то лодка остановится, а это уже грозило гибелью всем.
Но все попытки матроса погасить огонь собственными силами успехом не увенчались. Несмотря на задраенные переборки, огонь продолжал бушевать. Стало ясно, что нужно принимать более кардинальные меры. Вначале моряки надеялись, что с начавшимся пожаром сумеют справиться своими силами. Советская подводная лодка с ядерным двигателем и ядерными ракетами на борту находилась в Северном Ледовитом океане, рядом Норвегия – член НАТО; обнаруживать себя нельзя, рассчитывать на помощь со стороны советских судов не приходилось, ближе всех к ним в тот момент были опять-таки норвежцы. Прошло несколько минут с момента возникновения пожара в седьмом отсеке, как по телефону внутренней связи капитану доложили о начавшемся пожаре в третьем и четвертом отсеках, затем короткое замыкание произошло в пятом и шестом. Загорелось электрооборудование почти на всей лодке, пошел сильный дым, который сильно затруднял видимость. Трудно стало дышать. По сигналу тревоги матросы и офицеры спешили занять свои места, на ходу надевая противогазы. По непонятной причине во всех отсеках на корабле стали взрываться пульты и щитки электропитания.
Капитан Евгений Ванин находился на центральном командном посту, когда ему сообщили, что огонь в седьмом отсеке погасить собственными силами не удалось и температура достигла там 70 °C. Для тушения пожара оставалось последнее средство – пустить газ фреон, но тогда матрос Бухникашвили едва ли останется в живых. Какое принять решение?
Времени на размышление не оставалось. Газ был пущен, но исправить положение он уже не мог – было слишком поздно. Нодар Бухникашвили погиб. Вслед за ним сгорел и мичман Владимир Колотилин, боровшийся с огнем в шестом отсеке. Попытки победить огонь своими силами и не всплывать на поверхность повлекли за собой цепочку трагических смертей. Огонь вовсю бушевал в седьмом отсеке, потом он перебрался в шестой, пятый и, наконец, в четвертый, в котором находился атомный реактор… Главный механик «Комсомольца» пытался заглушить пламя, опасаясь взрыва.
К этому времени лопнул воздухопровод высокого давления и пламя получило кислородную подпитку. Температура поднялась до 500 °C, и подводная лодка превратилась в пылающий, замкнутый в стальной оболочке ад.
В 12 часов 19 минут, когда стало совершенно ясно, что пожар не потушить, с подводной лодки передали сигнал бедствия: «На борту возник пожар». Это сообщение вызвало переполох у командования Военно-морского флота СССР. Ледовитый океан мог стать подводным Чернобылем. Там тоже не сразу сообразили, что делать в такой ситуации. И у капитана не оставалось другого выхода – Ванин отдал приказ к всплытию.
Море штормило, трехметровой высоты волны окатывали накренившуюся лодку. Были отдраены люки, из которых сразу же повалил тягучий черный дым. Но матросы выбрались на свежий воздух, они дышали. Из отсеков докладывали, что огонь стихает, он уже потушен в четвертом, пятом, шестом отсеках. И только в седьмом никак не удавалось усмирить пламя.
Наверх вытаскивали обожженных и задохнувшихся моряков. Военный врач Леонид Заяц пытался каждого привести в чувство. Все надеялись, что теперь, когда положение стабилизировалось, они будут спасены. К тому же в небе уже кружились советские самолеты, которые первыми подлетели к месту аварии, а вскоре появился и норвежский поисковый самолет «Орион». Он разбросал вокруг дымящего судна оранжевые буи обнаружения и улетел.
Но в это время снизу доложили, что из седьмого отсека повалил пар. Похоже на то, что огонь расплавил все сальники и уплотнители, образовались пробоины, и в лодку – обесточенную, неуправляемую и едва державшуюся на плаву – стала поступать вода.
Начавшийся крен заметили все. Он мог означать только одно: через несколько минут «Комсомолец» пойдет на дно. И хотя тотчас раздалась команда: «Всем покинуть отсеки, спустить плоты на воду!» – не все успели вылезти из лодки. Подводная лодка стала быстро опускаться, причем кормовой частью.
Капитана на палубе не было. Значит, он находился в корпусе лодки. В этот момент матросы попытались спустить на воду два спасательных плота, но один из них тотчас унесло ветром. Матросы бросились за ним вплавь и вернули его. Второй плот в воде перевернулся, но у моряков уже не оставалось сил вернуть его в прежнее положение. Борьба с огнем, дым и ледяная вода отняли последние силы.
На палубе лодки оставался только мичман Александр Копейка. Он ждал капитана и еще пятерых моряков, которые находились внутри субмарины. В этот момент раздался громкий треск, палуба, скрываясь в воде, стала уходить из-под ног.
Лодка начала быстро тонуть. Но внутри находились люди. Мичман Копейка знал, что по инструкции он должен был срочно задраить люки, чтобы дать возможность оставшимся воспользоваться вспомогательной камерой, которая сама всплывет на поверхность. Она могла их спасти. Но как задраить люк, зная, что внутри твои товарищи..? И все же, преодолевая себя, мичман навалился на люк и задраил его. Другого выхода просто не было.
Мичман вплавь добрался до спасательного плотика, а лодка, задрав носовую часть, почти вертикально ушла на глубину. Теперь оставалось только ждать появления вспомогательной камеры, в которой могли разместиться пять-шесть человек.
Во вспомогательной камере действительно находились пять человек, среди которых был и капитан. Но камера – это не каюта корабля: она тесная, в ней нельзя повернуться. К тому же в ней заклинило стопорный механизм. Не хватало воздуха, некоторые уже потеряли сознание. Ценою чудовищных усилий морякам все же удалось сорвать заклинивший стопор. Раздался треск, сработали выталкивающие механизмы, и цилиндрическая камера вместе с людьми, словно снаряд, сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее двинулась с глубины в 400 метров на поверхность. Она вылетела рядом с плотиком. От разницы давлений у нее вырвало крышку, и вместе с ней в море вылетел один матрос, который тотчас погиб. Из открытого люка выполз только один мичман Слюсаренко, находившийся в сознании.
Но едва он появился, как камера перевернулась, и ее тотчас залило водой. Слюсаренко оставался на плаву, а камера вместе двумя моряками и капитаном снова ушла на глубину.
Единственный плот оказался переполнен, и некоторые моряки вынуждены были плавать рядом и держаться за леера. Однако у многих даже на это уже не было сил, и тогда они вцеплялись зубами. От переохлаждения, которое наступило через тридцать минут, у моряков отказывали руки, да и сам плот едва держался на воде. На нем находились те, кто не умел плавать и был без сознания.
Только под вечер ко вконец обессилевшим морякам подошла советская плавбаза «Алексей Хлобыстов». С нее спустили шлюпки, и 27 человек были подняты на борт. Всех спасенных сразу же доставили в госпиталь города Североморска, но из них трое умерли уже в госпитале от переохлаждения. И никакие медицинские средства не могли им помочь.