Страница 26 из 35
Пулемет метнул уже вдогонку всадникам раскаленные пули и затих. Василий скинул рукавицы и, обхватив кожух пулемета, отогрел закоченевшие пальцы. Белые молчали.
«Нет, так они не уйдут. Обложат, как медведя, и отведут душу», — подумал он. Натянул рукавицы и достал из-под ящиков бухточку бикфордова шнура. Один конец протянул к детонатору, спрятанному в центре нарт, между ящиками со взрывчаткой. Другой, свободный, в несколько метров, Василий, чтобы не потерять в сгущающейся темноте, закрепил за пояс. Затем вставил новую ленту в магазин, нажал на спуск. И оторвался от пулемета, когда тот, проглотив ленту, затих. Василий откатился от нарты, сдернул с пояса шнур и, бросив его позади саней, запалил. Едва приметный огонек живо бежал, казалось, по снегу. Василий подхватил винчестер и, пригнувшись, побежал по дороге. Неожиданно что-то толкнуло его в левую ключицу, будто на острый сук напоролся. Рука повисла плетью. Отбежав от нарты на добрую сотню метров, Белянкин резко свернул с дороги и пошел снежной целиной в глубь тайги. Его расчет строился на выигрыше времени. После взрыва белые, если и наладят погоню, то только за обозом, а тот теперь далеко ушел…
Тяжело дыша, Василий продирался сквозь заснеженный кустарник, ветки его легко, со звоном, ломались. Сдерживал движение глубокий снег — сухо, как песок, сыпался за голенища торбасов и таял, обволакивая влагой ноги. Ныло раненое плечо, и вся рука начала гореть. Белянкин торопился: надеялся встретить на дальней обходной дороге свой обоз. Гулко, будто летний гром, прокатился над тайгой взрыв. Вздрогнувшие деревья осыпали снегом идущего в лунном свете человека.
Пастух Афоня Кривошапкин поднялся рано. Надумал съездить на дальний выпас к брату за новыми нартами. Привычно наладил упряжку, бросил в нарты узелок с провиантом и, кликнув собаку, тронулся в дорогу. Не успел отъехать от своей юрты, как наткнулся на человека. Остановился. Поправил нож на поясе и, склонившись над лежащим, приподнял ему голову.
Человек зашевелился, открыл глаза и выдохнул чуть слышно:
— Помогите…
Афоня, огорченно цокая языком, уложил незнакомца на нарты и, сопровождаемый собачьим лаем, повернул назад.
— Интересно совсем, какого гостя я к себе привел, а? — спросил Афоня, когда человек немного отогрелся у живого камелька.
— Своего привел, товарищ, — ответил хрипло незнакомец.
— Так, так, — Афоня ловко выхватил из камелька жаркий уголек, положил его в трубку и вышел наружу.
Сел на снег у входа. Прищуренные глаза смотрели куда-то далеко в одну точку. Вот по морщинистому лицу с редкими кустиками волос на щеках прошла легкая судорога, и Афоня, резко поднявшись, осторожно вошел в юрту. Незнакомец спал. Афоня постоял немного над ним и тихо вышел. Вскоре его быстрая упряжка растаяла за серым горизонтом.
Разбудило Белянкина тяжелое предчувствие. Он с трудом разлепил веки, приподнялся. Юрта была пуста.
«Непростительно долго спал», — подумал Василий и вытащил из-под полушубка наган, крутнул барабан. Шесть патронов… И нетронутый магазин в винчестере.
Где же пастух? Рука теперь горела сильнее, опухшему плечу тесно под гимнастеркой.
Совсем рядом он услышал веселый лай, скрип нарт. Василий вскочил, рванулся к выходу и лицом к лицу столкнулся с Афоней. Рука незнакомца легла на рукоятку нагана.
— Эй, эй, эй, — пастух стряхнул снег с унтов, прошел на середину юрты. — Осторожный ты человек, товарищ.
Снова откинулась шкура, прикрывающая вход, и в юрту скользнул тщедушного вида якут.
— Брат мой, Федот, — сказал Афоня. — Вот к нему и поехал я утром, да ты неожиданно поперек моего пути лег. На беду ли, на счастье — никому не известно.
— Человек ты в наших краях новый, — заметил Федот и прошаркал торбасами в дальнюю от Василия сторону юрты. — Потому сдать тебя надо нашей власти.
— Какая же тут власть? — спросил Василий.
— Какая нам по душе… Да ты ее сейчас сам увидишь, — пообещал Федот. — Погоди немножко!
— Погожу, чего же, — спокойно произнес Василий. По надменным интонациям в голосе Федота он догадался, что попал впросак.
— Покурить-то можно? — обратился он к Афоне и, когда тот полез в карман за табаком, выхватил наган.
— А ну-ка, братишки, давай в кучу, — Василий продвинулся к выходу. «На дворе нарты… Ищи потом ветра в поле…»
Афоня поднялся с орона и подошел к ухмыляющемуся Федоту.
— Вот так! Покурите, а я до ветра схожу. — Держа на прицеле братьев, Василий попятился за полог и тут же почувствовал тупой удар по голове. Теряя сознание, он неуклюже осел на снег…
…Сознание медленно возвращалось к нему. Василий открыл глаза, обвел взглядом знакомую юрту и сник. Свет жировки золотился на погонах военного, устроившегося напротив Белянкина. Чуть в стороне, поджав под себя ноги, сидел якут, его лицо показалось Василию знакомым. Присмотрелся. Так это же проводник! Тот самый, что при первых выстрелах метнулся с нарт и исчез.
— «Предъявитель сего сотрудник ЧК Белянкин Василий, — читал офицер удостоверение, — командируется, на свинцовые рудники горного предприятия Степанова для выполнения возложенного на него поручения», — офицер отложил бумагу… Да…!
— Вот это птица! — воскликнул кто-то.
— После такого свиданьица на тот свет с превеликим удовольствием отойти можно, — Румянцев остекленевшими глазами смотрел на Белянкина, он узнал в нем бывшего своего приближенного. — Нет, все-таки бог есть на этом свете, и отныне я буду молиться всю жизнь. — Ротмистр расправил удостоверение Белянкина. — Товарищ сотрудник ЧК… В детстве я увлекался нумизматикой. Теперь коллекционирую такие бумажки… Вот еще одно удостоверение личности Эверстова, старшего милиционера, члена ВКП(б)…
«Хороший парень был, жаль».
— Куда ушел обоз, красная гнида?! — заорал Румянцев. — Говори!
— Господин Румянцев, чего с ним беседы ведете, отдайте его мне. Мой он, — раздался чей-то голос из полутьмы.
— Вот если не ответит на мой вопрос, тогда…
— Да я наперед знаю, не ответит, это же чекист. Дай рассчитаться с ним за рудники мои, — канючил Степанов.
— Шкура ты, Степанов. Только и печешься о руднике. А кто о России думать будет? — Румянцев повернулся к Белянкину. — По какой дороге ушел обоз?
«Спрашиваешь, значит, след потерял», — обрадовался Василий, и легко стало на душе. Он улыбнулся:
— Ограниченный ты человек, Румянцев, если не веришь Степанову. Ведь и вправду ничего не скажу.
— Я интеллигентный человек, не стану марать об тебя руки при этом грязном стаде… Степанов, забирай! Он твой.
Белянкина вытолкнули из юрты, отвели по снегу к одинокому кустику. Холодный ветер остудил горячее лицо Василия, пылающую огнем руку, ворошил русые волосы.
Прямо перед ним, метрах в десяти, застыл неровный строй бандитов. Схваченные изморозью стволы нащупывали его фигуру. Василий глядел не на эти стволы, а куда-то поверх голов бандитов. Желтовато-красное солнце наплывало над горизонтом…
— Погодите, — вопил Степанов. — Сначала я всажу в него пулю! Я…
Залпа не слышал, только вдруг ослабели ноги и он упал. Конец. Но сердце стучало, глаза видели. Видели, как надвигался на него Степанов. Василий силился подняться навстречу врагу, но страшный удар опрокинул его… Потом били еще, еще…
Степанов нагнулся над коченеющим, стащил с пальца правой руки Белянкина золотое широкое кольцо с тремя буквами и скорым шагом, не оглядываясь, поспешил вслед за отрядниками к юрте.
— А кольцо… — Захаров снял его с пальца, — оно попало ко мне уже через третьи руки. За него я отдал белого оленя. Торговец-то и поведал мне тогда, как все было…
Той зимой пошел Белянкину двадцать третий год… В девятнадцать лет он командовал кавалерийским взводом, потом стал политкомиссаром, чекистом.
Он любил Якутию и ее народ, за его счастье он отдал свою жизнь.
1973 г.