Страница 46 из 107
Видимо, проходит не более секунды, — успею, еще вопрос в глазах не погас. И я решаю играть ва-банк.
— Вы живете плохо. Площадь маленькая, перспектив никаких, дочь с мужем снимают квартиру. Зарплата — ноги протянуть. Все равно начнете воровать, уже воруете…
Попадаю в точку. Он втягивает голову в плечи, уверенности как не бывало.
— Я бы мог предложить вам так: я закрываю глаза, вы мне помогаете…
Радостная искорка под веком, хотя мне могло и показаться. Усилим атаку.
— Но я предложу совсем другое… При условии, что вы прямо сейчас дадите мне подписку о неразглашении разговора. Предупреждаю: разглашение не приведет вас на скамью подсудимых, просто мы тоже вынуждены будем опубликовать наше досье по вашему поводу. Вы лишитесь работы. Но мы можем реально вам «помочь» не устроиться вообще никуда…
У меня созревает мгновенный план. Я не промахнусь, нет…
— Объект, на который вы доставляете кислород, поражен преступными структурами.
— Вот в чем дело… — тянет он изумленно. — А я думал…
— Нет, именно это, ваша база — чепуха по сравнению с тем, что делается там… У вас есть доступ во внутренние помещения?
— Только когда заносим баллоны. Но ведь они… Они не вам чета… Они разотрут по стенке, если что… Эх, товарищ Медведев, неужто не понимаете: когда само государство преступник — кто с ним справится?
— Мы с вами, — говорю уверенно, жестко, непререкаемо. — Кто помогает тащить или везти баллоны на объекте?
— Как правило, двое моих ребят — экспедитор и грузчик. А что?
— У них пропуска, как и у вас?
— Никаких пропусков нет. Накладная, охрана проверяет содержимое кузова, и все.
— Документы?
— А зачем? Нас знают…
Немыслимо… Впрочем, бардак есть бардак.
— Объект — больница?
— Д… Д-да… — давится он. — Я догадался… случайно. Иногда… вывозят гробы. Хоронят… редко.
— А… чаще?
— Не знаю, — он мрачнеет до черноты. — Один… там мне… сказал… как-то, что умерших… растворяют, что ли… Опытное производство. Вроде бы земель под кладбища больше нет…
— Растворяют мертвых… — повторил я. — Или… живых?
Он хватается за сердце:
— Не… знаю. Все может быть. Товарищ Медведев, верьте: давно хотел оттуда уйти, так ведь раз в месяц они нам… хорошие продукты дают. Сами знаете, как сейчас…
Пристально посмотрел:
— Только как же? Вы, милиция, против… них?
Я хочу ему наврать, что я не из милиции. Что я — из Особой инспекции Центрального аппарата, что сотрудники объекта погрязли и так далее, но ведь это обман? Тогда зачем пытаться победить одну ложь другой?
И я говорю:
— Мы, люди, против них. Обыкновенные люди. Где живут твои, знаешь? Экспедитор, грузчик?
Он знает. Я диктую ему «подписку», он пишет ее в моем блокноте, возвращает ручку и вздыхает:
— Зачем вам они?
И я объясняю: вместо них на объект поедут наши люди. Двое. Может быть — трое. Мы сменим настоящих в пути. Мы подберем себе такую же одежду. Что? Они могут не согласиться? Побояться лишиться работы? А кто они, эти двое?
— Один — алкаш, — рассказывает Плохин. — Второй… Сложнее. Пьет, конечно, играет на автоматах, но — начитан, культурен…
Это ничего — думаю про себя и произношу вслух. Справимся. Сколько они возьмут за участие в деле? Ведь риску практически никакого. Уступили свое место нам, а на обратном пути — снова сели и вернулись на базу как ни в чем не бывало?
— Не знаю. По нынешней алчности — дорого, я думаю… А если… сорвется?
— Не сорвется. Но… Мы прямо сейчас оставим у тебя дома сто тысяч рублей…
У него лезут на лоб глаза.
— Нет… Вы — не милиция. Кто вы?
— Я же сказал тебе: хорошие люди. Никому не хотим зла. Хотим выручить… с этого объекта хорошего человека. Ты против?
Я поставил на карту все. Я крепко рискую. Но ведь трус не играет в хоккей. Если он откажется помочь — амба. Других путей нет. И кажется мне, что он хорошо знает, что делается на этом объекте, боится его и тихо ненавидит.
— Я согласен. Денег не надо.
Так и есть. Я не ошибся. Убеждаю:
— Деньги — на всякий случай. И пойми: мы берем тебя в товарищи. И делимся с тобой, вот и все, — в доказательство я рву его «подписку» на мелкие клочки, закатываю в шарик и незаметно для всех (он видит!) швыряю под проходящий поезд. Мне кажется, я убедил его…
…Дальнейшее — просто. Он знакомит меня сначала с экспедитором. Я кратко объясняю суть просьбы, вручаю тридцать «кусков», беру расписку — подробную, кто, за что, когда, — эта расписка сильнее подписки, экспедитор все понимает отлично…
…Грузчик еще сговорчивей: просит «прибавить». Нахальный интеллектуал. Даю ему «сверху» 10 тысяч, он счастлив, лепечет, запинаясь:
— Н-не знаю, чего там и так далее, но готов… И уже соответствую, не сомневайтесь!
Я диктую ему «подписку». Он мгновенно трезвеет:
— Но ведь если что… Требую еще пять.
Сходимся на половине — я мог бы дать ему и десять, но есть правила игры.
Дело сделано, мы расстаемся, у нас чуть более суток, чтобы обзавестись нужной одеждой и минимально правдоподобными «карточками» — пропусками.
Встретились вечером. Модест принес «авансовый отчет», Джон порвал его не читая. Изучили «карточку». Это внутренний пропуск, может быть — некий «опознавательный знак». Судя по тому, что кодовые замки открываются простым набором нужных цифр и карточка в процессе не участвует — электроника у них на уровне «отдаленной перспективы»…
В общем — чепуха.
И приходит идея: некогда у меня был на связи фотограф, хороший парень, надежный.
Я поехал к нему без звонка. Он живет по-прежнему один, не женился, любовниц нет — уникум…
Показал «карточку», он сразу все понял.
Приступает к работе. Фотографирует, проявляет.
— Текст сами напишете? Тут еще печать эта… Но она простая…
— Делай сам, ты же умеешь…
Делает. Получается как на фабрике Гознак. Через час он вручает мне три глянцевых прямоугольника. Моя фотография, фотографии Джона и Модеста. Печати, аббревиатура — все на «ять»!
Оставляю на столе тысячу рублей. Он бледнеет:
— Так вы…
— Именно. И забудь обо всем. Я бы, конечно, мог тебя не разочаровывать, но в моем теперешнем деле обман не нужен. Хватит обмана…
— А я всегда гордился… — бормочет он. Улыбается: — Не боитесь?
— Не боюсь. Чувствую. Я думаю, что люди должны верить друг другу хотя бы иногда. Вот что: то, что я хочу сделать, — это не преступление, ты это должен понимать. Формально, с точки зрения преступников — да! Но ведь мы полагаем себя людьми нравственными?
— Я привык вам верить. Вы были человеком. Всегда. Начальники ваши — редко. А вы — всегда.
Улыбнулся:
— А ведь мы с вами странным делом занимались… Люди живут, ходят в театр, улыбаются, женятся, детей рожают, а мы все врагов ищем и выкорчевываем. Вы верите в них?
— Не очень. По совести — все это имитация деятельности. И вообще — кого считать врагом? Кто хочет жить лучше и других за собой ведет?
Он пожал мне руку:
— Желаю…
И мы расстались.
…Теперь — хроника, все по минутам:
8.00. Фургон с баллонами остановился в Средне-Кисловском — тихий переулок в центре. Мы — сели, они — сошли.
— Если до 16.00 не будет звонка — исчезайте.
8.05. Едем. Модест ведет грузовик умело, даже с некоторым изяществом. Маршрут изучили.
Тяжело молчим, только один раз Джон меланхолически крестится — мы едем мимо Ваганьковского кладбища.
Хорошевское шоссе, влево, еще влево, направо…
На другой стороне показался прозрачный забор — поверху тонкие струны охранной сигнализации. Пусто, в окнах темно, только два-три светятся мертвым неоновым светом — напряжение нарастает, словно нить лампочки под реостатом: вишневый цвет, красный, белый…
9.00. Поворачиваем и останавливаемся у автоматических ворот, Модест дает два гудка: один длинный, один короткий — как и положено.
9.01. Ворота ползут — пока все «ком иль фо», въезжаем, стоп, охранник с автоматом вспрыгивает на подножку.