Страница 71 из 92
Дядя Кирилл знал каждый кустик и каждую тропку. Михаил Иванович шел, опираясь на трость. Кожанка у дяди Кирилла наброшена на плечи.
Выбрались на тропку, пошли по ней. Очутились на небольшой поляне. До войны здесь была смолокурня. Потом все пришло в запустение. Бочонки как были наполнены черным варом, так здесь и остались — люди воевали, не до того. Бочонки от времени рассохлись, вар на жарком солнце расплавился и растекся по поляне лавой. Лава эта затвердела, никакое солнце ее уже не брало.
Михаил Иванович остановился на краю поляны. Сказал дяде Кириллу:
— Сколько добра пропадает!
— Руки не доходят, Михаил Иванович, — ответил дядя Кирилл. Замечание он воспринял как упрек.
— Знаю, знаю. Но край у вас богатый, добро всюду — и в земле, и в озерах, и в лесах. Будет еще оно служить народу!
— И красиво у нас, Михаил Иванович!
— Изумительно! А люди какие! В Каслях смотрели художественное литье. Сейчас там делают бюсты Карла Маркса. До чего же искусные руки у каслинских мастеров. Какую красоту производят. Да, — неожиданно улыбнулся Михаил Иванович, — каслинские рыбаки хотели нас ухой накормить, но, к сожалению, неудача их постигла.
— Какая же?
— Невод порвался. Беда очень огорчила старика-артельщика. Я сегодня несколько раз вспоминал, и мне по-рабочему жаль его.
— Артель знакомая. Деда зовут Зиновием, потомственный рыбак.
— Краю вашему великое будущее принадлежит. Оправимся от разрухи, укрепим свое положение, и тогда увидите, какие тут дела развернем. Товарищ Ленин придает Уралу громадное значение. И мы еще с вами встретимся, Кирилл Иванович.
— Непременно!
Михаил Иванович постучал посошком по затвердевшей лаве вара. Выбрал осколочек, достал платок, аккуратно завернул кусочек и сказал дяде Кириллу:
— Представьте, в Москве трудно достать хорошего вару. А у меня в Кремле знакомый сапожник есть, подарю ему. Вот обрадуется!
— Михаил Иванович! — воскликнул дядя Кирилл. — Мы сколько хотите...
— Спасибо, спасибо! Обрадуется и этому кусочку. Не всегда же будем бедные! Дай срок, разбогатеем — весь мир удивится. И не за горами то время. Не пора ли нам обратно?
Об этой встрече мне рассказывал тоже тятя, рассказывал, понятно, по-своему, знал-то он со слов других. Дядя Кирилл женился поздно, и был у него единственный сын, года на четыре старше меня. Как-то приезжал он в Кыштым, и я с ним познакомилась. Живет в Ленинграде, крупный инженер. У него сохранилась статья корреспондента, который ездил с Михаилом Ивановичем. Корреспондент описал разговор на поляне подробно, однако статья почему-то не была опубликована. Я сняла с нее копию и храню у себя.
И еще об одной встрече тяти с дядей Кириллом рассказывала мне мама под большим секретом. Сколько потом не наводила я тятю на эту тему: мол, о чем вы в последний раз с братом беседовали, — отмалчивался.
Год был голодный, тут еще пожар. Совсем тяжелая жизнь настала. Ну, а мама с тятей жили сносно.
Мама рассказывала:
«Ты уж отцу-то не передавай, что я тебе скажу. Больно сердится, когда напоминают. Я-то и сама не сразу разобралась, что к чему. Я же тебе толкую — жили мы ничего, а люди бедствовали. Поначалу вроде мне хорошо было — натерпелась я с больной матушкой. И вот уже Михаил Иванович уехал, погорельцы строиться начали, осень наступила. Нежданно-негаданно Кирилл к нам заявился. Увидела я его и обомлела: боялась я его. Плохого о нем ничего не слышала, нет, все уважительно о нем говорили. Но как не толкуй — начальство, а перед начальством я завсегда робею. Вечером было, корову доила. Чуть подойник не перевернула, так испугалась. Кирилл внимательно поглядел на меня, первый раз мы встретились, добрыми такими глазами посмотрел, а я еще больше оробела. «Как звать-то?» — спросил. «Дусей» — «А что, Дуся, хозяин дома?» Костя сапоги чинил в избе, окна открыты были, услышал разговор, голос подал. Кирилл в дом вошел. Я тоже в избу зашла, а у них разговор уже круто поехал. Поначалу-то, как я потом узнала, Костя за бутылкой в шкаф полез, хотел угостить брата. Но тот отказался и сразу за дело. А дело-то, вишь, какое было. Костя рыбу втридорога продавал, стало быть, вроде бы на чужой беде наживался. Кирилл сидит в переднем углу, правую руку на стол положил, левую в кармане кожана держит. Костя спиной к круглой печке прижался, руки назад, бледный. Когда я зашла, у них вроде заминка получилась. А потом Кирилл продолжал без крику, тихо так:
— Надо же дойти до такого дела, а? Батька наш всю жизнь на работе горб гнул, любую копейку потом обмыл, ни одна нечестная полушка к его рукам не прилипла. А ты ведь тоже рабочим человеком жизнь начинал.
— А кто же я сейчас по-твоему? — закричал Костя. — Вот они! — он руки вперед выкинул: — В мозолях! Пальцы, как грабли!
— Не кричи, пожалуйста. А кто ты есть — отвечу: паразит!
Костю будто кто шилом в бок ткнул, хотел на Кирилла броситься, только я посередке встала. Кирилл поднялся и сказал тихо:
— Паразит, где хочешь скажу. За новую жизнь драться не хочешь, живот бережешь. Свободу, которую Советская власть принесла, ты в корыстных целях используешь, на слезах сиротских да на горе людском богатство нажить хочешь? Не дадим!
— Я своими руками добываю!
— Своими... Жаль мне тебя, слепой ты!
Дядя Кирилл в тридцатые годы поехал в деревню двадцатипятитысячником. Его убили кулаки из обреза. Такой замечательный человек был!»
На этом записки Огневой заканчивались.
Алексей приехал
Григорий Петрович долго размышлял над прочитанным. Надо отдать должное Огневой — она человек объективный. На свою семейную хронику глянец не наводила, хотя искушение, возможно, и было. И это делает ей честь. Своего отца, этого бродягу-отщепенца, могла бы представить этаким романтическим типом.
Андреев отчетливо вспомнил Огневу, увильдинскую ночь у костра, лицо ее, когда она рассказывала про Силантия Сугомака. Видимо, все-таки Огнев — недалекий человек, если не понял такую женщину. А если не дурак, то одумается и прибежит.
Тетради Андреев завернул в тот же пакет и решил занести в редакцию.
По пути встретил Огневу. Но не подошел к ней. Она шла под руку с полковником. У того спортивное сложение, благородная осанка. Жаль — не спросил: Огнев — военный или гражданский? Огнева его не заметила, была увлечена разговором: что-то с жаром рассказывала, а он слушал с трогательной улыбкой, с какой обычно старшие слушают милую болтовню детишек. Хотя лицо полковника было моложавым, он все-таки выглядел старше ее. На кителе пестрели три ряда орденских планок. Огнев. Чувствуется в нем с первого взгляда тот кремень, о котором поминала Огнева.
Григорий Петрович на месте редактора не застал. Пришлось возвращаться домой с тетрадями. На другое утро только сел с матерью завтракать, к дому подкатил редакционный «газик». Из него вышла Огнева. Он встретил ее у ворот. Пушок лаял зло, чуть ли не землю рыл под собой. Она энергично пожала Андрееву руку, спросила с улыбкой:
— Не ждали?
— Не ждал. Заходите.
— Нет, не могу.
— Тогда минуточку, тетради я сейчас вам вынесу.
— Я не за ними. Приехала звать вас с собой.
— С собой?
— Ну, да.
Андреев улыбнулся. Она пояснила:
— Хочу познакомить вас с одним интересным человеком. Не покаетесь.
Ага, значит, действительно вернулся Огнев. Вон она какая радостная. А что — любопытно познакомиться, судя по внешности — занятный человек.
И вот старый «газик» снова подминает под себя километры. Мчит по той же дороге к Увильдам. Огнева опять устроилась на переднем сиденье. У Андреева настроение было так — среднее. Огнева повернулась к нему, спросила:
— У вас скверное настроение?
— Вроде ничего.
— А отчего нахохлились?
— Признаться, ваш приезд застал меня врасплох.