Страница 65 из 92
— Почему же тогда не отзываетесь?
— Я соображал.
— Чего тут соображать-то?
— Как чего? Где она, Кариха-то? Она старуха-то, знаешь, какая?
— Какая?
— Непоседная. И соображаю, где она седни. Утром червяков копала да удочки ладила. Выходит, рыбалит она.
— Как рыбалит? — удивилась Огнева и взглянула на Андреева. В уголках ее резко очерченных губ пряталась улыбка: вот на каких чудных стариков наткнулись. Один еле шамкает, а «ухи» у него вострые, а другая, которой по слухам тоже где-то под семьдесят, ловит рыбу.
— Обыкновенно. Сидит на лодке за островом и ловит. Валяйте к ней. Весло мое возьмите, вон оно к стене прислонено.
Андреев взял кормовое весло, еще не зная, поплывет Огнева к Карихе или будет ожидать ее на берегу. Видимо, этим он положил конец ее колебаниям. Она махнула шоферу: мол, можешь уезжать. Шагая к лодкам, сообщила Андрееву:
— Старуха, кажется, любопытная.
Андреев подумал, что старуха-то, понятно, любопытная, но и сама-то Огнева из людей, видать, непростых. Григорий Петрович выбрал плоскодонку, сдвинул ее на воду и пригласил Огневу садиться. Она сняла туфли, забралась в лодку босиком, и он обратил внимание на ее маленькие аккуратные ноги, на красивые, будто точеные, пальцы.
— Теперь я вижу, что вы кыштымец, — улыбнулась Огнева, когда он вывел лодку на глубокую воду и уверенно направил ее по протоке, намереваясь выбраться из горловины на простор. Огнева легла на носу лодки, опустила руку в воду и радостно проговорила:
— Прелесть-то какая!
Ветра не было. Лодка плыла без качки, оставляя за собой морщинистый след, расходящийся веером. Справа уплывал назад каменистый берег острова, а за камнями буйствовала дикая малина вперемежку с крапивой. Липа цвела, и на лодку волнами накатывал медвяный аромат. Слева никли камыши с черными гроздьями головок.
Из-за мыса виднелся кусок серебристой водной дали, а в синем мареве дня горбились горы.
Небо совершенно безоблачное, облака куда-то уплыли и уволокли за собой ветер.
Григорий Петрович гребет тихонько. Весло слабо шкрябает о борт. Звонко всплескивается вода. Огнева уставила очки вдаль, о чем-то задумалась. Ее округлые плечи потеряли обычную напряженность, сникли. Была она сейчас обычной бабой, которую легко обидеть и у которой слезы были совсем близко. Он остро почувствовал это, вспомнив рассказ старика Куприянова о дочери и то обидное, слово, которое тогда сорвалось у матери: разведенка.
Огнева, вероятно, ощутила на себе его взгляд, зябко поежилась и вдруг поднялась, села на беседку лицом к Андрееву, округлыми движениями ладоней поправила волосы и улыбнулась.
И тут Григорий Петрович заметил лодку, которую они искали. В ней сидела женщина, словно окаменелая. Голову ее плотно прикрывал белый платок. Поперек лодки лежало несколько удилищ. Старуха терпеливо ждала клева. На ней был серый мужской пиджак и сарафан.
— Кариха, — кивнул головой Андреев, и Огнева обернулась.
Подплыли к Аграфене близко, с противоположной стороны от той, куда были заброшены ее удочки. В рыбацком этикете Андреев кое-что смыслил. Но все равно старуха среагировала обидчиво:
— Пошто здесь остановились? Или места мало? Чапайте, чапайте дальше.
— Аграфена Степановна, а ведь мы к вам, — сказала Огнева.
Старуха повернулась к ним лицом и удивленно, нараспев произнесла:
— Ко мне? Какой же леший вас ко мне привел?
— Без лешего, Аграфена Степановна.
— Ты меня по имени-отчеству, а я тебя чо-то не знаю. Откель же ты такая будешь-то?
— Я из Свердловска, а вот он из Челябинска.
— А курить-то у вас есть?
— Я не курю, бабушка, разве что Григорий Петрович.
— Тоже не балуюсь.
— Экие греховодники, — сказала старуха. — Всю мою рыбу перепугали, а закурить не дают.
— Вам бросать пора курить-то, — улыбнулся Григорий Петрович.
— Вот умру, тогда и брошу. Эх, перебили вы у меня рыбалку. В толк вот не возьму — неужели из-за меня в такую даль тащились?
— Из-за вас.
— Айдате на берег. Смотаю удочки и догоню.
Андреев привел лодку на остров. Огнева проворно спрыгнула на берег и подтянула суденышко. Через несколько минут приплыла и Кариха. Веслом орудовала сильно и споро, экономя силу: аккуратно прижимала весло к лодке и при взмахе не откидывала далеко. Движения отточены, почти механические — всю жизнь на озере прожила.
Роста она небольшого, сухощавая. Глаза совсем молодые и бойкие. Даже не верилось, что на морщинистом лице, дубленном всеми ветрами, жарой и морозами, могут быть такие чистые, будто росой умытые глаза.
Кариха облюбовала отполированный камень-валун, села на него, положив руки на колени, и поглядела на стекла очков Огневой:
— Пошто глаза-то испортила, молоденькая ведь еще?
— Ничего не поделаешь! Вы, говорят, Аграфена Степановна, много сказок знаете?
— Кто же их не знает? Без сказки-то внучку и спать не уложишь. Ну так что, коли знаю?
— Я вот сказки собираю, потому и приехала к вам.
— Экую забаву нашла, милая, — сказки собирать. Малое дите, что ли?
— Ваши сказки, кроме внучки, кто еще слышал?
— Ну, а как ты думала? Наши деревенские шалуны слышали.
— А надо, чтоб все их знали, не только деревенские. Вот я запишу ваши сказки да в книжке напечатаю.
— Гляди, какая прыткая! Да ты, поди, там меня на смех выставишь. Нет уж, милая, уволь ты меня от этого греха!
— Ох, нехорошо получается, Аграфена Степановна, — покачал головой Григорий Петрович. — Нелюбезно вы гостей встречаете.
— А какие вы мне гости? Я вас и знать-то не знаю, и вижу-то первый раз. Даже табачком не угостили.
— Да я вам заплачу, не беспокойтесь, Аграфена Степановна.
— Чего, чего? — будто ослышалась Кариха.
— Не бесплатно, за деньги... — потерянно проговорила Огнева, понимая, что зря обмолвилась о деньгах, обидела вот Кариху. Та встала и молча пошла к лодке. Огнева с досады кусала губу, вид у нее был такой — вот-вот заплачет. Григорий Петрович торопливо догнал странную старуху и сказал укоризненно:
— Любопытно, знаете: всегда считал, что горячиться могут только молодые люди...
— И, милый, нисколечко я не кипятюсь. Только не желаю сказки за деньги рассказывать, грешно это.
— Да ради бога! — воскликнул Григорий Петрович. — Валяйте за так, за спасибо!
— Ох и настырный ноне народ пошел. Сказок им захотелось!
— Очень захотелось, Аграфена Степановна!
— Ну чо с вами, неугомонными, поделаешь. Загнали старуху на остров, деваться некуда, так и быть, — а в молодых глазах ее лукавые искорки засветились. Огнева даже расцвела, когда увидела, что Кариха возвращается, и благодарно поглядела на Андреева. Кариха села на тот же валун, сняла с головы платок. Волосы у нее седые, с желтизной, редкие, зачесаны назад и там собраны в тощий пучок. Платок перекинула на шею, опустив концы на грудь.
— Ужо ладно. Расскажу вам про Клима Косолапова, как он на Морском острове скрывался и как дед Петрован со внучком Никитушкой помогли ему. Клима-то шибко искали стражники, потому как он супротив хозяев-кровопийцев поднялся.
Легенда была интересная. Кариха рассказывала живо, хотя и неторопливо. Стражники пронюхали, где скрывался Клим Косолапов, поплыли на Морской остров и прихватили с собой Петрована. Внучек Никитушка опередил стражников, сообщил Косолапову об опасности. Но он был один, а стражников много.
Когда Аграфена Степановна кончила, Андреев сказал:
— Не был здесь Косолапов, из истории известно.
— Много ты понимаешь. У народа память крепкая.
— В конце концов это не важно, был на Увильдах Косолапов или не был, — возразила Огнева. — Это народное творчество. Давайте, бабушка, еще что-нибудь.
— Какая я тебе бабушка? Зови Аграфеной. Меня даже Танька, внучка моя, по имени-отчеству кличет.
Они просидели со старухой до вечера. Кариха устала, да и выговорилась вся. Андреев и Огнева ахнули: совсем забыли про редактора. Он, наверно, сбился с ног — ищет.