Страница 56 из 60
И ведь если бы я с журналистским заданием на заехал бы в 1933 году в Кабардино-Балкарию, у меня не зародилась бы тема той трилогии — «Горы и люди», «Зарево» и «Утро Советов», которую я завершил только в этом году.
Кстати сказать, работая на заводе им. Владимира Ильича, я собрал некоторые материалы по истории этого завода и совсем не предполагал тогда, что они мне понадобятся только много лет спустя, когда я писал «Зарево» и «Утро Советов».
И сейчас, когда возраст и болезни стали все чаще на продолжительное время привязывать меня к дому, я, благодаря тому, что смолоду был подвижен и любопытен, знаю, что мне всегда будет о чем писать.
Всю жизнь важнейшим двигателем моей писательской работы, начиная с «Недели», является ощущение, что я рассказываю читателю о том, чего он еще не знает. Но для того, чтобы это ощущение не обмануло, нужно следить за современной литературой, знать, что пишут твои товарищи по перу. Раньше, чем стать писателем, надо быть активным и культурным читателем. Без органического и постоянного повышения своего образования и культуры никакой творческий рост невозможен.
Литературный институт не является единственной формой воспитания писательской молодежи. Молодой писатель может вырасти и вне литературного института. Ведь в нашей стране нет такого угла, где бы отсутствовала библиотека, лучший друг начинающего писателя. Только нужно помогать культурному росту писателя, советовать, что и как читать, помогать разбираться в прочитанном, консультировать его первые шаги на литературном поприще.
Выше я уже писал о том, что еще до того, как у меня возник замысел «Недели», я не раз брался за перо, чтобы выразить все то, что было мною пережито за революцию. Но у меня ничего не выходило и прежде всего потому, что я, так как революция представлялась мне грандиозной, пытался передать это впечатление грандиозности, охватить ее всю, обязательно создать эпопею.
Но для того, чтобы прийти к созданию эпопеи, все равно необходимо определить рамки ее, а для этого нужно правильно наметить тематическую задачу, которая определит сюжет, без которого невозможен отбор нужного материала. Но построить в ранней молодости такой грандиозный сюжет мне было еще не по силам, и от моих эпических замыслов остались всего лишь разрозненные отрывки.
«Неделю» мне удалось написать только потому, что я ограничил себя, заставил себя во что бы то ни стало дописать свое произведение до конца. Что у меня получилось, лучше всего видно из приведенного выше разговора с Сергеем Антоновичем Клычковым.
Я еще не умел тогда упорно работать над теми местами, которые мне не давались. И все же решение дописать вещь до конца было решением правильным. Пусть первый черновик будет очень несовершенен, и рукопись еще предстоит переписать восемь или девять раз, надо, как я выразился выше, «через колдобины и буераки» гнать повествование к концу, а потом вернуться и снова и снова работать, доводя дело до конца.
Дописав «Неделю», я уже твердо знал, что для того, чтобы создать произведение художественной прозы, надо из всего многообразия жизни выделить такую линию, которая даст возможность показать типические черты времени и дать людей этой эпохи во всяческом проявлении их характеров. Следуя именно этим принципам, я и довел до благополучного конца работу над другой своей повестью — «Комиссары».
Однако от своих эпических замыслов я не отказался. В 1925—26 году я попытался написать большой роман о переходе страны от военного коммунизма к нэпу — «Поворот», но осуществить я сумел только первую часть этого романа. Я собрал материал и написал около пятнадцати листов романа о Сталинградском тракторном заводе — «Говорит бригада Власова», и тоже, признав свою неудачу, переработал материал этого романа в цикл рассказов, вышедших сборником под названием «Рассказы товарищей».
И только в настоящее время, как мне кажется, я выполнил свой заветный замысел — закончил трилогию, материалы к которой я стал собирать в 1933 году.
Но об этом вспоминать еще рано, это мой сегодняшний день.
Москва, декабрь 1956 года.
Иван Малютин
НЕУТОМИМЫЙ ИССЛЕДОВАТЕЛЬ АЗИИ
(Воспоминания о Г. Н. Потанине)
В годы первой мировой войны я жил в Барнауле. Несколько лет подряд (1914—1916 гг.) проездом из Томска на Алтай и обратно Григорий Николаевич Потанин останавливался в этом городе у родственников сибирской поэтессы Марии Георгиевны Васильевой.
Неутомимый исследователь Азии, чьи статьи почти на протяжении 50 лет печатались в различных изданиях и, главным образом, в сибирской печати, Г. Н. Потанин, как путешественник и культурный деятель, сделал очень много для развития отечественной науки.
Ныне выявлено более 235 книг и статей, написанных Г. Н. Потаниным по вопросам географии, этнографии внутренней Азии, Алтая и Казахстана. Свои длительные поездки в Монголию, Китай, Тибет и другие отдаленные уголки малоизвестной Азии он совершил со своей первой женой Александрой Викторовной — известной путешественницей, автором многих рассказов о бурятах, монголах, о китайских женщинах, делившей все радости и лишения в путешествиях со своим мужем.
В каждый свой приезд в Барнаул он присылал за мной, ибо очень любил поговорить о книгах, а я тогда заведовал библиотекой в Народном доме. При встрече со мной он спрашивал, какие новые книги вышли в свет и какие из них получены библиотекой. Его особенно интересовали книги по этнографии, фольклору, художественная литература. Такого страстного читателя и любителя книг я не знал. Г. Н. Потанин был не только книголюб, но и большой знаток литературы.
Из книг, которых еще не читал Потанин, он обычно просил меня составить библиотечку и брал ее с собой на Алтай. Возвращаясь месяца через два-три в Барнаул, опять приглашал меня к себе, возвращал книги и давал о них подробные отзывы.
Вместе со мной Г. Н. Потанина навещали некоторые его старые друзья и знакомые. Он рассказывал нам о своей жизни и путешествиях по Китаю. Тибету, озеру Зайсан и т. д. Рассказывал живо, интересно, увлекательно. Низенький, близорукий, с бородкой, с изжелта-серыми, какого-то пепельного цвета волосами, с высоким лбом и густыми бурыми бровями, над металлическими дугами очков, он был еще очень бодр для своих 75 лет.
Помню, однажды он рассказал нам о своем бегстве из Петербурга после студенческих беспорядков. Часа два он рассказывал о том, как в каком-то полустуденческом костюме, не заходя в комнату, не успев переодеться, убежал он из города, чтобы не попасть в руки полиции. Со скудными грошами в кармане, без документов, удостоверяющих его студенческую личность, пробирался он в Сибирь на родину, в станицу Ямышевскую на Иртыше. Путь лежал через Самарскую и Оренбургскую губернии.
С пустыми руками, без багажа, где пешком, где на поезде, покупая билет до какой-нибудь ближайшей станции, пробирался он все дальше и дальше. Наконец Г. Н. Потанин добрался до Волги, сел на пароход.
— Мне казалось, — говорил он, что каждый знает о моем нелегальном положении. И особенно я опасался жандармов. Невольно думалось, что вот они знают меня, следят за мной и не приглашают куда следует только потому, что еще не пришла минута лишить меня свободы.
Очень осторожно приходилось отвечать на такие вопросы: «Откуда молодой человек, пробираетесь? Куда путь держите?».
Как-то ночью я, пробравшись на верхнюю палубу парохода, сидел в глубокой задумчивости на свободной лавочке и размышлял о том, где лучше сойти с парохода — в Самаре или в Саратове.
Вдруг на палубе появился человек в военной форме. «Уж не следит ли он за мной?» — невольно подумал я. Два раза этот человек прошел мимо меня. Потом подошел ко мне, постоял, посмотрел на меня и сел рядом на скамейку.
«Ну, вот и конец моему путешествию», — невольно мелькнуло у меня в голове. Сижу и думаю: «А вдруг он задаст мне какой-нибудь вопрос, что я буду отвечать?»
Вид у меня был довольно подозрительный. Во мне не трудно было узнать студента. А о студентах было уже известно, что они забастовщики и что многие из них разбежались по всей России во избежание арестов. Военный человек взглянул пристально на мое ветхое обмундирование, на мое бледное лицо и спросил: