Страница 138 из 163
В какой-то момент Лигошин не выдержал:
— Дорогой Джо, кончайте ваш треп и переходите к делу.
— К какому делу?
— Не прикидывайтесь.
Джо покраснел, что бывало с ним редко.
— Уверяю вас.
— А-а-а, бросьте. Вы человек практичный, давайте выкладывайте.
— Напрасно вы подозреваете, Миля просила меня… — забормотал Джо.
Лигошин выслушал, помотал головой.
— Не верю. Боюсь, что и с Милей вы закрутили из-за меня.
Джо оглядел Лигошина от шляпы до огромных ботинок – этакий симпатичный гриб.
— Нет, Миля привлекательней…
— Ладно, мы с вами оба закрытые. Откровенности у нас быть не может. Разница в том, что в данном случае рискую я.
— Раз вы согласились, значит, я вам тоже нужен.
Они выжидающе посмотрели друг на друга. Джо улыбнулся просительно, Лигошин хмуро.
— Я хотел бы, — сказал Джо, — получить более определенные данные о степени участия Розенбергов.
— Попробую, — не сразу сказал Лигошин, — хотя душа не лежит у меня к вашим фанатам. Вы мне тоже окажете услугу… Я вам напишу кое-что про наши дела, ну, то, что я рассказывал. Со всеми данными. Даты. Адреса поражений. Вы для меня счастливая случайность. Бутылка, брошенная в океан, — авось когда-нибудь дойдет. Согласны? В случае чего можете сжечь. Чтобы самому не сгореть. Одно дело разговоры, другое – бумага.
— И что дальше?
— Когда-нибудь вы вернетесь домой. Я уверен в нашей системе, она вас доведет. Я хочу, чтобы мир узнал про все эти катастрофы, про захоронения.
— А вы не боитесь, что вас обвинят в измене?
— Кому измене?
— Родине.
— Где она – моя родина? Наше Замошье, наше Кошкино? Да их и не стало. Сселили. А Москва – какая ж это родина? Может, она и столица мира. Не знаю. Нигде не бывал. Нет, бывал в городах, в которых вы не бывали: Арзамас номер такой-то, Челябинск такой-то. Их тоже на карте нет. Ядерные концлагеря. Плюс еще полигоны. Вот какую мне родину сделали.
— И я все это должен буду хранить?
— А что вы собирались сделать с данными о ваших друзьях?
— Не знаю.
— И с этими то же самое.
— А если я вас подведу?
— Э-э, не беспокойтесь. Это случится уже без меня.
Лигошин был не из тех, кого следовало утешать, и все же Джо сказал:
— Никто не знает своего срока.
— Ерунда. Умирать вовсе не трудно, так или иначе это всем удается.
Два воробья задрались, налетая друг на друга, толпы воробьев-болельщиков суетились на ветках, подбадривая забияк. Джо хохотал, теребил Лигошина:
— Они мудрее нас!
…Вернувшись в Ленинград, Джо больше месяца ждал обещанного звонка от Лигошина. Позвонил Миле, и та сказала, что дядя в больнице. А через две недели пришла телеграмма… Джо прилетел на похороны. Гроб завалили венками. На красных лентах блестели золотые надписи – от разных министерств, академии, от ЦК партии, от Косыгина. Джо стоял в почетном карауле у изголовья и смотрел на неузнаваемо маленького, обглоданного болезнью Лигошина. Просвечивали желтоватые кости черепа, выступили скулы, челюсть, голова, как стиснутый кулачок, торчала из большого ворота рубашки. Костюм стал слишком большим, в нем лежал маленький скрюченный Лигошин, который когда-то жил в большом, рыхлом теле.
Министр осторожно обрисовал неоценимый вклад Лигошина в оборону. Говорили о счастливой творческой жизни, о том, как простой крестьянский мальчик достиг высот мировой науки, такую возможность дает только советская жизнь. Никто не обращал внимания на хмурую гримасу Лигошина среди цветов и подушечек с орденами.
Миля подвела Джо к вдове. Маленькая полная брюнетка в толстых очках не отозвалась, некоторое время прямой взгляд ее сухих глаз сохранял недружелюбие, потом она вспомнила, что уже в больнице муж предупредил: в письменном столе – пакет для “Милиного кавалера”. “В случае чего передай”. Сразу после кончины Лигошина в квартиру заявились “мальчики из конторы” и забрали все бумаги.
— Конверт был надписан?
— Там была надпись: “В бутылку”… Попробовать вернуть?
— Подождите.
На Новодевичьем кладбище к Джо подошел мужчина в кожаной кепке, кожаном пальто, укутанный полосатым шарфом.
— Узнаете?
Джо вгляделся – так и есть: Юрочкин. Теперь он работал в Москве.
— Вы что, дружили с покойным?
Джо неопределенно повел плечами – нет, мол, были связаны по работе.
— Бывали у него дома?
— Нет.
— Трудный был человек, царство ему небесное, — произнес Юрочкин полувопросительно, подождал, потом сказал: – Глупо вел себя в последнее время покойник, так что, можно считать, повезло ему.
На поминки Джо не поехал, этот здешний обычай казался ему странным. Они долго бродили с Владом по кладбищу между пышных надгробий. Влад советовал не заикаться о бумагах Лигошина: могут докопаться до адресата – и у родных будут неприятности. Но что бы он делал с этими материалами? — допытывался Влад. Об этом Джо не думал, он понимал: будь материалы Лигошина у него, они заставили бы его действовать. Получи он малейшие данные о Розенбергах, ему надо было бы пустить их в ход, то есть переслать тайком – но куда, кому? Значит, искать связи, значит, переступить… Он поймал себя на чувстве тайного облегчения – оттого, что все это сорвалось…
XXIX
Центр строили на удивление быстро. Командовал строительством замминистра Кулешов. Он мастерски пользовался своими связями, и более всего именем Н. С. Хрущева. Звонил его помощникам, докладывал еженедельно, как идут дела. Вроде никто его об этом не просил, но он приучал их к центру. И приучил настолько, что, если запаздывал со звонком, помощники сами справлялись, что случилось. Он посвящал их с подробностями в свои тяжбы с энергетиками, банком, железнодорожниками.
Одновременно с самим центром воздвигались научные институты, конструкторские бюро, жилые корпуса, универмаг, завод, гараж, котельная. Лаборатория начинала работу в неотделанных, сырых, заваленных строительным мусором корпусах. Картос не хотел ждать ни одного дня – нигде так хорошо не работается, как в подвалах и на стройках. Почему-то, когда кругом неустроенность, получается хорошо…
Картос торопился, потому что в Америке тоже торопились. Бум микроэлектроники начинался и в Европе. Каждый вторник Андреа и Джо проводили в читальных залах библиотеки Академии наук – отправлялись в БАНю, как острили сотрудники, “у наших фюреров банный день”. Библиотечный день соблюдался неукоснительно, происходила как бы подзарядка аккумуляторов. Кроме американских и английских, просматривали еще и французские журналы – это Джо, и японские – это Андреа.
Термин “микроэлектроника”, введенный Картосом, получил распространение в Союзе, а за ним и в мировой печати. Никто не ссылался на Картоса, и все равно было приятно, во всяком случае “картосята” знали про его авторство.
Поколения ЭВМ сменялись быстро. Вычислительные центры создавались при институтах и обслуживали уже, кроме математиков, строителей, механиков, гидротехников. Возник сильный институт на Украине, затем в Грузии, Белоруссии.
Лаборатория № 3 пока что еще сохраняла первенство по некоторым позициям; гонка шла – у кого больше объем памяти, меньше вес, размеры… Картос слышал топот бегущих позади, нагоняющих – ему дышали в затылок. Молодежь охватил азарт соревнования, да это и было настоящее соревнование, а не те анемичные соцобязательства, которые заставляли брать ежемесячно. Состязание с американскими лабораториями заставляло выкладываться всех.
В октябре 1963 года у Картоса произошел неприятный разговор с Кулешовым. Конфликт назревал давно. Замминистра, занятый недоделками, приемкой законченных объектов, вдруг обнаружил, что Картос самовластно, но исподволь превращает центр в научно-исследовательский комплекс, разворачивая там “опережающую” работу. По словам Кулешова, он воспользовался ситуацией, тем, что Кулешов и его аппарат подтирали грязь. Кулешов был коренной промышленник и относился к центру как к базе для обработки новых машин и технологии. Страна нуждается не в исследованиях, а в конкретных результатах. Картос же перестроил весь замысел центра, успел насадить своих молодцов, приспособил производственные мощности под непредусмотренные научные работы…