Страница 26 из 40
Если я и надеялся забраться в последнюю телегу и таким образом проехать в город, то эту мысль пришлось оставить. Всю дорогу солдаты шли, растянувшись цепью по обе стороны, а командир ехал рядом, так, чтобы видеть весь обоз. Теперь же, отдав приказ двигаться вперед и сбить шаг на мосту, офицер развернул коня и пристроился в хвост колонны, за последней телегой.
Я мельком разглядел его лицо — человек средних лет, в дурном настроении, посиневший от холода. Нет, вряд ли у него хватит терпения меня выслушать. Скорее всего, он вообще не станет слушать.
Безопаснее будет остаться здесь, под звездами, среди шагающих великанов.
Обоз прошел. Ворота захлопнулись. Я услышал, как скрипнул засов.
Вдоль рва на восток вела тонкая, едва приметная тропка. Взглянув в ту сторону, я увидел вдалеке еще огоньки — достаточно далеко, чтобы это могла быть какая-нибудь ферма или же поселение за пределами городской стены.
Я рысцой побежал по тропинке, грызя на бегу свою горбушку.
Огни горели во внушительных размеров доме, выстроенном квадратом, так что двор был внутри. Сам дом, высотой в два этажа, составлял одну из стен двора. Другие три стены состояли из одноэтажных строений: бани, помещения для слуг, конюшни, хлев, пекарня. Все с высокими стенами и узкими окнами, до которых мне было не добраться. Внутрь вели ворота под аркой, и у ворот в стену на высоте человеческого роста была вбита скоба, в которой шипел и чадил отсыревший факел. Во дворе тоже горели огни, но не было слышно ни движения, ни голосов. Ворота, разумеется, были крепко-накрепко заперты.
Впрочем, туда бы я сунуться все равно не решился. Привратник бы меня точно пришиб. Я пошел вдоль стены, надеясь отыскать место, где можно пробраться внутрь. Третье окно принадлежало пекарне. Хлеб пекли давно, много часов назад, но я все равно забрался бы туда ради одного запаха, если бы окно не было узкой щелью, в которую даже мне было не пролезть.
Дальше — конюшня, за ней — хлев… Я чувствовал запахи лошадиного и коровьего навоза, аромат сена… Дальше был дом. В доме вообще не было ни одного окна, выходящего на улицу. В бане тоже. А потом я снова вышел к воротам.
Внезапно зазвенела цепь, и за воротами, всего в нескольких футах от меня, колокольным басом загавкал большой пес. Я, помнится, отскочил назад на добрый шаг и распластался по стене. Я услышал, как где-то рядом отворилась дверь и кто-то вышел. Лай перешел в рычание. Человек прислушался, потом что-то коротко сказал псу, и дверь захлопнулась. Пес поворчал, высунув нос из-под ворот и принюхиваясь, потом, волоча цепь, удалился в конуру и улегся, шурша соломой.
Нет, здесь мне убежища не найти. Я постоял, прижавшись спиной к холодной стене — она казалась все же теплее ледяного воздуха — и пытаясь сообразить, что делать. Теперь я так трясся от холода, что мне казалось, будто у меня стучат все кости. Я был уверен, что поступил правильно, сбежав с корабля, и потом тоже был прав, не попытавшись довериться солдатам, но теперь я размышлял, не стоит ли рискнуть постучать в ворота и попроситься на ночлег. Конечно, скорее всего меня вытурят как бродягу, но если я останусь на улице на всю ночь, к утру я могу замерзнуть насмерть!
И тут я увидел за пределами круга света, отбрасываемого факелом, темное строение — должно быть, загон для скота. Строение стояло шагах в двадцати, на краю поля, огороженного невысокой насыпью, поросшей колючим кустарником. Я услышал, как ворочается ночующая там скотина. По крайней мере, с коровами будет теплее, а если зубы перестанут стучать, я смогу съесть свой хлеб.
Я оторвался от стены. Я мог поклясться, что двигался совершенно бесшумно, но пес снова вылетел из своей конуры, гремя цепью, и опять поднял адский лай. На этот раз дверь распахнулась тотчас же, и я услышал во дворе шаги. Человек шел к воротам. Я услышал скрежет металла — видимо, он вынул оружие. Я было бросился бежать, но тут услышал то, что пес услыхал раньше меня. В морозном воздухе издалека слышался звонкий стук копыт. Кто-то едет. Галопом. В эту сторону.
Я тенью пронесся к загону. На поле вел проход в насыпи, перегороженный большим суком боярышника. Я протиснулся в проход, потом, стараясь ступать как можно тише, чтобы не потревожить скотину, подкрался к двери загона и присел так, чтобы меня не было видно от ворот.
Это оказался маленький, выстроенный на скорую руку хлев. Стены были высотой всего лишь в человеческий рост, крыша крыта соломой, и внутри было полно скотины — в основном молодые бычки. Они стояли так тесно, что лечь им было некуда, но, похоже, они вполне довольствовались тем, что здесь тепло, и потихоньку жевали сено. Дверь была загорожена неструганой доской. Снаружи простиралось пустынное поле, освещенное звездным светом, седое от инея, огороженное насыпью, поросшей все тем же жалким корявым кустарником. В центре поля высился стоячий камень.
Я услышал, как человек за воротами приказал псу замолчать. Топот приближался, копыта звенели по тропе, которую мороз превратил в железо, и внезапно всадник вынырнул из темноты и осадил коня у самых ворот. Подковы заскрежетали по камню, взметнулся вихрь земли и щебня, конь с размаху ударил копытами в ворота. Человек внутри что-то крикнул — спросил, — и всадник, спрыгивая наземь, ответил:
— Конечно я! Открывай, что ли!
Я услышал скрип открываемой двери, потом мужчины о чем-то переговорили, но я не мог разобрать ничего, кроме отдельных слов. Судя по тому, что свет переместился, привратник (или кто он там был) снял факел со скобы. Более того, я увидел, что свет движется в мою сторону. Мужчины шли к хлеву, ведя за собой лошадь.
Я услышал, как приехавший нетерпеливо сказал:
— Да, конечно, он может переночевать здесь. К тому же мне это пригодится: быстрее смогу уехать. Корм там есть?
— Да, господин. Я поставил туда бычков, чтобы освободить стойла для лошадей.
— Что, так много народу?
Голос молодой, звонкий, чуть хрипловатый — но это, наверно, от мороза и надменности. Голос знатного, уверенного в себе человека, тон такой же небрежный, как его верховая езда, — ведь конь едва не сел под ним сейчас, у ворот!
— Да, немало, — ответил привратник. — Вот сюда, господин, в этот проход. Разреши, я тебе посвечу…
— И так видно! — с раздражением ответил молодой человек. — Не суй факел мне в лицо! Тише, ты! — Это его конь споткнулся о камень.
— Лучше пусти меня вперед, господин. Тут проход суком загорожен, чтобы бычки не разбежались. Погоди немного, я его сейчас уберу.
Я уже давно отскочил от двери и спрятался в углу, между грубой стеной и насыпью. Здесь была навалена куча торфа, хвороста и сухого папоротника, видимо служившего подстилкой для скота. За ней-то я и притаился.
Я услышал, как привратник поднял сук и отбросил его в сторону.
— Вот, господин. Веди его сюда. Места маловато, но если ты уверен, что непременно нужно оставить его здесь…
— Я же сказал, сойдет! Убери доску и поставь его внутрь. Да побыстрей, ты, я же опаздываю!
— Оставь его, господин. Я его расседлаю.
— Нет нужды. Пару часов обойдется и так. Просто ослабь подпругу. Накрою-ка я его плащом. Боги, как же холодно… Сними с него уздечку, ладно? А я пошел.
Он зашагал прочь, звеня шпорами. Я услышал, как привратник положил на место доску, потом сук и поспешил вслед за молодым человеком. До меня еще донеслось что-то вроде: «И впусти меня с черного хода, так, чтобы отец не увидел».
Ворота закрылись. Снова загремела цепь, но на этот раз пес молчал.
Шаги во дворе, потом дверь дома скрипнула и закрылась за ними.
Глава 3
Я не рискнул перебраться через насыпь и бежать к воротам, бросив вызов свету факела и собаке. Но в этом и не было нужды. Бог сделал свое дело: он послал мне тепло и, как я обнаружил, еду.
Едва ворота успели закрыться, как я бросился в хлев. Шепотом успокаивая коня, я стянул с него плащ. Он не очень вспотел — должно быть, проскакал не больше мили. А здесь, в тесном хлеву, тепло, так что простудиться он не должен. В любом случае, своя рубашка ближе к телу, а плащ был мне нужен позарез. Плащ был командирский — толстый, мягкий, добротный. Сняв его с лошади, я, к великой своей радости, обнаружил, что молодой господин оставил мне не только плащ, но и полную седельную сумку. Я поднялся на цыпочки и принялся рыться внутри.