Разборка по-русски

Владимир Шитов

РАЗБОРКА ПО-РУССКИ

Криминальная повесть

Глава 1

Бармин Николай Сергеевич, известный в преступной среде больше под кличкой Жиган, после четырехлетней «отсидки» в ИТК особого режима за особо злостное хулиганство с применением «швайки», наконец-то получил законное право покинуть опостылевшие ему стены колонии, именуемой зеками, содержащимися в ней, ласковым женским именем Гандзя. Возможно, это название ИТК произошло от начальных букв слов, известных только пионерам данной колонии, которые десятки лет назад, покинув ее, унесли с собой свою тайну.

Хотя «Гандзя» была Жигану ненавистной мачехой, но этот сорокалетний «гладиатор», среднего роста, жизнелюб, коренастый здоровяк со стриженой русой головой, сейчас не был доволен, что его в лютую тридцатипятиградусную стужу выпроваживают из нее на волю в не по зимнему легкой одежде.

На нем были серая фуфайка, хлопчатобумажный пиджак черного цвета, байковая рубашка, синего цвета шапка-ушанка, на ногах красовались сорок пятого размера кирзовые сапоги, которые были на два номера больше, чем ему требовалось. Но благодаря такой хитрости, намотав на ноги байковые портянки, он на морозе как-то еще мог уберечь ноги от обмораживания.

Вот так «основательно» был экипирован наш главный герой дальнейшего повествования, покидая «ласковую Гандзю». В нем любой прохожий, насколько ему позволяло зрение, мог безошибочно сразу признать бывшего зека. Жиган, будучи трижды судим за кражу, грабеж и хулиганство, заслуженно носил в колонии полосатую одежду.

Режим содержания, «звание» особо опасного рецидивиста не сделали Жигана материально обеспеченным человеком. Он по-прежнему был гол как сокол, материально зависим от общества и не мог жить только за счет тех благ, которые он тем или иным образом брал у окружавших его людей.

Годы, прожитые Жиганом в местах лишения свободы, не прошли для него даром. Он стал знатоком воровского закона, наглым, дерзким, бравирующим на грани фола человеком, не лишенным изобретательности, умел приспособиться к разным условиям жизни, подтверждением этому были две золотые коронки в верхней челюсти, которые он умудрился себе поставить в «объятиях Гандзи». Являясь неудачником, считая себя несправедливо наказанным за последнее преступление, Жиган ожесточился на всех тех, кто жил в достатке и не ведал о его заботах.

Начальник «Гандзи» и слушать не захотел просьбу Жигана, чтобы тот оставил его в колонии до утра. Как можно содержать в ИТК человека даже несколько часов лишних, когда он уже отбыл наказание, даже если последний и имеет такое желание. Такое нарушение инструкции начальник позволить себе не мог. В шестнадцать часов Жиган вышел за пределы колонии, для которой сразу же стал чужим и нежеланным посетителем.

Какой бы ни была свобода холодной и неприветливой, но от нее Жиган не собирался отказываться. За четыре года содержания и работы в ИТК он смог заработать аж пятнадцать тысяч рублей. Такую сумму денег оборотистые люди зарабатывают в день, а то и за несколько минут. Как бы там ни было, но на первые дни у него были средства на существование. Ехать к себе на родину, в город Тузово, где из родни у него уже никого не осталось в живых, не являлось срочной необходимостью. Поэтому он решил в меру своих сил и возможностей отдохнуть в ближайшем большом городе, сбросив с себя грязь последних зековских лет.

Приехав в Иркутск субботним вечером, переночевав в аэропорту, утром он пришел на рынок, где в киоске купил плакат с волнующим призывом: «Планы партии — планы народа». Несмотря на то что данный лозунг уже потерял актуальность и интерес людей, он купил его за четвертак. На обратной стороне глянцевой поверхности Николай жирно красно-синей пастой написал: «Мне сорок лег, зубы и все другие принадлежности целые и работают. Пойду в работники к аппетитной вдовушке, чтобы была с крышей. Подножным кормом не питаюсь. За крышу, еду, мою работу оплата между сторонами бартерная».

Заплатив за место на рынке, он встал в ряд с торговцами со своим объявлением. Оно собрало около него солидную, веселящуюся толпу зевак. Среди них оказалось несколько бывших зеков, в которых Жиган узнал «своих» с первого взгляда. Точно так же они углядели в нем товарища. Один из них, долговязый парень лет тридцати пяти, улыбаясь, показывая в улыбке полный комплект золотых зубов, поинтересовался:

— Хохмишь, земляк, со своим объявлением или на самом деле?

— Как получится, — беспечно ответил ему Жиган, пританцовывая, не давая возможности замерзнуть ногам. — Ты, кореш, помоги мне отогнать от себя мужиков-балбесов, а то из-за них бабы не могут меня созерцать.

— Это мы сейчас устроим, — довольный порученным, согласился долговязый. — Вы, мужики, к моему другу на очереди? У него в объявлении речь идет о вдовушках, а не о петухах. Голубые кучкуются и кукарекаются обычно около туалета, можете двигать туда и занимать там очередь.

Сконфуженные такой бестактностью долговязого, оскорбленные, многие мужчины разошлись, но все равно несколько ротозеев продолжали гоготать около Жигана, споря между собой, «клюнет» на него какая-нибудь женщина или нет.

Проходивший мимо Жигана розовощекий, полный мужчина лет пятидесяти, прочитав его объявление, удивленный текстом прочитанного, бросил:

— Как вы могли опуститься до такой низости? И не стыдно вам так юродствовать?

— Когда моя будка станет такой жирной, как у тебя, тогда я, может быть, поговорю с тобой о совести и смысле жизни, а пока, пончик, проваливай своей дорогой.

По-видимому, по наводке «пончика» к Жигану подошел сержант милиции.

— Что за безобразие здесь творится? — прочитав объявление, обратился тот к Жигану строго официальным тоном.

— Видишь ли, начальник, я только что освободился из «Гандзи», — показывая ему справку об освобождении из мест лишения свободы, сообщил замерзший Жиган. Пока сержант занимался с ней, Жиган продолжал дальше развивать свою мысль: — Воровать пока нет намерения. Решил поступить на работу в частный сектор или мне, как зеку, уже и работу искать нельзя, — не зная, какое можно и должно принять решение.

Правда, текст объявления можно истолковать по-разному. Сейчас Жиган поставил перед сержантом милиции такую задачу, которую тому ранее никогда не приходилось решать, а поэтому на нее он готового ответа не находил. Но перед тем как уйти от Жигана, он строго потребовал:

— Ты больно-то не хохми, а то живо опять загудишь к своему «хозяину». О какой хохме речь, начальник? Я серьезно хочу найти себе работу, только некоторые дураки этого не понимают. Им лишь бы найти кого-либо, чтобы над ним посмеяться.

После того как работник милиции покинул его, Жиган, постояв еще минут десять и окончательно замерзнув, снял с себя объявление, скрутил его в трубочку и насильно вручил на память рядом стоящей торговке. Притопывая замерзшими ногами, размахивая руками, чтобы согреться, он сейчас думал о том, куда пойти, куда податься, кому можно было бы с выгодой для своего здоровья довериться, отдаться, но ответа на свои проблемы не находил.

Зеваки, убедившись в том, что спектакль закончился и его продолжения не ожидается, разошлись. Жиган тоже поплелся не спеша с базара с тяжкими думами о том, где можно было бы ему обогреться и поесть.

На выходе из рынка Жигана остановила женщина лет пятидесяти, полногрудая, с приятным лицом, одетая в шубу из искусственного коричневого меха.

— Касатик, ко мне в работники пойдешь? — услышал он приятный грудной голос, обращенный к нему.

Оглядев ее с ног до головы и придя к выводу, что на безрыбье и рак рыба, он, оскалив в улыбке рот, показывая две золотые коронки, оживляясь и повеселев, ответил:

— А почему бы и нет?

— А точно, что у тебя все Твои принадлежности в порядке и работают? — скептически поинтересовалась женщина у него.

— Как Кремлевские куранты, — заверил он ее. — Если появится желание, то можешь проверить и убедиться в этом, — посоветовал он ей.