Страница 12 из 19
— Настя! — раздался окрик, когда она подходила к стоянке такси. Уксусова оглянулась.
— Ой, Виталик! Ты как здесь?
— Да я случайно, договорились с другом встретиться, сходить в оперу, а его уже полчаса нет, наверно, не смог. А ты-то откуда?
— Ты, что, забыл? Я ж тебе говорила в последний раз, что в Швецию еду. Вот оттуда и возвращаюсь.
— Ух ты! — Виталик взял у Насти чемодан. — Ну, давай, рассказывай. Не возражаешь, если до дома провожу? А то давай, ко мне заедем?
— Да нет, спасибо. Мне домой надо, устала с дороги.
Виталик поймал частника, погрузил чемодан, Настю и сел сам:
— Давай, шеф, на Юго-Запад.
Подъехав к дому, Виталик расплатился с шофером и распахнул перед Уксусовой двери подъезда.
— Прошу, мадам…
Клубникин заметил машину, когда поднялся со ступенек, чтобы сходить по-малому в мусоропровод. Осмотрев вышедших острым профессиональным взглядом, Володя мигом узнал Уксусову. Блондин, неся чемодан, подошел к двери и пропустил Настю вперед. Клубникин прильнул к проему между перил. Уксусова жила на седьмом этаже, поэтому Клубникин неслышно спустился на восьмой. Сердце учащенно стучало, ладони вспотели, и хотелось высморкаться, но он переборол себя и весь превратился в слух.
Первые доказательства, подтверждающие правильность умозаключений оперов, проявились вместе с жалобным писком, донесшимся из закрытого лифта: «А-а-а… Помоги…», который мгновенно захлебнулся под действием умелых рук. Лифт остановился на пятом этаже. Клубникин слетел вниз.
По пути он автоматически сунул руку под мышку, к кобуре, и с ужасом вспомнил, что пистолета в кобуре нет. Приказом начальника РУВД Головко оружие выдавалось только при предоставлении мотивированного рапорта, подписанного у него лично. Произошло это после того, как пьяный опер в метро положил на пол весь вагон, в результате чего Головко получил выговор. Сотрудники вследствие данного нововведения предпочитали ходить на задания без оружия, так как подписание рапорта занимало по меньшей мере полдня. Поминая добрым словом пьяного опера, Головко и Волкова, Клубникин сунул руку в карман плаща, но, кроме «Секса», ничего там не обнаружил.
Пока мысли мелькали в его охваченной жаром голове, двери лифта распахнулись, и взору Клубникина предстала живая иллюстрация к шекспировскому «Отелло». Молодой парень локтем прижимал к стенке лифта горло Уксусовой, которая уже не дёргалась, а только бессильно хрипела. На кисти преступника Клубникин успел разглядеть наколку «щит и меч».
Поняв, что если и дальше продолжать любоваться картинкой, то Уксусова и вовсе задохнётся, Клубникин с криком «Получай, сука!» запустил «Сексом» в физиономию верзилы, вследствие чего тот немного, но всё же ослабил свою хватку. Володя, в отличие от Шерлока Холмса, не знал приёмов смертоносной борьбы борицу, поэтому он, как Акела, прыгнул на руки парню, пытаясь ослабить его захват на горле посиневшей жертвы. В результате все трое дружно выпали из лифта и чем-то стали напоминать трёхслойный сэндвич.
Наконец девушка выскользнула из крепких мужских объятий и откатилась в сторону. Клубникин в свою очередь тут же получил сильнейший удар в пах, но так как был заядлым футболистом и зачастую получал подобные удары мячом, Володя устоял и нанес ответный — наотмашь кулаком — но попал в перила. Девица пришла в себя и заорала, как кошка, которую несут топить. Блондину реклама была явно не нужна, он выхватил из кармана заточку и прыгнул на лежащую Уксусову. Но на какую-то долю секунды Клубникин опередил его и накрыл собой рыдающую Настю, раскинув над ней свой черный плащ, будто ворон — крыло над птенцом. Удар пришелся чуть выше пояса. В последний раз Володя лежал на женщине, да и то не с обычной целью, а чтоб спасти ту, которую и видел-то впервые.
Снизу послышались бегущие шаги, и блондин рванул наверх, чтобы удрать через крышу. Уксусова выползла из-под Клубникина и усадила его к перилам. Угасающим взглядом Клубникин окинул вбежавшего на площадку Волкова, лужу крови под собой и потерял сознание.
ГЛАВА 5
Плачущая Уксусова сидела перед Соловцом и Кивиновым, размазывая по лицу тушь.
— Я… я ничего не могу понять. Виталик ко мне хорошо относился, ну, точнее, против меня ничего не имел. Да и отношений серьёзных у нас не было.
— Выкладывай всё про него, иначе он рано или поздно тебя всё равно достанет. Из-за тебя, дуры, опер в больнице загибается, а ты здесь сопли глотаешь.
— Да, да, конечно. — Уксусова понемногу приходила в себя. — С чего начать-то? — спросила она и тут же продолжила: — Ну, в общем, познакомились мы 8 марта, кажется, в «Паланге». Он один был, я тоже без сопровождения пришла — поужинать просто.
— Перед 8 марта, Георгич, в «Паланге» серия с клофелином прошла, и наша сеньора очень катит по приметам с преступницей… Так что про ужин ты нам не рассказывай.
— Нет!!! — как ужаленная заорала Уксусова. — Я там всего-то один раз была, когда с Виталиком познакомилась.
— Ладно, продолжай, — успокоил её Соловец. — О клофелине после.
— Виталик сам ко мне подсел, познакомились, поболтали, вообще, ничего особенного, потом ко мне поехали, ну и дальше как обычно… Утром он ушел, я телефон ему свой дала, он не записывал, у меня простой номер.
— А о себе что рассказывал?
— О себе? О себе? — долго морщила лоб Уксусова. — Я как-то и не спрашивала. Говорил, что служил в спецназе, но я подумала, что треплет, хотя парень-то здоровый. Живёт где-то в центре. Про работу ничего не рассказывал. Плел что-то про несчастную любовь, так они все плетут — цену набивают.
— Ну, дальше.
— Недели через две он мне позвонил, пригласил куда-нибудь сходить, я и согласилась. Были, кажется, в «Карелии», но на ночь он не остался, сослался на какие-то дела или на больную бабушку.
— Адрес, телефон оставил?
— Нет, я тоже как-то не спрашивала. Стойте, так он же телефон Наташке Железнёвой оставлял, ну да, точно, там же, в «Карелии». Неделю спустя он снова меня пригласил, а со мной Наташка напросилась, она тогда на мели была, хотела подработать, ну я и взяла её с собой.
— А почему ей он телефон оставил?
— Ей срочно письмо надо было передать в Нью-Йорк, а Виталик сказал, что у него знакомый скоро едет. Она дала ему свой телефон, он его ещё на рубле записал — салфеток почему-то не было — и оставил ей свой. Вы позвоните Железнёвой, у неё в книжке записной должен быть.
— Железнёва повесилась. Её замучали совесть и антиморальная сторона её деятельности.
— Ну и шуточки у вас… — Уксусова недоверчиво посмотрела на Кивинова.
Соловец достал из стола записную книжку Железнёвой.
— В эту книжку она записала?
— Да, — побледнев ответила Уксусова. — На последней странице.
— Этот? — показал на номер Соловец.
— Ага, — кивнула она. — Я хорошо помню, Наташка уже подвыпившая была, никак не могла букву «В» найти. А откуда у вас книжка?
— От верблюда! Сказано же, нет больше Наташки. Перестало биться девичье сердце, — съязвил Кивинов.
— А потом что было? — продолжал Соловец.
— А больше я его и не видела. Подумала, что если у него серьёзно, он меня сам найдет, а если просто так, потрахаться, так зачем он мне? Что я дура — задарма-то? В общем, не звонил больше. А из Швеции я прилетела, он меня на вокзале встретил, сказал, что случайно, предложил до дому проводить.
— А откуда он мог знать, когда ты вернешься?
— Наверно, от Наташки — я только ей рассказывала. Кивинов принес цепочку и куртку.
— Вещи его?
— Да, в куртке он в «Карелию» ходил, а цепочка точно его — брелок необычный.
— Хорошая у тебя память, поэтому отправляйся-ка ты в камеру и вспоминай про клофелин. Ну а коли не вспомнишь, что ж, придется тебя тогда отпустить, и уж поверь нашему опыту, второй раз Виталик не промахнется, — произнес Кивинов, распахивая дверь кабинета. — Давай, овца, шевели копытами.
Клубникин тихо скончался под утро в больнице имени Костюшко. Правда, перед этим он на несколько минут пришел в сознание и увидел перед собой Соловца в белом халате, что-то объясняющего ему и подсовывающего ему какой-то лист бумаги. Откуда-то издалека до него доносился голос начальника: