Наследие Чингисхана

Самоеды, делившиеся на несколько племен, ныне почти вымершие и сохранившиеся лишь в незначительном количестве в Архангельской губернии и Северо-Западной Сибири.

Тюрки, к которым принадлежат турки-османы, разные татары (крымские, казанские, азербайджанские, тобольские и т. д.), мещеряки, тептяри, балкарцы (карачаевцы, урусбиевцы и проч.), кумыки, башкиры, киргизы-кайсаки, кара-киргизы, туркмены, сарты, узбеки, алтайцы, якуты, чуваши и целый ряд древних, исчезнувших народов, из которых наиболее известными являются хазары, болгары (волжско-камские и «аспаруховы»), половцы (иначе куманы или кыпчаки), уйгуры и проч.

Монголы, к которым принадлежат в пределах России калмыки и буряты, а за ее пределами — собственно монголы в Монголии.

Маньчжуры, к которым кроме собственно маньчжуров принадлежат еще гольды и тунгусы (ныне почти поголовно вымершие или обрусевшие).

Несмотря на ряд общих антропологических и лингвистических признаков, свойственных всем перечисленным группам народов и позволяющих объединить их под общим именем туранских, вопрос об их генетическом родстве является спорным. Доказанным можно считать только родство угро-финской группы языков с самоедской, и обе эти группы объединяют иногда под общим именем «уральской семьи языков»[18]. Но все же, даже если остальные три группы туранских языков и народов генетически не родственны между собой и с «уральцами», тем не менее близкое взаимное сходство всех туранских языков и психологических обликов всех туранских народов совершенно не подлежит сомнению, и мы имеем право говорить о едином туранском психологическом типе, совершенно отвлекаясь от вопроса о том, обусловлена ли эта общность психологического типа кровным родством или какими-нибудь другими историческими причинами.

Туранский психический облик явственнее всего выступает у тюрков, которые к тому же из всех туранцев играли в истории Евразии самую выдающуюся роль. Поэтому мы будем исходить из характеристики именно тюрков.

Психический облик тюрков выясняется из рассмотрения их языка и продуктов их национального творчества в области духовной культуры.

Тюркские языки очень близки друг к другу, особенно если отвлечься от иностранных слов (персидских и арабских), проникших в огромном числе в языки тюрков-мусульман. При сравнении отдельных тюркских языков между собой легко выявляется один общий тип языка, яснее всего выступающий у алтайцев. Тип этот характеризуется своей необычайной стройностью. Звуковой состав слов нормируется рядом законов, которые в чисто тюркских, незаимствованных словах не терпят исключений. Так, гласные в каждом слове подчиняются законам «гармонии гласных»: если первый слог слова заключает в себе одну из «задних» гласных (а, о, ы, у,) то и все прочие слоги того же слова, сколько бы их ни было, должны заключать в себе одну из этих задних гласных; если первый слог заключает в себе одну из «передних» гласных (а[19], о, i, и), то и все прочие слоги того же слова непременно заключают в себе одну из этих передних гласных; совмещение в разных слогах одного и того же слова гласных задних и передних не допускается — каждое слово является либо сплошь заднегласным, либо сплошь переднегласным. Аналогичные законы нормируют и употребление гласных темных (т. е. связанных с выдвижением губ: о, у, о, и) и светлых (т. е. не связанных с выдвижением губ: а, ы, а, i)[20]. В наиболее типичных тюркских языках такими же строгими и не терпящими исключений правилами нормируется и употребление согласных в слове: одни согласные (например, к, г, л) допускаются только в заднегласных, другие (например, к г’,л) — только в переднегласных словах, одни (например, д, б, г, дж, з, ж) допускаются только между гласными (или между р, л, м, н и гласной), другие (например, т, п, к, ч, с, ш) именно в этом положении не допускаются и т. д. Таким образом, несмотря на относительное богатство общего инвентаря звуков, язык оказывается фонетически однообразным. Благодаря строгому подчинению всей звуковой системы языка вышеупомянутым законам число возможных звуковых комбинаций ограничено, и в связной речи одни и те же комбинации звуков постоянно повторяются. Речь получает особо явственное звуковое единство, создается некоторая акустическая инерция (подобная инерции тональностей в музыкальном произведении).

Та же стройность и педантическое следование единообразным законам наблюдается и в грамматике тюркских языков. Эта грамматика, собственно, не знает исключений. Все существительные склоняются по одному и тому же образцу, вариации, обусловленные только законами гармонии звуков, в силу всеобщности этих законов не сознаются как исключения[21]. Все глаголы спрягаются одинаково[22]. Поражает трезвая экономия грамматического инвентаря: нет никаких грамматических категорий с логически или материально не оправданным значением[23]. Корень изменяемого слова (то есть комплекс звуков, являющийся носителем его основного материального значения) составляет всегда первую часть этого слова, т. е. словесные элементы с грамматическим значением всегда стоят после корня, представляя суффиксы или окончания, а префиксов, или приставок, нет. Гласная корня во всех формах остается неизменной, гласные же суффикса и окончания меняются, смотря по качеству гласной предшествующего слога, сообразно с законами гармонии гласных, спаивающими все элементы слова в одно фонетическое целое, в то же время самый порядок расположения в пределах одной словесной единицы разных грамматических элементов нормируется особыми, строго логическими правилами, создающими смысловое единство слова[24].

Та же логическая схематичность и последовательность наблюдается и в области синтаксиса. Порядок слов в предложении определяется несколькими простыми общими правилами, не допускающими исключений. Слова определяющие стоят непосредственно перед словами определяемыми, подлежащее предшествует сказуемому (далее общее слово, выражающее субъект действия, предшествует слову, выражающему действие), прямое дополнение стоит между подлежащим и сказуемым и т. д. В эту простую схему втискиваются как самые простые, так и самые сложные предложения, даже периоды[25].

Подводя итог всему сказанному о тюркском языковом типе, приходим к заключению, что тип этот характеризуется схематической закономерностью, последовательным проведением небольшого числа простых и ясных основных принципов, спаивающих речь в одно целое. Сравнительная бедность и рудиментарность самого речевого материала, с одной стороны, и подчинение всей речи как в звуковом, так и в формальном отношении схематической закономерности — с другой, — вот главные особенности тюркского языкового типа.

После языка наибольшее значение для характеристики данного национального типа имеет народное искусство.

В области музыки тюркские народы представляют гораздо меньше единства, чем в области языка: зная османско-турецкий язык, можно без особого труда понимать казанский или башкирский текст, но, прослушавши одну за другой сначала османско-турецкую, а потом казанско-татарскую или башкирскую мелодию, приходишь к убеждению, что между ними нет ничего общего. Объясняется это, конечно, главным образом различием культурных влияний. Музыка османских турок находится под подавляющим влиянием музыки арабской, с одной стороны, и греческой — с другой. Подавляющее влияние арабско-персидской музыки наблюдается также у крымских и азербайджанских татар. При определении подлинно тюркского музыкального типа музыка турецкая, крымско-татарская и азербайджанская, особенно «городская», в расчет приниматься не может. Если мы обратимся к музыке других тюркских народов, то увидим, что у большинства их господствует один определенный музыкальный тип. Этот тип, по которому строятся мелодии волжско-уральских, сибирских, части туркестанских и китайско-туркестанских тюрков, характеризуется следующими чертами. Мелодия строится на так называемом бесполутонно-пятитонном (иначе индокитайском, звукоряде, т. е. как бы на мажорном звукоряде с пропуском четвертой и седьмой ступеней: например, если в мелодии встречаются тоны до, ре ими, то в ней могут встречаться еще только соль и ля, но ни фа, ни фа-диез, ни си, ни си-бемоль встречаться не могут. Ходы на полтона не допускаются совершенно. Хоровые песни поются в унисон, многоголосие неизвестно. Со стороны ритмической мелодия строится строго симметрично, т. е. делится на части с равным числом тактов, причем обычно само число тактов в каждой части мелодии — 2, 4, 8 и т. д. Можно установить небольшое число основных типов мелодий, из них важнейшие:

18

Родство между тюркскими, монгольскими и манчжурскими языками (объединяемыми в общую группу «алтайских языков») считавшееся долгое время весьма вероятным, за последнее время в связи с более детальным их изучением подвергнуто сомнению. Родство между «уральскими» языками и остальными туранскими большинством лингвистов теперь решительно отрицается. И только за самое последнее время стали вновь делаться попытки научно доказать это родство.

19

а — звук средний между е и а, нечто вроде той гласной, которая звучит в русском слове пять.

20

Например, в алтайском языке после слога, содержащего гласную o может стоять только слог, содержащий о или и, после слога с гласной ы — только слог, содержащий ы или а и т. д. По-турецки у, и допускаются в не первом слоге слова, только если предшествующий слог содержит темную гласную, гласные ы, i — только после слога со светлой гласной.

21

Например, по-турецки кол (рука) имеет род. пад. колун, аташ (камень) — род. пад. ташын не потому, чтобы эти слова принадлежали к разным склонениям, а потому, что по закону гармонии гласных у может стоять только после слога с задней темной гласной, вы — только после слова со светлой гласной и т. д.

22

Если не считать глагола со значением быть, который чуть ли не во всех языках земного шара представляет отступления от нормы.

23

Например, нет разделения существительных на роды.

24

С звуковой стороны тюркское слово есть комплекс в известном отношении однородных звуков, со стороны смысловой это есть единое представление. Звуковое единство тюркского слова определяется действием законов гармонии звуков; на том месте, где это действие прекращается, лежит и граница данной словесной единицы и начинается другая словесная единица. Это подчеркивается ударением, которое в принципе лежит на последнем слоге каждого слова. Так как все законы гармонии звуков сводятся к тому, что качество звуков каждого слова определяется качеством звуков непосредственно предшествующего слога того же слова, а первым слогом каждой словесной единицы всегда является корень, то можно сказать, что корень определяет собой весь фонетический характер (звуковой облик) данного слова. Смысловым эквивалентом этой звуковой стороны является порядок расположения грамматических элементов слова. За корнем следуют суффиксы, т. е. звуковые комплексы, изменяющие и специализирующие материальное значение слова: присоединение каждого суффикса создает в смысловом отношении новое представление, материально отличное от представления, выражаемого при отсутствии данного суффикса. При этом если в слове несколько суффиксов, то они располагаются так, чтобы суффиксы с наиболее частным и конкретным значением стояли к корню ближе, чем суффиксы со значением более общим и отвлеченным. Наконец, заканчивается слово окончанием, т. е. звуковым комплексом, не изменяющим материальное представление о данном предмете или действии, а указывающим лишь логическое отношение данного слова к другим словам того же предложения. Этот принцип расположения формальных элементов слова проводится с неумолимой последовательностью. Так, например, отрицание в глаголе выражается особым суффиксом, ибо представление о действии отрицаемом иное, чем о действии утверждаемом, и т. д. Возьмем несколько примеров, иллюстрирующих все сказанное о звуковом и морфологическом строении тюркского слова. Османско-турецкое таш (камень) заключает в себе светлую заднюю гласную а; джык (перед гласными джыг) — суффикс уменьшительных: ташджык (камушек); лар — суффикс множественного числа: ташлар (камни), татджыклар (камушки); — ым — суффикс притяжательный I-го лица, ед. ч.: ташым (мой камень), ташларым (мои камни), ташджыгым (мой камушек), ташджыкларым (мои камушки); — да — окончание местного падежа: ташда (в камне), ташджыкда (в камушке), ташларда (в камнях), ташджыкларда (в камушках), ташымда (в моем камне), ташджымда (в моих камнях), ташджыкларымда (в моих камушках). Нетрудно заметить, что все эти слова как бы настроены на одну тональность «а — ы»: эта тональность задана качеством гласной корня таш. От слова ее «дом» все аналогичные производные строятся, так сказать, в другой тональности (именно «е — i»), задаваемой гласной коренного слова: ср. евджиклеримде (в моих домиках) и т. д.

25

Дело в том, что предложения относительные и условно-относительные выражаются причастными конструкциями, причем сами причастия рассматриваются как определения и согласно общему правилу ставятся перед определяемым словом: Я принес книгу, которую ты видел переводится Я тобой-виденную книгу принес. Предложения цели выражаются конструкциями с склоняемым, инфинитивом, который ставится в дательном падеже и занимает во фразе обычное место, предназначенное для косвенного дополнения: Я принес книгу, чтобы ты ее прочел переводится Я к тобой-прочтению (к твоему прочтению) книгу принес. Предложения времени выражаются местным (locativus) или отложительным (ablativus) падежом субстантивированного имени глагольного действия: например, Когда, проходил, ты сидел переводится Ты в моем прохождении (во время моего прохождения) сидел и т. д. Наконец чрезвычайно употребительны и разные деепричастия, из которых некоторые заменяют наши конструкции с союзом и: например, Я пошел и вернулся переводится через Я пойдя вернулся (по-турецки Бен гидип гельдим) и т. д. Словом, все, что так и или иначе можно подчинить одному подлежащему и одному сказуемому, втискивается в рамки одного предложения.