Страница 9 из 10
Ислам-Гирей видел эту казнь. Пятерых казаков и их гетмана, так похожего на Григория Черного, вывели на площадь, и палач отсек им головы. За Кодак, за крепость на Днепре, которую они разрушили. А потом шляхта глумилась над их телами, их четвертовали и выставили на шестах. И еще увидел ханский сын в глазах казаков страшную ненависть - о, это не та, что светилась в глазах, когда их сабли высекали искры в бою под Бурштином! Это был гнев, порожденный несправедливостью. И ни одного вопля, ни единого стона…
Долго думал после этого Ислам. Видимо, Ляхистан не монолитное государство, и Кодак, как нарыв, въелся в казацкое тело… Не так же, как и турецкий гарнизон в Кафе? Разве турецкий султан не казнит крымских ханов, не считаясь с тем, что они защищают мусульманские земли от неверных?
Зинджирлы-медресе… О, тогда Ислам был еще свободен от честолюбия, еще не терзала его душу жажда власти, и не было мыслей о том, кто он сам, что представляет собой его родина и какая она. Тогда рука тянулась к сабле, а голова склонялась перед величием науки и религии. Ныне же руки тянутся к бунчукам и трону. И взлетает над головой, как петля, другая зинджир - плеть Османов, которая напоминает будущему полководцу, чтобы не слишком расправлял свою спину. Как вырвать трон из крепкой железной петли? Кто отважится? Бегадыр - слюнявый стихоплет и трус? Нет, не он!..
Пришпорил коня, из-под его копыт полетели камни на крыши цыганских халуп, прилепившихся под отвесной скалой.
Предвечерняя прохлада выманила цыган из пещер. Они уселись за дастарханом, уставленным кувшинами и фильджанами. Старая цыганка разливала вино, два музыканта в бараньих шапках наигрывали веселую мелодию на цитрах, маленький полуголый цыганчонок плясал, и довольно улыбались две молодые цыганки с распущенными волосами и с длинными люльками в руках.
Очевидно, Ислам-Гирей проехал бы мимо, не обратив внимания на такой обычный для цыган отдых, но среди них он заметил плечистого парня с русыми волосами, который стоял у входа в пещеру. Он не был цыганом. Одетый в красный кафтан с голубым кушаком, он походил на казака. Откуда он мог появиться здесь?
Это заинтересовало Ислам-Гирея. Неужели прибыли послы от казаков в посольский стан Биюк-яшлаву, находившийся недалеко от Бахчисарая, и это один из них пошел развлечься к цыганам?
Он остановил коня, музыканты умолкли. Цыгане склонили головы перед ханским сановником. Они знали его в лицо. В этот момент из пещеры вылетела орава ребятишек, они окружили калгу-султана, протягивая руки. Старая цыганка цыкнула на голозадую малышню, но Ислам улыбнулся и бросил детям горсть медных монет. Поднялся крик и тут же утих, к сыну хана подошла молодая цыганка.
- Дай руку, я предскажу твою судьбу, рыцарь.
Глаза Ислама встретились с черными глазами красавицы.
- Мне еще рано обращаться к ворожеям, роза Индии. Я позову тебя тогда, когда сам начну решать свою судьбу, но не для того чтобы предсказала ее, а чтобы пожелала мне счастья. Такие уста не могут предсказать беды… Но ты скажи мне, что это за джигит стоит вон там? Откуда он тут появился?
Смущенная девушка попятилась назад, и вперед вышла согбенная старая цыганка с лицом ведьмы.
- О нем ты спрашиваешь, эфенди, пусть аллах благословит твое имя? - взглянула исподлобья и показала рукой на парня, неподвижно стоявшего у пещеры.
- Да, о нем.
- Это… это мой сын, - ответила цыганка, запинаясь.
- Врешь, старая ведьма! - крикнул Ислам. - А ну-ка, подойди ко мне, молодец, и поклонись, - обратился он к парню. - Ты почему не склонил свою голову передо мной?
Парень не спеша подошел к Ислам-Гирею и сказал:
- Мне никто и никогда не говорил, что нужно кланяться всадникам. А голову я склоняю ежедневно, выпиливая бодрацкий камень возле Мангуша.
- Кто ты такой?
- Не знаю, кто я такой. Зовут меня Селим, и я не похож на них, - кивнул он в сторону цыган. - Но вырос я в этой пещере, тут ем, и меня не бьют.
- Эта цыганка твоя мать?
- Я не знаю, что такое мать.
- Послушай, старуха. - Ислам-Гирей повернулся к цыганке. - Откуда он у тебя? Это же не твой сын. Для кого растишь его? Продай мне его, я заплачу за него не меньше, чем дадут тебе на рынке.
- Я не для продажи воспитывала его, эфенди. Там платят за людей, как за скот, - за упитанность, за силу. Его же я отдам тому, кто умеет ценить еще и рыцарский дух.
- А приобретал он этот рыцарский дух на бодрацких каменоломнях?
- Если он дан человеку от рождения, то не пропадет и в темнице. А ты присмотрись к нему. Сын казака, вскормленный грудью свободной цыганки, должен быть рыцарем. Он с Украины, эфенди.
- Ты хорошо умеешь расхваливать свой товар, сова, и знаешь, перед кем, - улыбнулся Ислам-Гирей. - Но если я не куплю его, то больше никто не даст тебе хорошей платы. Что ты будешь делать с ним? Цыгане не держат рабов, просить милостыню ты его не научила и сыном тоже не назвала.
- Когда-нибудь продам хану.
- Хану? Но ведь хан есть.
- Такому, которому нужны не скопцы, а рыцари.
- Язык твой, ведьма, злой. Твое счастье, что сердце мое не испытывает гнева. Отдай мне его, я нуждаюсь в рыцарях.
- Ты не хан, вельможа…
- Тогда возьми мою руку и поворожи. Если наворожишь мне ханство, тогда возьму твоего джигита даром, если же не наворожишь - голову снесу!
Старуха склонилась к земле, но на ее лице не видно было страха.
- Знаменитый вельможа, - промолвила она, - властелин, который грабит своих подчиненных, - плохой властелин. Народ боится его, но не любит. Такой хан проигрывает битвы. А за тобой когда-нибудь пойдет народ. Это говорю я - старуха Эмине, которой уже перевалило за восемьдесят. Говорю, не глядя на руку.
Ислам-Гирей вытащил из-за пояса мешочек, позвенел им и бросил цыганке. Она ловко подхватила его, глаза ее засияли.
- Это за рыцаря. А за гаданье?
Калга-султан сурово посмотрел на цыганку, но полез за пояс и бросил ей в лицо горсть золотых дукатов.
- Завтра приведешь его ко мне в Ак-мечеть. - А потом обратился к юноше:
- Ты, юноша, хочешь стать моим воином?
- О да! - восхищенно ответил Селим.
Ислам-Гирей пришпорил коня и поскакал, минуя Ашлама-сарай и медресе, к главному ханскому дворцу.
Остановился на мосту у ворот. Два медных дракона над воротами, которые уже сто лет перегрызают друг другу горло, блестели в лучах заходящего солнца, напоминая тем, кто входит в ханский двор, что именно это является гербом Гиреев, и пускай будет осторожным каждый вступающий сюда: военный министр или простой воин.
Оставив коня у ворот, калга-султан важно направился в опочивальню хана. Поднялся по лестнице наверх, минуя часовых у каждой двери; дверь ханской опочивальни открылась сама - за ней стояли, скрытые в нишах, немые рабы.
Бегадыр-хан сидел на подушке посреди комнаты, в чалме с зеленым верхом, в голубом кафтане. Он приготовился к приему брата, но лицо его было бледным, даже желтым и чем-то встревоженным. Ислам-Гирей подумал: видно, недолго проживет этот анемичный меланхолик. Снял с головы тюрбан, бросил его на пол, наклонился к брату и поцеловал полу его кафтана. Бегадыр вяло кивнул Исламу, разрешив ему сесть напротив.
- Ор-капу укреплен, хан, - доложил Ислам-Гирей. - Десять башен отстроили заново, ворота обили железом - ни одна живая душа не пройдет через них. С севера Крым в безопасности…
Бегадыр-Гирей сидел, свесив голову. Казалось, он не слушал Ислама.
- Гонец сегодня прибыл из Стамбула, - промолвил он спустя некоторое время. - Амурат умер.
Несдержанный и горячий Ислам вскочил на ноги.
- Он же бездетный! - сорвалось с его уст.
Бегадыр встревожился, посмотрел на немых рабов, прошептал:
- Не верь сегодня даже мертвым, Ислам. А султан будет. Род Османов еще существует. Завтра опоясывают мечом Ибрагима…
Бегадыр всматривался в глубокие глаза брата. Ожидал от него удивления, возмущения или даже смеха.
Но костлявое лицо калги-султана стало непроницаемым. Только хищные, злорадные огоньки на миг вспыхнули в его черных глазах и тут же погасли.