Страница 4 из 10
_______________
* Х а т и б - мусульманский проповедник.
Но нет, есть еще надежда. Мария хорошо помнит дорогу до Перекопа. Ведь она свободна и может вернуться на Украину. Еду как-нибудь раздобудет по дороге. Выпросит у чабанов, утащит… Бог поможет…
Взяла Мальву за руку и вывела ее на тропинку, которая тянулась мимо стен в степь. Увидела, как из ворот вышел человек в серой рясе, босой, в плоскодонной войлочной шляпе на патлатой голове.
- Остановись, женщина, - сказал он тихо и властно.
Мария ужаснулась. Она догадалась, что это за человек с четками в руках и с серебряной серьгой в ухе. Испугалась не дервиша, а мысли, которая когда-то в очень тяжелые минуты жизни сверлила мозг и не давала спать по ночам, настойчиво принуждая покориться. Шагнула в сторону, закрывая подолом Мальву, но дервиш замахал руками и закричал:
- Я-агу!
Это непонятное слово было похоже на зловещее заклинание, и Мария остановилась.
- Я вижу твое горе, женщина, и молюсь, чтобы аллах - пусть будет благословенно имя его - ниспослал тебе добрую судьбу, - сказал дервиш.
- Мне твой аллах не пошлет доброй судьбы, - тихо ответила Мария.
- Если бог закроет одну дверь, то откроет тысячу, только надо приходить к нему с верой и покорностью. Я дервиш, женщина, мюрид* ордена самого умного шейха из шейхов - Хаджи Бекташи**. Пергамент, на котором описана наша родословная - шередже, - самый длинный среди шередже других орденов, но он короче, чем дорога к невольничьему рынку. Пойдем по нему, женщина. Покорись словам Мурах-бабы.
_______________
* М ю р и д - послушник.
** Х а д ж и Б е к т а ш и - основатель ордена мусульманских
нищенствующих монахов (дервишей-бекташей); по некоторым сведениям,
эта монашеская община возникла в XII или XIII веке.
- Сегодня я стала свободной! - резко ответила Мария. - И не хочу снова идти в неволю - твою, твоего шейха и твоего бога.
- Нет, дочь, свободных людей на этой земле, - дервиш, прищурившись, глядел на Марию, перебирая четки в руках. - Ты была рабыней у хозяина и тяжело работала, но никто не упрекал тебя за то, что ты христианка, потому что невольники все христиане, нет рабов-мусульман. А теперь, когда ты стала свободной, твоя вера станет для тебя новым рабством. Тебе, освобожденной от принудительного труда, никто не даст заработка. Ты будешь слоняться по базарам, выпрашивать хлеб для своего ребенка, а на тебя будут плевать правоверные, и это рабство станет во сто крат тяжелее. Но ты можешь принять мусульманство, наречься рабой аллаха - и тогда…
- Нет! - воскликнула Мария. - Нет, только не это рабство!
- Сто самое легкое рабство. Оно окупится. За него дают хлеб.
- Купить своей совестью?
- Совесть - тоже рабство. Нет свободных людей, женщина, - покачал головой дервиш и сказал тихо, почти шепотом: - Пусть в душе ты не смиришься с новой верой, кто же будет знать об этом или поносить тебя за это? Если бы ты родилась среди тигров, разве знала бы о том, что на свете живут и олени? Подумай о дочери, у нее жизнь только начинается. А о том, что сможешь вернуться на свою родину, забудь. Ор-капу* закрыт на семнадцать замков. От Борисфена до Гнилого моря** возвышаются одна возле другой семнадцать башен, ни один человек не пройдет через перешеек без грамоты хана.
_______________
* О р - к а п у - Перекоп, в переводе с татарского - двери
крепости.
** От Днепра до Сиваша.
- А с грамотой? - поторопилась спросить Мария.
- Ее может получить только мусульманин.
Дервиш повернулся к Марии спиной. Зашептал слова молитвы, медленно направился в противоположную сторону, а она стояла, побледневшая, без надежды, опустив руки и не замечая, как синеглазая Мальва беззаботно бегает вдоль хребта, срывает желтые цветы, прижатые головками к сухой земле.
- Нет, нет! - воскликнула она. - За это накажет бог. За отступничество никого не минует кара… Но как еще тяжелее может наказать меня мой бог? Я нынче второй раз утратила волю - что еще более страшное может придумать он для меня? Муки совести?.. А тебя, о господи, не будет мучить совесть, когда погибнет мое дитя? Одно-единственное окошко осталось для меня, через которое я еще могу вырваться на волю, - грамота. А если не открою его, то когда-нибудь постигнет меня самая жестокая кара - проклятие родной дочери.
Душу терзали сомнения, в голове роились смутные мысли о прошлом.
А может, не надо вспоминать о том, что было? Стоит ли вспоминать о том, как сокрушалась Украина, что горько ей жить? Украина… А разве я сама не Украина - униженная, поруганная, обездоленная, как моя земля? Вот передо мной рыжий хребет Тепе-оба, позади - кафский рынок, и ничего и никого больше нет у меня, кроме Мальвы. Вот они, желтые, квелые цветы, забыли свою землю и живут. А если бы они пышно разрослись, так же, как у нас на Украине, их тут же сожрали бы верблюды и ослы. Но они смирились со своей участью… Что мне теперь думать об Украине, когда ее уже нет на свете. Ее втоптали в болото на Масловом Ставу свои же вожаки-полковники, и с тех пор я уже не почитаемая всеми людьми жена полковника Самойла, а нищая… Нет Украины… Так почему же я должна убивать юную жизнь дитяти лишь ради памяти о своей земле? Нет Украины - есть Ляхистан с костелами, а чем они лучше мечетей? Но все-таки я хочу вернуться туда, поэтому, боже, прости мне мое отступничество. Если мы вернемся, я искуплю свою провинность: молитвой, кровью, жизнью.
Мария опустилась на землю и стала бить последние христианские поклоны. А беззаботная Мальва приминала худыми ножками высохший тамариск, срывала желтые цветы и с любопытством всматривалась в степную даль: перед ней открывался еще неизвестный мир, тот, что был до сих пор почему-то закрыт решеткой из нитей на кроснах. Из детской памяти исчезли, не оставив и следа, саманная сакля с темным подвалом и брань хозяйки - мир засиял перед ней красным кизилом, завязью шиповника, желтоголовым держидеревом и обилием жаркого солнца. Волшебный! Шумный город, гладь тихого моря, красочные галеры, величественные башни, стройные минареты.
Мария решительно взяла Мальву за руку и потянула за собой, туда, где шумел невольничий рынок, где, надрываясь, муэдзин призывал своего бога восстановить на земле справедливость. Она последовала за дервишем.
Мурах-баба ждал. Он видел, как женщина отбивала поклоны, и знал, что она придет к нему. Она была нужна ему: и как монастырская кухарка и наложница, и как душа, обращенная им на путь истинной веры. А дочь станет красавицей, и он получит за нее большой бакшиш от любого мурзы.
Дервиш сказал:
- Тропинка, по которой мы идем, ведет к нашему монастырю. Став на эту стезю, ты приближаешься к богу.
На окраине города, в долине, показался среди квадратных глинобитных саклей покрашенный в зеленый цвет фасад дома, от которого по обе стороны тянулись высокие кирпичные стены, ограждавшие просторное подворье.
Мурах-баба расправил спину, поманил рукой Марию, и она, как завороженная коброй зайчиха, направилась с Мальвой вслед за ним в ворота.
Дервиш приказал им снять обувь и обмыть в бассейне руки, лицо и ноги. Потом он снова поманил рукой и пошел впереди, ведя их в сумрачное здание мечети. Указал на ступеньки, ведущие вверх, а сам зашел внутрь. Мария стала подниматься по ступенькам на зарешеченную галерею и, затаив дыхание, стала смотреть на то, что происходит внизу, судорожно сжимая руку Мальвы.
Один за другим в мечеть вошли дервиши с опущенными головами и стали в круг. Последним вошел шейх в зеленой чалме. Он уселся посредине на бараньей шкуре, и все остальные последовали его примеру. Минуту стояла мертвая тишина. Вдруг вбежали два послушника, таща за собой длинные, словно цепи, четки с зернами величиной с грецкий орех. Каждый из монахов взял по зерну в руки, и тогда шейх затянул: