Страница 8 из 9
Как только я пришла к выводу, что лучше мудро и великодушно простить разведенного мужа, на меня вдруг накатила грусть. Прощание — своего рода пароль в жизни женщины. Сначала нам приходится прощаться с чувством защищенности родительского дома, потом с независимостью, какой пользуемся в молодости, наконец, расстаемся с детьми, с партнерами, с сексом, с профессией, со здоровьем, от нас уходят жизненная энергия и женская привлекательность. От себя я бы еще добавила лично свое сильное чувство — ярость. Оно с годами тоже растворяется.
Жизнь несправедлива. У меня стройная фигура и ухоженный вид, но это не добавляет мне ни внутренней уверенности, ни сильного желания мужчины. Аннелиза — круглая как шар и одевается как попало. Но что удивительно: ей вообще неведомо, как можно быть несчастной. Сын мгновенно раскусил ее: дай ей кислющий лимон, она и его съест с удовольствием.
5
Мой гость появился раньше назначенного времени. Я не успевала накраситься, и Аннелиза пошла открывать ему дверь. Будучи страстной огородницей, сегодня она несколько часов ковырялась в земле, на ней был сиреневый клеенчатый передник, повязанный поверх бермуд в крупный цветок, и румынская национальная кофточка. В отличие от нее Руди всегда одевался самым тщательным образом.
Аннелиза проревела на всю лестничную клетку: «Л-о-о-о-ра!», и я торопливо нацепила нитку жемчуга. Если кто-то и разбирается в красивых украшениях, то это Руди. Мы оба были рады встрече и сердечно обнялись.
— Взгляни! Ручная работа! — Он с гордостью показал на свои ботинки.
Аннелиза тоже не могла отвести глаз от его ботинок, которые были явно разных размеров. Налюбовавшись должным образом на новое приобретение, я перешла на строгий тон и спросила, может ли он такое позволить себе? Собственно говоря, нет. Но Руди экономил на других вещах, которые не считал для себя первостепенно важными. Ездил на древней машине, жил со сломанным телевизором, холодильник ему достался от умершей бабушки.
До ужина Руди успел мне показать старинные украшения, которые привез в ювелирном чемоданчике.
— А мне можно? — спросила Аннелиза, подсаживаясь поближе.
Запачканные в земле руки подруга протирает бумажной салфеткой. Руди извлек из чемоданчика мелкие изящные предметы роскоши, которые приобрел из того же наследства. Там были мундштуки из слоновой кости, серебряные очечники, флаконы для духов из венецианского стекла, складной лорнет, коробочки для пилюль, золотые медали, эмалированная пряжка для ремня, карманные часы. Нашлись даже отделанные бриллиантами солнечные очки. Они произвели на Аннелизу столь мощное впечатление, что она долго не могла успокоиться. Затем Руди торжественно достал из чемоданчика настоящие драгоценности и для большего эффекта разложил на черном бархате. Кольца, броши, серьги, колье и диадему — самое ценное сокровище.
— Ну, что ты теперь скажешь? — с надеждой спросил он.
У меня уже была лупа наготове, и я стала добросовестно рассматривать предмет за предметом, принадлежавшие разным эпохам. Модные в прошлом столетии кольца с удлиненными камнями и змейками, тяжелые серьги и браслеты, несомненно, можно было продать за хорошую цену. Но реализовать все эти украшения с алмазами и другими драгоценными камнями представлялось сложным. Все это были музейные ценности, и их могли приобрести лишь очень богатые коллекционеры. Мой бывший магазинчик «Золотое дно» ко всему прочему никогда не являлся ювелирным, куда мог случайно забрести какой-нибудь миллионер. Считалось, что нам улыбалось счастье, если в магазин заглядывали зубные врачи и владельцы небольших фабрик и решались потратить чуть больше к пятидесятилетию своих женушек.
Я изложила Руди свои соображения, но он и после этого не смутился. Немного застенчиво признается, что сильно привязался к своим сокровищам и охотнее всего оставил бы их себе. Я рассказываю, что Перси оберегал дорогие для него вещи как зеницу ока. Вспоминаю об одном случае, о котором прочитала в книге, — как некий одержимый ювелир убил покупателя, чтобы любимое украшение не ушло в чужие руки. Однако Руди в этом примере находит лишь еще одно подтверждение тому, что правильно оценил художественную цену своей коллекции.
Наивным дитя природы Аннелизу, разумеется, не назовешь, и все же у нее напрочь отсутствовала сдержанность, которой природа иногда награждает благородные натуры. Все это время она издавала радостные возгласы «А-а-а!» или «О-о-о!», словно наблюдала красочный фейерверк. Вдруг подруга запустила руку в открытый футляр из красной телячьей кожи и выпалила:
— Хочу себе такие за любые деньги!
Руди аж передернулся.
Речь шла о так называемой парюре, состоявшей из колье, браслета, кольца, броши и серег. Чисто ручная работа, инкрустация крупными кабошонами из изумрудов и мелких рубинов, сделано, видимо, около 1830 года. Схватив именно эти предметы, Аннелиза продемонстрировала хороший вкус, а заодно и полное непонимание того, сколько они могут стоить, и может ли она позволить себе подобную роскошь.
Поразмыслив, Руди назвал весьма корректную дружескую цену, от которой Аннелиза пришла в ужас.
— Господи помилуй! — воскликнула она, побледнела и почтительно вернула украшения в футляр.
Я невольно улыбнулась, но тут же вспомнила, как в самом начале профессиональной деятельности тоже с трудом справлялась с непреодолимым желанием оставить красивые вещи себе.
— Цепочка с огромным изумрудом не налезет на наши шеи, — сказала я подруге в утешение, — а букет цветов из твоего сада прекраснее, чем все эти побрякушки.
Аннелиза была другого мнения, потому что ни один цветок не сверкал так, как благородные камни.
— Я давно не слежу за событиями, — оправдалась я, — когда у нас следующие ярмарки?
По опыту я знала, что на крупной ярмарке антиквариата, как правило, удается сбыть одну-другую дорогую вещицу.
— В Дортмунде в сентябре, в Мюнхене в октябре, — ответил Руди, — а наша, в Райн-Майн-пассаже, только в феврале следующего года. К тому времени я умру от голода!
Аннелиза кое-как разобралась в сути дела и подключилась к обсуждению, что́ в нашем случае можно было бы предпринять.
— Если гора не идет к пророку, — обратилась она к Руди, — то пророку самому придется к ней подойти. Ну а поскольку настоящие денежные мешки, к большому сожалению, проходят мимо прекрасного магазинчика Лоры, то ей нужно сменить место расположения и перенестись во дворец какого-нибудь набоба!
Руди уже не воспринимал ее всерьез и отделался ответом, что у него-де нет для этого подходящего лотка, с каких торгуют вразнос. И все-таки арабское словечко «набоб» подсказало мне одну идею. Но я не стала сразу озвучивать ее, а отвела Руди в свою жилую комнату на первом этаже. Аннелиза предложила тем временем заняться в кухне приготовлением еды.
Как я и думала, мой последователь погряз в убытках. Только что я отчитала Руди за драгоценности, теперь настал черед взяться за его бухгалтерию. Увы, здесь царил хаос, и мне оставалось лишь удивляться, что банк решился выдать ему столь щедрый кредит. Финансы Руди беспокоили меня не только по соображениям гуманной заботы, но и из своекорыстных интересов. Из отступной суммы, за которую я ему передала магазин, он выплатил лишь маленький задаток.
— Дорогой мой! — воскликнула я. — Как можно было пойти на подобный риск? Тебя, наверное, в тот момент обуяла золотая лихорадка! Самым разумным в твоем положении было бы поехать с этим чемоданчиком в Цюрих и предложить вещи какому-нибудь известному ювелиру. Но мне пришла в голову другая идея…
Как всегда, спаржа Аннелизы удалась на славу. В качестве гарнира были поданы шварцвальдский окорок, молодой картофель и голландский соус. После клубничного торта-безе я рассказала об одном нашем бывшем клиенте. Он работал крупье в висбаденском казино. Семья же осталась в Италии. В принципе он был вполне достойным и уважаемым человеком, платил наличными и бегло говорил на нескольких европейских языках. Не кошерными казались только его истории с женщинами. Каждый раз, попав под обаяние очередной возлюбленной, он покупал для нее колечко старинной работы. Рассказывал всем им трогательную историю про то, что кольцо принадлежало его почившей матери, отчего таяли даже железные леди.