При блеске дня

— Сомнительное удовольствие, — произнесла Бриджит.

Ева рассмеялась медленным ленивым смехом из другого мира, из далекой страны спелой кукурузы, извилистых рек и теплого солнца. Бриджит пропустила его мимо ушей.

— Вам может показаться, что я несправедлива, — продолжала Бриджит, пристально глядя на меня, — потому что меня саму хлебом не корми, дай поиграть на скрипке. Но это совсем другое.

— А вот и нет, милая моя, — сказала Ева.

— Да, другое. Чьи-то сочинения играть не так стыдно, — тараторила Бриджит, обращаясь главным образом ко мне. — Я и сама люблю почитать стихи или рассказы знакомых, но избавьте меня от прилюдных чтений! Ужасно глупо выглядит и звучит. Мне становится неловко за человека, потом я начинаю злиться… Сплошное расстройство! Я вас предупредила, Грегори Доусон.

Я ответил, что не нуждаюсь в предупреждениях.

— И вообще, — добавил я, немного расхрабрившись от упоминания моего имени. — Я и не хочу, чтобы про меня думали, будто я писатель. Я еще толком и не начал писать. Ваш отец просто спросил меня об увлечениях, вот я и ответил. Не переживайте, я вам ничего читать не буду.

Тон у меня, вероятно, был почти оскорбленный, и я уже забыл, как обрадовался, что мистер Элингтон рассказал семье о моем хобби.

— Ладно, не злитесь, — сказала Бриджит.

— Ты первая начала, — произнесла Ева.

— Не будь такой занудой! — воскликнула Бриджит, повернувшись к сестре. — И вообще, Ева, ты последнее время ужасно важничаешь. — Она кивнула мне. — Не позволяйте ей важничать. Взяла такую моду недавно!.. Съешьте-ка еще кекса. — Она обернулась и крикнула, чтобы нам принесли кекс.

Оливер, беседовавший с Керри и Джоком Барнистоном, подошел и предложил нам по куску отличного толстого кекса, промазанного кремом и вареньем.

— Самое лучшее здесь — это кексы. Говорят, оркестр Халле лучше Лондонского симфонического, но нет, и лучше бывает. Кекс, мягкий и сочный кекс! — проорал он и взмахнул другой рукой, в которой держал огромную вишневую трубку. Из нее вырвалось облако пепла.

— Осторожнее, идиот! — воскликнула Бриджит. — Ну, что там с песнями?

— Вот проклятие, забыл! Ходил-ходил по своей комнате, думал-думал, зачем пришел… Решил, что надо в стирку вещи собрать, а оказывается, песни! Пе-е-есни! — пропел Оливер.

— Доддерит, — свирепо проговорила Бриджит.

— Мамбоди! — скорбно прокричал Оливер, закрыл глаза и склонил голову. Затем он преподнес мне остатки кекса, вновь опасно взмахнул трубкой, широко улыбнулся и вскричал: — Ну да, песни! Шлямпумпиттер! — И тут же унесся.

— Ничего не понял, — признался я.

Ева улыбнулась.

— Объясни ему, — сказала она подошедшей Джоан, а сама поплыла, улыбаясь, к Бену Керри. Увидев ее, тот сразу просиял.

— У Оливера и Бриджит свой язык, — объяснила мне Джоан, пока ее младшая сестра жадно поедала огромный кусок кекса. — И свои ритуалы. Правда, большую их часть они давно забросили. Что они сейчас делали?

— Оливер забыл взять ноты, — сказала Бриджит.

— Тогда, наверное, он говорил про Доддерит и Мамбоди, — догадалась Джоан. — Эти словечки еще ничего, довольно подходящие, я иногда сама ими пользуюсь.

— Хотя тебе никто не разрешал, — пробубнила Бриджит с набитым ртом.

— Не будь такой противной. Смотри, на пол накрошила! — Джоан повернулась ко мне. — Не подумайте, что мы сумасшедшие, Грегори.

— Я и не думаю.

— Мне надо к девочкам, — пробормотала Бриджит и убежала.

— Вы ехали в трамвае с Джоком Барнистоном, да? — спросила Джоан, глядя на меня красивыми серьезными глазами. У нее была привычка — скорее черта характера, нежели попытка привлечь внимание, — задавать такие пустяковые вопросы заинтересованным и важным тоном, словно между вами вот-вот состоится весьма откровенная беседа.

— Да. Сначала он меня расспрашивал, потом я его. Мне он понравился.

— Джок всем нравится. Папа с ним сразу подружился, как приехал в Браддерсфорд. — Джоан огляделась по сторонам. — А где папа?

И тут до меня дошло, что я его еще не видел.

— Он ведь не мог лечь спать?

Джоан рассмеялась.

— Вот уж чего не стоит бояться! Он всегда ложится последним. Да и время раннее… Наверно, он просто забыл кому-нибудь написать — такое иногда случается. На работе он тоже рассеянный?

— Если честно, понятия не имею, — сознался я. — У меня совсем мелкая должность. Я просто заворачиваю шерсть в бумагу и приклеиваю на свертки бумажки с ценами.

— Да что вы! Это и я могла бы делать!

— Разумеется. Только я бы на вашем месте не стал.

— Отчего вы не найдете занятие поинтереснее?

— Да я нашел…

Возможно, она спросила бы меня, что это за занятие, но в эту минуту в гостиной появился мистер Элингтон. Я все еще держал блюдо с кексом, и он подошел, чтобы взять себе кусочек.

— Мне надо было написать пару писем, — объяснился он. — Что тут у вас происходит?

— Едим, пьем, болтаем, — ответила Джоан. — А Оливер пошел за нотами тех песен, о которых говорил.

— Наверняка опять какой-нибудь замысловатый аккомпанемент, — проворчал мистер Элингтон. — Я лучше постою в сторонке. — Он повернулся ко мне. — Вы читали эссе Бена Керри? Он печатается в «Йоркшир пост» и «Ивнинг экспресс». Талантливый юноша.

Я вспомнил, что действительно видел несколько его коротких, тщательно выписанных книжных рецензий и эссе о прогулках в Йоркшир-Дейлз. Тогда в газетах еще печатали подобные вещи.

— Да, кое-что читал, — осторожно ответил я.

— Вам как будто не очень понравилось, — отметила Джоан.

Уже тогда, в восемнадцать лет, я не стеснялся говорить о своих литературных вкусах.

— Ну, уж очень отдает Конрадом, вам не кажется?

— Вообще говоря, Бен сейчас очень увлечен Конрадом, — спокойно ответил мистер Элингтон. — А что в этом дурного, Грегори?

Джоан бросила на меня еще один ободряющий взгляд, как бы позволяя высказать свое мнение. Так я и сделал.

— В самом Конраде нет ничего дурного. Но зачем ему подражать? Он пишет не по-английски, мистер Элингтон. Такое чувство, что эссе Керри переводят с других языков. И мне показалось, хотя прочел я не так уж много, что стиль не соответствует поднимаемым темам. Впрочем, это только мое мнение, — неловко закончил я.

— Полностью согласна! — заявила Джоан к моему величайшему облегчению.

— Так-так, — сказал мистер Элингтон удивленным, но ничуть не снисходительным тоном. — И все же я читаю его статьи с большим удовольствием. По-моему, Бен очень толковый парень и скоро сделает себе имя. Вот увидите. Здесь он надолго не задержится. Поэтому давайте наслаждаться его обществом, пока есть такая возможность.

— Предоставим это Еве, — заметила Джоан беззлобно, но с некоторой долей ехидства. Я понял, что Бен Керри ей не по душе.

— Бедненький котенок, бедненький котенок, — нараспев произнес мистер Элингтон, точно играя в известную салонную игру.

— Нет, пап! — возразила Джоан. — Я не со зла это говорю. Ева в самом деле…

Тут она умолкла, осознав, что я тоже стою и слушаю. Я сразу сконфузился. Видимо, она это заметила и одарила меня теплой дружеской улыбкой.

— Ах, бедный! Вы так и держите кекс!.. Давайте его сюда.

— Надо же, кто пришел! — воскликнул мистер Элингтон.

В гостиную вошла маленькая женщина с виноватым румяным лицом, а следом за ней — крепкий коротышка с проницательными глазками, решительным носом и громким резким голосом. То был советник Нотт и его жена. Я никогда не видел советника Нотта, однако слышал о нем немало: как от дяди Майлса, который всегда отзывался о нем с изумленным восхищением, так и от других местных. Кроме того, о советнике часто и неодобрительно писали в местных газетах. В Браддерсфорде он был весьма важной птицей — один из самых неутомимых и воинственных социалистов городского совета, не шедший на уступки ни багровеющим от ярости тори, ни мягко протестующим либералам. Когда городу доставалось от королевских щедрот, именно советник вскакивал и громко возмущался подачкам, требуя революции и провозглашения республики. Он с готовностью поддерживал любые нападки на богатых предпринимателей и говорил им, что они набивают себе пузо за счет нищих детей. Нотта невозможно было запугать, подавить или хотя бы утихомирить. Мало кто из браддерсфордцев его поддерживал, однако многие ценили твердый характер и уже по одной этой причине любили его. Оказалось, что Нотты — соседи Элингтонов и часто заходят к ним в гости.