Страница 45 из 52
«Кажется я начинаю верить в эту муру насчет Сопротивления Тихоокеанского Содружества», — сказал он про себя. — «Оглядываясь в прошлое… тогда все это казалось очевидной фальшивкой, пустой пропагандой. А сейчас…»
Он поднялся с кровати и не твердыми шагами отправился в ванную. Пока он мылся и брился, радио вещало дневные новости.
— И пусть не смеются над этими попытками, — сказал радио, когда он включил горячую воду.
"Нет, мы и не думали смеяться, — с горечью решил Фрэнк. Он знал о каких таких попытках шла речь. Однако, в конце концов, в этом было даже что-то забавное, особенно в картине, где бесстрастные, хмурые немцы шагают по Марсу, по красному песку, на который еще не ступала нога человека…
— Цивилизация сопроцветания должна остановиться и рассмотреть, сочетаются ли наши поиски обеспечения сбалансированного равенства обязанностей и ответственности с вознаграждением… «Типичный жаргон правящей иерархии», — отметил Фрэнк.
— Мы прекрасно понимаем, что будущей ареной, где будут вершиться деяния людей, будь они нордической, японской, негроидной…
И все в том же духе. Тем не менее, факт оставался фактом: Тихий океан почти ничего не предпринимает в деле колонизации планет. Он занят — а скорее завяз — в Южной Америке. Пока немцы были поглощены суматохой запуска в космос огромных автоматических систем, японцы все еще выжигали джунгли во внутренних районах Бразилии и возводили восьмиэтажные дома из глины для бывших охотников за черепами. А к тому времени, когда японцы запустят свой первый космический корабль, немцы приберут к рукам всю Солнечную систему, как говорилось в старинных учебниках истории, немцев не было, когда остальная Европа накладывала последние штрихи на мозаику своих колониальных империй. "Однако, — размышлял Фрэнк, — на этот раз они не собираются становиться в хвост очереди, они научились.
Потом он подумал об Африке, об эксперименте, проведенном там наци. От этой мысли кровь застыла в жилах.
Эти гигантские опустошенные руины…
— Мы должны, — продолжало радио, — невзирая на свои личные симпатии и антипатии, признать нужды всех народов и их духовных…
Фрэнк выключил радио, потом, несколько успокоившись, снова включил его.
«Христа на виселицу, — подумал он. — Африка». За этот призрак умерщвленных племен, стертых с лица земли, чтобы освободить землю — для чего? Кто знает? Возможно, даже главные зодчие в Берлине не знают".
Компания роботов, строящихся и опутывающих колючей проволокой.
Строящих? Скорее перемалывающих. Чудовища из палеонтологического музея, призванных делать чаши из черепов врага. Дружная семейка, поставившая на конвейер вычерпывание мозгов — и только для того, чтобы съесть. А практическое использование человеческих костей. Как это экономно — думать не только о том, как пожрать людей, кои не пришлись по вкусу, но пожрать из их собственных черепов.
Лучшие в мире инженеры! Питекантроп в стерильно белом халате в какой-нибудь университетской лаборатории Берлина, размышляющий над тем, для чего можно приспособить черепа, кожу, уши, жир других людей. «Да, герр доктор. Новое применение больших пальцев ног: смотрите, можно приспособить сустав в качестве быстродействующего механизма для зажигалки. Теперь герр Крупп сможет производить их в количествах…»
Его ужаснула эта мысль: древний гигантский недочеловек — людоед — ныне процветает, вновь завладев миром. «Мы потратили миллионы лет, стараясь подальше убежать от него, — думал Фрэнк, — и теперь он вернулся, но не просто как соперник, а как повелитель».
— Мы не можем порицать, — говорил по радио голос маленькой желтой красавицы из Токио.
«Боже, — подумал Фрэнк, — а ведь мы их называли обезьянами, этих цивилизованных кривоногих малюток, которые не возводили газовых печей и не топили жир из женщин».
— И мы часто порицали в прошлом за эту ужасную растрату людей в фанатичном стремлении удалить основную массу индивидов из общества, поставив их вне закона.
Они, эти японцы настолько сильны в законах.
— …процитировать широко известного западного святого: «Что за выгода человеку, если он заполучит себе весь мир, но при этом потеряет свою душу?»
Радио замолчало. Фрэнк тоже прекратил завязывать галстук. Шло утреннее промывание мозгов.
"Мне нужно с ними примириться, — осознал он.
Занесут его в черный список или нет, если он покинет территорию, контролируемую японцами, и покажется на Юге, или в Европе, — в любом месте Рейха — это будет означать смерть.
«Мне нужно помириться со стариком Уиндемом-Матсоном». Усевшись на кровать и приткнув рядом чашку чуть теплого чая, Фрэнк достал экземпляр древнекитайского оракула.
Из кожаного футляра он извлек сорок девять черенков тысячелистника.
Некоторое время он размышлял, приводя в порядок мысли и продумывая вопросы.
Вслух он сказал:
— Как мне следует подойти к Уиндему-Матсону, чтобы на сходных условиях помириться с ним?
Он записал вопрос на обложке блокнота, а затем начал перебрасывать черенки из руки в руку, пока не получил первую строчку, начало. Восьмерка.
При этом была отсечена половина из шестидесяти четырех гексаграмм.
Он разделил черенки и получил вторую строчку. Вскоре, умело обращаясь с оракулом, он получил все шесть строк, гексаграмма лежала перед ним, и ему не нужно было проверять ее идентичность по таблице. Он прочитал в ней гексаграмму пятнадцать: скромность, низшие воспрянут, высшие падут вниз, могучие семьи покорятся. Ему не нужно было обращаться к тексту — он знал его наизусть. Хорошее предзнаменование. Оракул дает ему благоприятный совет.
Все же он был чуточку разочарован.
Было что— то бесполезное в гексаграмме пятнадцать, слишком благочестивое. Конечно, ему нужно быть скромным. Может быть правда, в этом и заключался смысл, ведь после случившегося у него не было власти над старым Уиндемом-Матсоном. Он не смог бы принудить его, чтобы тот взял его назад. Все, что он мог бы сделать -это принять указания гексаграммы пятнадцать видно наступил момент, когда нужно просить, надеяться и ждать.
Если бог даст, может, его и возьмет на прежнюю работу, а может быть, даже на что-нибудь получше.
Читать другие строчки было не нужно: это были статичные строки.
Значит все, перехода на другую гексаграмму не было.
Тогда следующий вопрос. Собравшись с мыслями, он произнес:
— увижу ли я снова Юлиану?
Это была его жена или, вернее, бывшая жена. Юлиана ушла год тому назад, и он не видел ее несколько месяцев. В сущности, он даже не знал, где она сейчас живет, наверное, уехала из Сан Франциско, возможно даже из Тихоокеанских Штатов.
Общие друзья или ничего не слышали о ней, или не хотели ему говорить.
Он углубился в манипуляции с черенками.
Сколько раз он спрашивал об Юлиане, задавая то один вопрос, то другой? Вот и гексаграмма, порождение слепой случайности положения черенков растения, была случайна, но тем не менее казалась связана тысячью незримых уз с мгновением, в котором он находился, в котором его жизнь была связана со всеми остальными жизнями и частицами вселенной. Сквозь рисунок переменчивых и неизменных строк всегда находила себе путь неодержимая необходимость, высвечивая положение в целом. Он, Юлиана, фабрика на Гоуч-стрит, Торговые Представительства, хозяйничающие здесь, исследование планет, миллиард кучек химических соединений в Африке, которые теперь уже не были даже трупами, стремления тысяч людей вокруг него в мелких курятниках Сан-Франциско, обезумевшие бестии в Берлине, с их хладнокровными лицами и маниакальными планами — все соединилось в одно мгновение, когда он бросал стебли тысячелистника, чтобы избрать точное, мудрое высказывание, соответствующее этому мгновению, в книге, корни которой уходят в тринадцатое столетие до нашей эры. В книге, созданной мудрецами Китая за пять тысяч лет, отразившей доведенную до совершенства космологию еще до того, как Европа научилась элементарной арифметике.