Цена жизни

В Афинах со мной произошел курьезный случай. Вгорячах после судилища я двинул к двери — толком ничего и не видел. В негодование привела та процедура — не процедура, а допрос с пристрастием и плохо скрываемой угрозой.

Я поднадавил на дверь — не подается. Ничего не могу понять и давлю. И вдруг съезжает целая стена. Я просто растерялся. Шагаю, и в руках у меня добрая часть стены — какая-то фантасмагория.

А эта стена была из толстого дерева и соединялась секциями. И выпер я такую секцию сразу на несколько сот килограммов.

После все прояснилось. Господин президент Международной федерации Шодл (Австрия) и господин генеральный секретарь Аян (Венгрия) распорядились дверь запереть, дабы не проникли журналисты. Такого рода дела лучше проворачивать без свидетелей. А мне и в голову не могло прийти, что мы заперты.

Как говорится, и смех, и грех.

Через год на Олимпийских играх в Сеуле (1988) мои предупреждения о препаратах целиком подтвердились, да еще как! Нестандартная проба на допинги вывела из соревнований сразу целую команду, представители которой, кстати, и организовали это судилище в Афинах, уж очень я им мешал, ну кость в глотке.

Недовольство моей борьбой против допингов ряда ответственных работников Госкомспорта фактически вынудило меня оставить должность председателя президиума Федерации тяжелой атлетики СССР.

Как я убедился, что за границей, что у нас отношение к допингам, по существу, одно и то же.

Я удовлетворен тем, что мои выступления в печати Советского Союза, по телевидению в Останкине, Западной Европе, ФРГ в Майнце, на многочисленных пресс-конференциях и особенно в Институте спорта (Кельн) всколыхнули общественное мнение, хотя мне доставили много неприятностей. Это в определенной мере сказалось на качестве допинг-контроля на Олимпийских играх в Сеуле.

Сколько же раз, разматывая прошлое, приглядывался к разорванным нитям когда-то полнокровных живых связей. Нет, не жалел о прошлом — каким другим оно могло быть в те годы... Старался держать верный шаг — вот и весь я. Случалось, спотыкался, оступался, но шаг держал, не изменял смыслу движения, наращивал убежденность.

Нить за нитью перебирал оборванные или иссохшие уже почти чужие связи. Нет в них искренности, а главное, единомыслия. Чем дальше я шел, тем более одиноким становился. Нити отношений истлевали и рвались...

Раздумывал о спорте, испытывая горечь. Я не посторонний спорту. Я вложил не только любовь — поставил на ребро жизнь... А сколько сделал для раскрепощения спорта! Первым в стране стал писать о нем как о профессии — опасной, тяжкой. Тогда это была совершенно недозволенная тема, скользкая своим риском для будущего. Ярлык пришлепывали в момент — и уже вся жизнь наперекос. Я писал о том, что было абсолютно неведомо людям, — об изнанке и подноготной рекордов, олимпийских побед, славы... Меня печатали. Пока я носил титул самого сильного человека в мире (я первым стал носить этот титул в нашем спорте — вырвал его в жестоких поединках и доказательствах рекордами), меня печатали, пусть очень куце, но правда пробивалась к людям. Нельзя было не считаться. Я был довольно знаменит в те времена.

Тогда, на исходе 50-х годов и в самом начале 60-х, я возвысил голос против неуважения спортивного труда, отношения к спортсменам как людям второго сорта, не способным в силу умственной ограниченности ни к какой любой другой работе, кроме самой примитивной — мускульной. Я добивался страхования этого труда и пенсионного обеспечения. Если существует большой спорт, то пусть относятся к нему как к миру, где люди сгорают и разрушают себя в считанные годы. Я жестко и непреклонно выступал против засилья чиновников, жадно сосущих спорт, то есть жизни живых людей.

А скольким же ребятам я просто помог!

И никогда ни слова признательности — стена отчуждения. И если бы только отчуждения — ожидание нового удара все оттуда же — сверкающего мира спорта.

Я достаточно закален. Я не жил с этим ощущением обиды, оно быстро исчезало. Его нет во мне и не было как постоянного живого чувства, определяющего мое поведение.

Разве можно жить, помня о зле, тем более требуя от него справедливости?.. Надо идти. Остальное не имеет значения.

Но как же кусаются крысы!

Как же трудно заживают раны!

Все равно идти. И навсегда избавиться от такой химеры, как Благодарность тебе. Ее не бывает. От осознания этого только выиграешь. Всегда ждать новое испытание. Лишь в этом случае жизнь не свалит, будешь идти.

Со временем во мне сложилось убеждение, что существует гордость избранного пути. Ничто не имеет значения: ни оскорбления, ни глумление, ни клевета. Шаг ни на мгновение не ослабевает...

И разве только это направление жизни превращалось в глухой тупик, а жизнь ради этого движения — глухое замкнутое пространство. Сколько же раз приходилось все начинать сызнова! И это все из того же закона — ждать новое испытание и продолжать идти.

С того часа, как узнал эти строки, читая исповедь протопопа Аввакума, питаюсь живительностью их:

— Долго ли мука сея, протопоп, будет?

— Марковна, до самыя до смерти!

Это протопоп говорил в утешение жене. Оскорбления, голод годами, жестокие побои, ссылки, публичные унижения и поношения — чего только не переносил во имя негасимой для него идеи Аввакум, этот совершенно беззащитный перед всем миром человек: ни средств, ни поражающей воображение физической силы, ни вооруженной рати, ни даже обыкновенного дома, что там дома — угла не было...

Ничего, только одно — слово. Неукротимое слово веры.

«...Да не забвению предано будет дело... Управи ум мой и утверди сердце мое приготовитися на творение добрых дел...»

Без физических нагрузок (и довольно значительных) не воспитаешь человека крепким и выносливым, а ему, этому человеку, не сохранить в будущем здоровье. Современный город, груз школьного учения, вся дневная нагрузка требуют закаленности. В условиях существования (не столь редко это можно назвать и выживанием) человек вынужден обращаться к тренировкам (как единственно действенному средству), дабы выдержать натиск среды, забот и труда.

Но я хочу предостеречь от опасностей, которые подстерегают на этом пути в юности и молодости. Пережив все превращения в спорте (поначалу столь мирного и приятного), от любителя, преданного тренировкам, до профессионала, содержащего на средства от «гладиаторства» себя и семью (более восьми лет), я могу с достаточным знанием и опытностью представить различные личины, ипостаси спорта вообще. Тем более многие родители готовы, что называется, не глядя отдать своих детей в большие тренировки, не сознавая порой, что кроется за ними.

«Физическая культура и спорт ныне не являются однородными. Из этой системы, призванной оздоравливать народ, выделился большой спорт — сложное и противоречивое явление нашей жизни.

Современные Олимпийские игры, чемпионаты мира, история спорта и рекордных достижений — лишь пролог к борьбе за постижение природы организма, а большой спорт — из того же постижения. Он как бы осуществляет физическое посредничество между природой и человеком. Причем посредничество на высочайшем уровне.

Большой спорт — одна из форм познания. Какие угодно причины могут приводить в большой спорт: любовь, мужество, преданность силе, испытаниям, честолюбие, корысть... Однако объективно все это будет оборачиваться не чем иным, как познанием. Большое, малое, но познание. И этот процесс необратим.

Рекордсменство, вызывая порой раздражение в обществе, само того не желая, обогащает то же общество. Знания о силе — прежде всего знания о человеке, как и о других его качествах. И эти знания так или иначе становятся достоянием всех, практикой поведения, культурой управления организмом, новой красотой человека, одной из форм его мышления.