Страница 8 из 11
Но повезло. Коля, умница, сам с этой проблемой справился! Женился, и ровно через девять месяцев у него аж двое девочек-близняшек родилось! В те-то времена законы были другие, с двумя детьми в армию не брали…
Молодая семья жила в родительской квартире. Жена Петровича помогала с внуками – ну как, сразу двое малышей, это очень тяжело…
Словом, в двухкомнатной квартирке жили вшестером – Петрович с супругой, Коля с женой и двумя дочками, и младший сын. Когда младший, Митя, ушел в армию, стало чуть свободней.
Тут, кстати, и завод закрыли, весь город без работы остался. Петрович написал Мите в армию – домой не возвращайся, делать тут нечего, сами еле выживаем. Ничего, руки-ноги есть у парня, семья на шее не висит, выкарабкается.
В самом деле, а кем еще жертвовать? Не Колей же…
Митя ответил вежливо и с пониманием, что не вернется, спасибо за все, и исчез. Как-то не по себе Петровичу стало (вроде нехорошо с младшеньким поступил?), но в рефлексии некогда пускаться было – тут жена заболела. Она же с внучками день и ночь сидела, о себе забыв, – вот и проморгали болезнь. Умерла жена – да так неудачно, как раз 31 декабря. С тех пор для Петровича Новый год перестал быть праздником.
А Петровича из дома сын со снохой выжили. Не сразу, потихоньку, незаметно. Сначала летом Петрович на даче время коротал, картошку с луком выращивал, затем и на зиму ему туда посоветовали переселиться. А потом и дверь не открыли, когда Петрович в город вернулся, в самые лютые морозы, тяжело в ветхом домишке, который почти развалился, жить-то…
Петровичу так горько, так обидно стало! Ведь они с женой чуть из кожи не лезли ради Коленьки, а он…
Петрович из родного города ухал, принялся по России скитаться, подобно перекати-полю. Аж до Москвы добрался. Тут и осел. Сначала подработками занимался – то ночным сторожем, то уборщиком, где работал, там и жил, а потом, когда совсем ослабел, нашел вот это койко-место в подвале.
Побираться Петровичу совесть не позволяла. Это ж последнее дело – милостыню просить бывшему рабочему человеку…
Поэтому, когда однажды ноябрьским утром увидел старик замерзающего котенка, то сердце его дрогнуло. Ведь он сам – как тот рыжий котенок, выброшенный хозяевами.
А что котенка выбросили, Петрович не сомневался. Звереныш домашний, ухоженный, красивый, шерстка лоснится. Ошейничек вон! Сбежать этот малыш не мог, слишком мелкий он для того, чтобы в опасные приключения пускаться. Точно, выбросили. Купили живую игрушку люди, а потом поняли, что не справляются, слишком хлопотно это.
Люди нынче эгоистичными стали, только о себе думают. Говорят, что в Бога верят. Неправда! Теперь каждый сам себе Бог. На других наплевать, лишь бы себе, любимому, хорошо было. Все себе позволяют, ничего не стесняются. Что ребенка, что котенка на улицу готовы вышвырнуть, если тот мешать стал.
Его, Петровича, старший сын из дома выгнал. Поэтому он, старик, и котенок этот рыжий – два сапога пара. Родные души.
…Звереныш за пазухой перестал дрожать, отогрелся, видно. Замурчал, заурчал, завел свою котячью песню.
Петрович улыбнулся, придерживая котенка у груди. Впервые за много лет мужчина вдруг почувствовал себя счастливым.
– А я тебя не брошу. Не бойся, малой. Со мной теперь жить будешь.
…Петрович не сомневался, что гастарбайтеры, приютившие его, не будут против нового жильца. Они тоже люди, и сердце у них есть!
Так оно и получилось. Работяги к появлению котенка отнеслись нормально, даже обрадовались – ведь рыжий звереныш выглядел настолько смешным и милым, что не мог оставить равнодушным никого.
Котенку сразу блюдце с молоком подсунули, гладить его принялись… Только старший в подвале, Рустам (собственно, ему Петрович и платил за койко-место свое), сказал строго:
– Если ты хозяин этой кошка, то следи за ним! Беспорядку нельзя!
– Не беспокойся, Рустам, у меня все под контролем будет! – обещал Петрович.
Так и зажил старик вместе со своим новым другом. Котенок оказался умным, сообразительным и веселым – его все полюбили, и даже мрачный подвал преобразился, словно стал теперь настоящим домом.
Целыми днями Марс (имя на ошейнике было выбито) играл, а ночами спал у старика на груди, уютно свернувшись в клубочек. Удивительное дело, но даже сердце у Петровича болеть меньше стало и силы откуда-то появились… Он просыпался по утрам почти счастливый, улыбаясь.
Наверное, это потому, что был теперь старик не один.
И все бы хорошо, если бы однажды, перед самым Новым годом, не случилась беда. Ну кто же знал, что жильцы в доме, которые этажами выше жили, принялись жалобы писать на своих незаконных соседей, поселившихся в подвале!
Во-первых, жильцы не хотели платить за электричество, которое воровали у них гастарбайтеры. А электричества уходило на сторону много – ведь готовили себе еду приезжие на электрических плитках. Во-вторых, все запахи от этих кулинарных изысков поднимались вверх и сильно беспокоили жильцов. В-третьих, кому ж понравится, что в доме живут чужие люди…
Случилось неизбежное.
После очередной жалобы нагрянула общественность с проверкой. Хоть Рустам, предупрежденный заранее, и запер изнутри железную дверь, но ее вскрыли с помощью автогена.
В подвал ворвались люди – телевидение, инициативная группа жильцов и представители ЖЭКа – сама Анна Аркадьевна с помощницей – техником-смотрителем Жутиковой.
– Вот, смотрите, Анна Аркадьевна! – закричала женщина, возглавлявшая инициативную группу жильцов. – Тут их человек сорок, если не шестьдесят живет! Мы за этих незваных гостей платим – за воду, за электричество… А дом старый, выдержит ли проводка, трубы? Между прочим, лет десять назад уже обрушивались перекрытия, девочка одна погибла, ей всего двенадцать лет было – жить бы да жить… Бедная мать! А теперь мы все риску подвергаемся из-за этих таджиков. Вдруг замкнет все и пожар случится?!
Оператор снимал на камеру происходящее. Гастарбайтеры прятали лица, торопливо отступали в дальний угол.
– Безобразие, – с чувством произнесла Анна Аркадьевна и обернулась к Жутиковой: – Почему мне не доложили?
– Я не в курсе. Только сейчас вскрылось! За стольким в районе уследить надо… Упущение! – торопливо зачастила Жутикова. – Примем меры.
– Вопиющая антисанитария. Наверняка у этих людей даже регистрации нет! – возмущалась общественница. – Надо еще сюда ФМС вызвать! Пусть документы у этих людей проверят!
– Мы примем все меры. Виновные будут наказаны! – строго произнесла Анна Аркадьевна и опять повернулась к Жутиковой: – Объявляю вам выговор. Новогодней премии как своих ушей не увидите! В следующий раз – уволю.
– Больше не повторится! – преданно обещала Жутикова и, в свою очередь, повернулась к общественности: – Граждане, огромное вам спасибо, что поставили в известность! Я говорю, участок огромный, за всем уследить не успеваем…
Тем временем оператор повернулся к одной из раскладушек и теперь сосредоточенно снимал рыжего котенка-подростка, играющего на ней с плюшевой мышью. Котенок терзал потрепанную игрушку и азартно косился на оператора.
– Животное в подвале, видите? Лейшманиоз, лептоспироз, глисты, блохи… – мрачно вздохнула Анна Аркадьевна и повернулась к незаменимой Жутиковой: – Если в районе начнется эпидемия, то с вас первой спросят, милочка.
– Подвал подвергнем санобработке, – истово поклялась Жутикова.
…После ухода общественности и съемочной группы Жутикова, действовавшая от лица Анны Аркадьевны, призвала гастарбайтеров вести себя тише воды и ниже травы, отказаться на первое время от электрических плиток и готовки еды на них, а незаконного жильца Петровича вместе с его питомцем – немедленно выселить.
Вот так старик оказался на улице снова.
Все бы ничего – можно, например, поискать приют для бездомных, но с живностью туда не пускали…
– Эх, брат, обманул я тебя! – с горечью произнес Петрович, обращаясь к Марсу, пригревшемуся у него на груди под старым пальто. – И что ж теперь делать, ума не приложу… Не позволяет мне совесть тебя выбросить!