Страница 47 из 90
Ты же, брате, не днесь похваляа лежащих на трапезѣ, и утро на варящаго и на служащаго брата ропщеши, — и симь старейшинѣ пакость твориши, и обряшися мотылу ядый, и якоже въ Отечьницѣ писано. Егда бовидѣ онъ старець хулящих брашно — мотылу ядущихъ, а хвалящих — медъ ядуща, якоже бо провидѣ тожестарець различиа брашном. Ты же, егда яси или пиеши, благохвали Бога, ибо исчезновение себѣ творит хуляй, по апостолу. «Аще убо ясте и пиете — все въ славу Божию творите». Тръпи же, брате, и досажение: претерпѣвый до конца — бес труда спасется бо таковый. Аще бо ключится озлоблену быти, и пришед нѣкто възвѣстити ти, яко онъсица потяза тя злѣ, — рци же възвистившему ти: «Аще и укори мя, но брат ми есть, и достоинъесмь того: не о себѣ же се творить, но враг-диаволъ поустил есть его на се, да вражду сътворить между нами. Господь же да проженеть лукаваго, брата же да помилуеть!» Речеши же, яко в лице ми досади пред всѣми: не скорбенъ о томъ буди, чадо, ни скоро подвигнися на гнѣвъ, но, пад, поклонися брату до земля, глаголя: «Прости мя, брате!»
Не делай же ты так, брат, чтобы ныне хвалить сидящих за трапезой, а завтра на повара и на служащего брата роптать, — этим ведь ты старейшему пакость делаешь и окажешься сам нечистоты вкушающим, как об этом в Отечнике написано. Ибо дано было увидеть одному старцу, как различалась одна и та же еда: хулящие пищу — ели нечистоты, а хвалящие — мед. Ты же, когда ешь или пьешь, славь Бога, потому что себе же вредит хулящий, как сказал апостол: «Едите ли, пьете ли — все во славу Божию делайте». Терпи, брат, и досаждения: претерпевший до конца — такой и без труда спасется. Если случится, что кто-нибудь похулит тебя, а другой придет и расскажет, что такой-то зло порицал тебя, — ответь сказавшему тебе: «Хотя он и укорял меня, но он мне брат, видно, я достоин того: он же не от себя делает так, а враг-дьявол подстрекнул его на это, чтобы посеять вражду между нами. Да прогонит Господь лукавого, а брата да помилует!» Говоришь, что он хулил тебя перед всеми: не скорби о том, чадо, и не поддавайся скорому гневу, но, падши, поклонись брату до земли и скажи: «Прости меня, брат!»
Исправи в себѣ прегрѣшениа, и тако побѣди всю силу вражию. Аще ли потязанъ съпротивишися, се убо себѣ досадиши. Ты ли еси болши Давида царя, емуже Семей досаждаше в лице? Единъ же от слуг царевь не тръпя укоризны царевы и рече: «Иду, отъиму главу его: почто, песъ мерътвый, проклинаеть господа моего, царя!» Но что Давидъ к нему рече? «О сыну Сарушь! Не дѣй его проклинати Давида, да видит Господь смирение мое и воздасть ми благаа клятвы его ради». Помысли, чадо, и болша сих, како Господь нашь смири себѣ, бывъ послушливъ до смерти своему Отцю: досажаем — не прещаше, слышася «бѣсъ имаши», по лицю биемь и заушаемь, оплеваемь — не гнѣвашася, но и о распинающих его моляшеся. Тако и нас научилъ есть: «Молите бо, — рече, — за врагы ваша и добро творите ненавидящим васъ, и благословите кленущаа вы».
Исправь свои прегрешения и победишь тем всю силу вражию. Если же на укоризны будешь возражать, то только себе досадишь. Или ты больше Давида-царя, которого Семей поносил при всех? И один из слуг царя, не стерпев обиды царю своему, сказал: «Пойду, сниму с него голову: за что он, пес смердящий, проклинает господина моего, царя!» И что же Давид сказал ему? «О сын Саруш! Оставь его проклинать Давида, да увидит Господь смирение мое и воздаст мне добром за его проклятия». И больше того: подумай, чадо, как Господь наш смирил себя, быв послушным до самой смерти своему Отцу: злословили на него, и он не противился; когда говорили, что он одержим бесом, били его по лицу, и заушали, и оплевывали, — он не гневался, но даже за распинавших его молился. Тому же и нас научил он: «Молитесь, — сказал, — за врагов ваших, и добро творите ненавидящим вас, и благословляйте клянущих вас».
Доволно же ти буди, брате, твоего круподушьа и сътворенное дѣло. Тѣмъже ти плакатися подобаеть, яко оставилъ былъ еси святый и честный монастырь Печерьский, и святых отець Антониа и Феодосиа, и святых черноризець, иже с ними, и ялся еси игуменити у Святую безмѣзнику Козмы и Дамиана. Но нынѣ добро еси сътворилъ, лишивсятаковаго начинаниа пустошнаго, и не далъ еси плещу врагу своему, ибо вражие желание — погубити тя хотяше. Не веси ли, яко древо, часто не напааемо, паче же пресаждаемо, скоро исхнеть? И ты, от послушаниа отча отлучися и братий своих, оставль свое мѣсто и въскоре хотяше погыбнути. Овча бо, пребываа въ стадѣ, невреждено пребывает, и отлучившееся — въскорѣ погыбаеть и волком изъядено бывает. Подобаше бо ти прежде рассудити, что ради въсхотѣлъ еси изыти от святаго, и честнаго, и спасенаго того мѣста Печеръскаго, в немже дивно есть всякому хотящему спастися. Мню, брате, яко Богъ сътвори се, не тръпя гордости твоеа: низверъжетя, якоже прежде Сатану съ отступными силами, зане не въсхотѣлъ еси служити святому мужу, своему господину, а нашему брату, архимандрыту Акиндину Печерьскому. Печерьский бо монастырь море есть и не дръжит в собѣ гнилого ничегоже, но измѣщеть вонь.
Довольно, брат, и того, что ты по своему малодушию сделал. Тебе теперь следует оплакивать то, что ты оставил было святой честной монастырь Печерский, и святых отцов Антония и Феодосия, и святых черноризцев, которые с ними, и взялся игуменствовать у Святых бессребреников Козьмы и Дамиана. Но ныне хорошо ты сделал, отказавшись от такого суетного начинания, и не поддался врагу своему, ибо это было вражие желание, которое погубило бы тебя. Или ты не знаешь, что дерево, если не поливать его часто, особенно пересаженное, скоро засыхает? И ты, отлучившись от послушания отца и братии и оставивши свое место, вскоре погиб бы. Овца, пребывая в стаде, в безопасности, а отбившись от него, быстро погибает, и волк съедает ее. Следовало бы тебе сначала рассудить, чего ради хотел ты уйти из святого, и честного, и спасенного того места Печерского, в котором так благодатно всякому желающему спастись. Думаю, брат, что сам Бог устроил так, не терпя гордости твоей: он извергнул тебя, как прежде Сатану с отступниками, потому что не захотел ты служить святому мужу, своему господину, а нашему брату, архимандриту печерскому Акиндину. Печерский монастырь — это море, не держит оно ничего гнилого, но извергает вон.
А еже въписалъ ми еси досаду свою, — люте тебѣ: погубил еси душу свою! Въпрошаю же тя, чимъ хощеши спастися? Аще и постник еси или трезвитель о всемъ, и нищь, и без сна пребываа, а досажениа не тръпя, не узриши спасениа. Но радуются нынѣ о тобѣ игуменъ и вся братия, и мы же, слышавше яже о тобѣ, и вси утѣшихомся о тебѣ и обретении твоем, яко погыбе и обретеся. Попустих же и еще своейволи быти, а не игумени: въсхотѣлъ еси пакы игуменити у Святаго Дмитриа, а не бы тебѣ принудилъ игуменъ, ни князь и азъ, и се яко искусился еси. Разумѣй, брате, яко не угодно Богу твое старейшинъство, и сего ради дарова ти Господь оскудѣние очию. Но ты никако съдрогнуся, идѣже бѣ подобарещи: «Благо мнѣ, яко смирил мя еси, да научюся оправданиемь твоимъ». Разумѣхъ бо тя санолюбца, и славы ищеши от человѣкъ, а не от Бога. Не вѣруеши ли, окаанне, написанному: «Никтоже възметь честио собѣ, но званный от Бога». Аще ли апостолу не вѣруеши, ни Христу имеши вѣры. Что от человѣкъ сану ищеши, а не от Бога, сущимъ же от Бога не хощеши повинутися и мыслиши высокаа? Иже древле таковии съ небесъсъвръжени быша. «Азъ бо, — рече, — несмъ ли достоинъ увѣритися таковому начинаниюсана, или хуждьши есмъиконома сего или его брата спѣюще?» Сам, не получивъ желаниа, мятешися, хощеши же часто исходити от кѣлиа в кѣлию и сважатибрата съ братом, глаголя неполѣзнаа: «Или мнить себѣ, — рече, — сиа игуменъ и сий иконом, яко здѣ точию Богу угодити, индеже невъзможно спастися? А нами что ми не разумѣють?» Сиа диавольскаа начинаниа, сии тощных тебѣ изящьства. Аще же и сам кое предспѣание получиши, яко стати ти на вышнемь степени, то не забывай смиренныа мудрости, да егда прилучить ти ся съступи степени, и то обрящеши путь свой смиренный и не впадеши в различныа скорби.