Клан

ГЛАВА СЕДЬМАЯ. ДАЛЛАС

   Средь совершенства истины и чести,

   Что род людской тебя вознаградил,

   Златой тропою юности ты шествовал,

   Но юный мир оставил позади.

   О, нет! Лишь мы слабеем, увядаем,

   Ты, сквозь времени томительную сень

   Все ближе с каждым шагом подступаешь

   К бессмертию -- ступенью за ступень.

   Джон Бушан "Возлюбленный брат" *                * Перевод Н.Резановой.                Пятница 22 ноября 1963 года была в Вашингтоне тихой. Никаких важных событий в столице не происходило, да и не могло происходить, так как почти все важные лица оставили Вашингтон. Шесть членов кабинета отправились с официальным визитом в Японию. Президент и вице-президент находились в Техасе, в Далласе. Журналистов эта поездка не особенно волновала, они больше интересовались предстоящим визитом канцлера ФРГ Эрхарда. Роберт Кеннеди отдыхал у себя дома в имении Хиккори-Хилл под Вашингтоном, не поехав на работу. Эдвард Кеннеди находился в Сенате, выполняя скучные обязанности по формальному председательствованию в палате. Утром его дети -- трехлетняя Кара и двухлетний Тедди-младший -- вместе с гувернанткой посетили Белый Дом, где играли с Джоном-младшим. Вдоволь наигравшись, они отправились домой.      В 1:30 дня Сенат погрузился в обсуждение проблем библиотечной службы. Отмечалось, что во многих американских школах нет библиотек, и что это положение необходимо исправить. В палате присутствовали восемь сенаторов из ста (!), а на галереях за обсуждением наблюдали около пятидесяти зрителей. Все было спокойно, ничто не предвещало беды. А через двадцать минут грянул гром.    В палату стремительно вбежал служитель Сената Уильям Ридел. Он подбегал то к одному сенатору, то к другому с криками, что стреляли в президента. Сообщение об этом только что пришло по телетайпу. Капитолий забурлил. Ридел оглянулся, увидел на месте председателя Сената Теда Кеннеди и бросился к нему. Сенатор подписывал какие-то бумаги.    -- Случилась ужасная вещь! Это ужасно! Ужасно!    Кеннеди отложил ручку.    -- Что такое?    -- Ваш брат, -- произнес Ридел и только тут вспомнил, что у Эдварда два брата. -- Ваш брат президент. В него стреляли.    -- С чего вы взяли?    -- Это сообщили по телетайпу. Только что сообщили.    Сенатор сгреб свои бумаги и вскочил. К нему уже подбежал сенатор Холланд из Флориды и взял председательский молоток. Ридел положил руку на плечо Кеннеди и произнес:    -- Может, вам удастся сесть на самолет до Техаса. Я могу вам чем-нибудь помочь?    -- Нет.    Кеннеди выскочил из палаты заседаний. Ридел следовал за ним, говоря, как ему жаль, и выражая надежду, что ранение президента несерьезно.    Капитолий погрузился в хаос.    Позднее, Ридел рассказывал:    "За сорок семь лет, которые я проработал в Сенате -- вся моя рабочая жизнь -- это был самый драматичный момент, свидетелем которого я был. При мне, во время сессии Сената еще никогда не умирал президент. Сенаторы были до того потрясены, до того ошеломлены... Они бесцельно и беспомощно слонялись по палате, по коридорам, собирались вокруг радиоприемников, следя за новостями, надеясь и молясь, пока в конце концов не пришло сообщение, что президент умер".    Среди всей этой неразберихи Эдвард Кеннеди пытался выяснить, что с его братом. Он бросился к телетайпам в коридоре, но вокруг них собралась такая толпа, что он не смог подойти к аппаратам. Тогда он вошел в кабинет Линдона Джонсона на Капитолии и попробовал дозвониться до Роберта. Линия не отвечала. Он старался вновь и вновь -- безрезультатно. Не осознавая, куда он идет, сенатор очутился на улице. Здесь его увидел один из его помощников, который, сидя в машине, слушал радио, и он отвез в его офис в старом административном здании Сената (OSOB). Там, из своего кабинета Кеннеди вновь пытался дозвониться до Роберта. Он звонил то в Министерство Юстиции, то в Белый Дом -- все было напрасно. Линии были либо заняты, либо вовсе молчали. Телефон вообще работал очень странно. Извне до офиса Кеннеди доходили звонки людей, желающих выразить свои соболезнования, но когда звонил сам сенатор -- телефон молчал словно застреленный. Наконец телефонистка сообщила, что Роберт разговаривает с Далласом. У Эдварда не было возможности подключиться к линии Роберта, он по-прежнему ничего не знал. Секретари, столпившиеся у радио в приемной, знали больше.    И вот в результате всех этих событий -- покушение на президента, выход из строя телефонной сети -- мысли Кеннеди приняли вполне определенное направление. Практически все авторы, в том числе Уильям Манчестер, автор самой знаменитой книги об убийстве президента Кеннеди, отмечают, что Кеннеди стал волноваться за безопасность семьи. Он хотел немедленно отправиться домой и убедиться, что с его женой все в порядке. Сенатор потребовал свой автомобиль, но во всеобщей неразберихе никто не мог сказать, где он, и тогда помощник Кеннеди Мильтон Гвирцман предложил свой "Мерседес". М. Гвирцман, Кеннеди и его друг по студенческим годам Клод Хутен, приехавший на пятую годовщину свадьбы Эдварда и Джоан, отправились к Кеннеди. Гвирцман гнал машину, игнорируя все правила дорожного движения и красный свет, Хутен все время повторял: "Господи, господи, в президента стреляли, и это в моем штате!" Сенатор молчал.    Джоан Кеннеди не было дома, она находилась в парикмахерской. Мильтон Гвирцман поехал за ней, а Кеннеди и Хутен перевернули чуть ли не весь дом в поисках работающего телефона. Единственная информация, которую можно было получить, шла по телевидению, но и она была невразумительной. Тогда оба выскочили на улицу и принялись звонить и стучать в двери соседей. Наконец Клод Хутен нашел работающий телефон. Пока он объяснялся с хозяйкой дома, сенатор дозвонился до Роберта в Хиккори-Хилл, и тот сообщил, что президент умер.    -- Тебе бы лучше позвонить матери и сестрам, -- сказал Роберт, и эта линия тоже вышла из строя.    В тот день не работали телефоны по всему Вашингтону. Телефонная кампания впоследствии объяснила все перегрузкой линии, но люди не верили этому. Перепуганная Джоан решила, что тут замешаны государственные интересы.    Кеннеди, которому необходимо было связаться с матерью, решил ехать в Белый Дом. Вместе со своими спутниками, он подъехал к центральному входу, который обычно использовался туристами и в эти часы был закрыт. Сенатор стал барабанить в дверь и кричать: "Да хоть кто-нибудь тут работает?!" Наконец, ему открыли. Кеннеди сильно нервничал, думая о родителях и сестрах, и увидев его, врач президента Жанет Травель немедленно предложила ему принять что-нибудь успокоительное, но он отказался. Единственно, что ему действительно необходимо, говорил он, так это работающий телефон. Лишь из Белого Дома сенатор смог поговорить с матерью (за несколько минут до этого Роуз Кеннеди узнала о гибели сына, случайно услышав сообщение в телевизионных новостях) и понял, что она боится за состояние здоровья Джозефа Кеннеди.    -- Я немедленно вылетаю, -- ответил Тед.    После разговора с матерью к нему подошел капитан Тазуолл Шепард, помощник президента Кеннеди по ВМФ, и сообщил, что его сестры уже обо всем знают, и ними все в порядке.    Перед тем как отправиться в аэропорт, сенатор зашел на второй этаж Белого Дома, чтобы провести некоторое время с детьми президента Джоном и Каролиной. Они еще ничего не знали. Лишь вечером гувернантка Мод Шоу, выполняя желание матери Жаклин Кеннеди Жанет Очинклос, расскажет о смерти отца Каролине, Джон-младший узнает об этом на следующее утро.    Трагические события заставили клан Кеннеди слететься в Вашингтон. В Белый Дом приехала Луэлла Хеннесси, чтобы помочь Мод Шоу управиться с Джоном и Каролиной. С детства привязанный к Л.Хеннесси, сенатор зашел и к ней:    "Он был до того подавлен, до того потрясен, что едва мог говорить. Он подошел ко мне, поцеловал и сказал: "Лулу, как хорошо, что вы здесь". Его лицо было совершенно белым, искаженным. И я поняла, что если он скажет еще хотя бы одно слово, он может не выдержать и разрыдаться".    Побыв немного с детьми и с Хеннесси, Кеннеди вместе с сестрой Юнис Шрайвер отправился в Хайаннис-Порт. Там их встретила целая толпа репортеров. Один из них вышел вперед и сказал:    -- Сенатор, мы просим простить нас за то, что находимся здесь в миг трагедии, -- почти уникальный случай, когда репортеры извинялись за свои действия.    -- Я понимаю, джентльмены, я понимаю, -- ответил Кеннеди.    Самой большой трудностью было сообщить о трагедии Джозефу Кеннеди. Все боялись говорить об этом, но чем больше скрывали правду, тем больше старик чувствовал, что происходит что-то неладное. Ему говорили, что телевизор сломался, что газет нет. Решив пока ничего не рассказывать, Эдвард вошел в спальню к отцу.    -- Привет, папа. Я должен был произнести речь в Бостоне, и вот решил зайти поздороваться.    Старый Кеннеди знаком потребовал включить телевизор.    -- Он не работает, папа.    Старик повторил знак.    В отчаянии Эдвард опустился на колени перед телевизором, послушно вставил вилку в розетку, но через двадцать секунд, пока телевизор не успел разогреться, выдернул шнур. Разводя руками, сенатор произнес:    -- Все еще не работает. Мы его завтра починим.    Но вечно скрывать правду было нельзя. Джозеф Кеннеди видел, что жена надела черное платье, что Эдвард и Юнис вместе с матерью отправились в церковь. И в конце-концов сенатор решился.    -- Был несчастный случай, -- произнес он, войдя в спальню отца. -- Президент тяжело ранен. Точнее, -- Эдвард остановился, -- он умер.    Разные авторы по разному рассказывают, как Джозеф Кеннеди воспринял известие о гибели сына. Однако чаще всего они утверждают, что, несмотря на горе, Кеннеди стойко воспринял сообщение и не плакал. Но вот что писал Лестер Девид:    "Когда вскоре после завтрака Тед рассказал обо всем отцу, оба плакали. Утверждение, что "Кеннеди не плачут" является одним из самых живучих мифов об этой семье. Хотя на людях они появляются, держа свои чувства под контролем, в уединении своих домов они плакали. Этель, Роуз и Жаклин плакали, и точно так же плакали отец и сын в то свинцовое, дождливое утро в спальне посла".    Позднее Джозеф Кеннеди смог прочесть газеты. Он хотел вместе со всеми лететь в Вашингтон на похороны, но от этой мысли пришлось отказаться. Кеннеди летал лишь на одном самолете -- "Каролине" -- с определенным пилотом. Но в этот раз самолет не был готов к полету, и Кеннеди пришлось остаться дома. Вполне возможно, что семья просто не хотела, чтобы человек, перенесший тяжелейший инсульт, подвергал себя такой нагрузке.    В Вашингтоне полным ходом шла подготовка к похоронам, назначенным на понедельник, 25 ноября, день рождения Джона-младшего. Жаклин хотела, чтобы Роберт и Эдвард что-нибудь сказали над могилой президента. Эдвард предложил взять цитаты из выступления самого Джона Кеннеди, и вот импровизированный комитет, состоящий из Жаклин, Роберта, Эдварда, Макджорджа Банди и Теодора Соренсена, принялся выбирать подходящие цитаты (эти цитаты так и не пригодились братьям, у могилы президента они обнаружили, что не в состоянии говорить). Кроме того, надо было найти высказывания для речи епископа Хэннона. И здесь тоже было принято предложение Эдварда Кеннеди. Пролистав Экклезиаст, он сказал:    -- Вот, это не может быть неверным.    И прочел:       Всему свое время, и время всякой вещи под небесами.    Время рождаться, и время умирать...          Странно, но в семействе Кеннеди высокая трагедия нередко перемешивается с комичным, почти с фарсом. Для участия в похоронах Джозеф Гарган заказал необходимые костюмы, но когда прибыл костюм Эдварда, оказалось, что к нему забыли приложить цилиндр, перчатки, а главное -- брюки. Обнаружилось это чуть ли не в последний момент. Джордж Томас, давний камердинер Джона Кеннеди, отыскал брюки президента, срочно распустил и загладил швы, после чего комплекция Теда стала излюбленной мишенью семейных острот. Жаклин разыскала президентские перчатки. Но вот проблему цилиндра решить не удалось. Оказалось, что у Эдварда такая большая голова, что ни один цилиндр не налезал на нее. В результате не только мужчины клана Кеннеди, но и все гости, съехавшиеся на похороны со всех концов земного шара, шли в траурной процессии с непокрытыми головами.    Похороны президента Кеннеди стали триумфом телевидения. С помощью спутниковой связи они транслировались на весь мир. Не менее миллиарда людей сидели у телевизоров, глядя на траурную процессию и разделяя горе американцев.    Впереди процессии шла вдова президента и его братья. День был дождливый, словно сама природа оплакивала Джона Кеннеди, но, не смотря на дождь, Кеннеди шли пешком пять кварталов от Ротонды Капитолия до церкви св. Матфея, а за ними под заунывный марш волынок маршировали двести королей, королев, императоров, президентов и премьер-министров. На пушечном лафете, запряженном шестеркой лошадей, был установлен гроб, покрытый звездно-полосатым флагом. За лафетом мерно вышагивал великолепный вороной конь, в чьи стремена в знак гибели лидера были вдеты пустые сапоги.    Когда процессия достигла Арлингтонского национального военного кладбища под Вашингтоном, над кладбищем пролетел, покачивая крыльями, президентский самолет ВВС-1, а за ним пятьдесят самолетов F-105. Прозвучал двадцать один залп президентского салюта. Медленно был сложен флаг, покрывающий гроб, и передан Жаклин Кеннеди. Тело президента было предано земле, и тут все присутствующие, а так же те, кто сидели у телевизоров, были потрясены трехлетним Джоном Кеннеди-младшим, с небывалой серьезностью вскинувшем руку в салюте. Фотографии маленького мальчика, стоящего перед Робертом Кеннеди, обошли все газеты и журналы мира.    И, наконец, последнее, дань памяти, хорошо понятная европейцам, но непривычная для американцев. Жаклин Кеннеди подают факел, и она зажигает на могиле убитого президента вечный огонь. Потом факел переходит к Роберту и Эдварду, и они по очереди символически подносят его к пламени.       Он нашел бы любовь,    Не обрел бы покой.    Потому, что скитаться должен    За Золотым Руном.    Все, что искал из вещей он в миру,    Все, чем хотел быть, волна на ветру.*                * Отрывок из стихотворения Жаклин Кеннеди, посвященного ДФК. Написано в 1953 году.          После похорон президента клан Кеннеди долго оставался в глубоком горе, но все же решил отметить дни рождения Джона и Каролины -- на этот раз в один день, 27 ноября. Это были последние дни в Белом Доме, день Благодарения, пришедшийся на 29 ноября, клан отмечал уже в Хайаннис-Порте. Впрочем, Роберта Кеннеди там не было. Он заперся у себя в Хиккори-Хилл, не в силах ни с кем встречаться. А Эдвард посвятил свое время родителям и детям, в том числе детям Джона Кеннеди.    К середине декабря Тед Кеннеди вернулся к работе в Сенате, более-менее прядя в себя после гибели брата, но Роберт все глубже и глубже погружался в состояние депрессии, что вызывало тревогу родных и друзей. Он очень тесно был связан с Джоном, и с его смертью ему казалось, что погиб целый мир. В марте 1964 года в день св. Патрика, патрона Ирландии, который по преданию изгнал с острова змей, Роберт вновь выразил боль утраты. В отличие от младшего брата, встретившего праздник с улыбкой и шутками, Роберт Кеннеди обратился к собравшимся в городе Скрентоне, штат Пенсильвания, с полными тоски строками ирлано-американского поэта Джона Бойла О'Рейли, посвященными вождю ирландского клана О'Нилов Оуэну Ру О'Нилу, павшему за свободу Ирландии в XVII веке.          Ах, почему ты покинул нас, Оуэн,    Умер почему?          Бедам твоим конец,    Отдых у Бога в выси.    Но мы рабы и сироты, Оуэн!    Умер ты почему?          Овцы без пастуха,    Когда снег затмевает луну --    Ах, почему ты покинул нас, Оуэн,    Умер почему?          Тоска Роберта была столь сильна, что временами, как писала Роуз Кеннеди, он подумывал, не уехать ли ему за границу и не бросить ли вообще все. Но время шло, и к лету 1964 года Роберт немного оправился. Правда, либеральный журналист Джек Ньюфилд, один из биографов Роберта, утверждал, что полностью он так никогда и не пришел в себя, но все же смог вернуться к активной деятельности. Казалось, несчастья остались позади. Но это только казалось. Вскоре на семью Кеннеди обрушилась новая беда, чуть не закончившаяся трагически. На этот раз смерть прошла рядом с младшим братом -- Эдвардом.