Страница 60 из 70
Пока принц Релинген занимался делами и волками, ее высочество наконец-то вспомнила, кого обделила своим вниманием. Кузина де Коэтиви вот уже полгода забрасывала ее трогательными письмами и собственноручно вышитыми церковными покровами. Письма Луизы оседали у секретарей, покровы украшали лошские церкви, а ее высочество все никак не могла найти время, дабы выпустить графиню из монастырского заточения. И вот теперь это время пришло. Конечно, при здравом размышлении зимнее путешествие из Релингена в Турень вряд ли могло доставить удовольствие ее сиятельству, однако подобные мелочи не слишком занимали принцессу.
Как это время от времени случается в жизни, молитвы и добрые дела привели как раз к тому результату, которых от них и ожидают -- утро Рождества юная графиня де Саше встретила матерью очаровательной девочки. Лошские колокола звонила сразу в честь двух радостных событий, Аньес со слезами на глазах возносила благодарственные молитвы Всевышнему, а Жорж-Мишель сочинял радостное письмо другу. Солнце впервые за несколько дней выглянуло из-за туч и жизнь была воистину прекрасной.
***
Графиня де Коэтиви встретила Рождество в монастырской церкви на молитве. Полученное накануне письмо принцессы Релинген, дозволявшее Луизе покинуть ненавистную обитель, вызвало у графини настоящий религиозный экстаз. Впервые за последние полтора года Луиза молилась совершенно искренне. Напрасно настоятельница монастыря уговаривала недавнюю узницу отложить отъезд хотя бы до весны, вслух пугая Луизу ужасами зимней дороги, а втайне надеясь, что до весны ее сиятельство сможет вышить еще один покров. Напрасно уверяла, будто во времена ее юности Релинген не знал подобных кошмаров и не иначе, это кара Господа за расплодившихся еретиков. Графиня де Коэтиви уверяла, будто обязана как можно скорее возблагодарить свою благодетельницу, и потому отправится в дорогу немедленно, даже если ей придется пробираться через все снега Московии и Татарии. Что-либо возразить на подобные заявление настоятельница не могла и потому предпочла без споров благословить раскаявшуюся грешницу. Луиза торжествовала. Ворота монастыря манили, мир за ними был прекрасен, а королевский двор должен был вновь пасть к ее ногам. Графиня размышляла, что офицеры принца Релинген вряд ли будут ждать в женском монастыре до весны, и значит, надо было как можно скорее мчаться туда, на свободу, торопиться в Париж в окружении блестящих шевалье.
К потрясению ее сиятельства, королева-мать, которую прежде всех навестила графиня де Коэтиви, за последний год как-то подзабыла о некогда любимой фрейлине. По мнению Екатерины, в свои двадцать пять лет Луиза была уже немолода и, значит, не могла соперничать с более юными красотками, а своей опрометчивостью и глупостью один раз уже внесла разлад между нею и принцессой Релинген. Холодно оглядев придворную даму с ног до головы, ее величество объявила Луизе, что ее служба ей более не нужна. Потрясенная этой холодностью, графиня попыталась напомнить ее величеству, какие узы их связывают, однако при упоминании внука королева-мать сообщила, будто шевалье де Шервилер слишком занят, чтобы встречаться со всеми дворянами Турени. На этот раз Луиза не нашлась, что сказать, а королева Екатерина посоветовала бывшей прислужнице вспомнить об обязанностях жены и, наконец, вернуться в семью.
Ее сиятельство в смятении бросилась к дофину, но герцог Анжуйский, все свое время отдававший мечтам о военной кампании в Нидерландах и любовной кампании в Англии, более нуждался в графе де Коэтиви, чем в его жене. Раздраженно посмотрев на опальную фаворитку и найдя, что с последней встречи она сильно изменилась и не в лучшую сторону, Франсуа посоветовал Луизе то же самое, что и королева-мать.
Отчаявшаяся Луиза отправилась в парижский отель мужа.
Граф де Коэтиви, собиравшийся с визитом в Анжуйский дворец, складывал в обтянутую бархатом папку необходимые для сеньора бумаги. Явление жены оказалось не слишком приятным сюрпризом для его сиятельства. Холодно посмотрев на Луизу, граф осведомился, что супруга делает в Париже, когда ее обязанности призывают ее в Турень. Графиня утерла слезы и по примеру многих дам стала молить мужа оказать ей хотя бы немного внимания, однако его сиятельство недовольно пожал плечами, напоминая Луизе, что недостойно доброй христианки думать о плотских утехах в постный день. Ошеломленная новым отказом, графиня только и могла, что в потрясении открыть рот, а когда пришла в себя и попросила у мужа денег, то лишь вызвала у него приступ смеха.
-- Сударыня, -- снисходительно заговорил граф, отсмеявшись, -- я не король, чтобы облачаться в женские наряды, так что за прошедшие полтора года ваш гардероб не пострадал и находится в полном порядке. При дворе вам делать нечего, а в Вилландри вам не понадобятся новые платья. Собирайтесь, я хочу, чтобы вы как можно скорее отправились домой.
-- Но... я должна поблагодарить ее высочество... -- только и смогла пролепетать Луиза.
-- Прошлый ваш визит к принцессе закончился монастырем, -- спокойно заметил граф. -- Если вы так жаждете удалиться в обитель, это можно сделать и без поездки в Лош. В Париже достаточно монастырей, выбирайте любой. Советую подумать о госпитальерках. Там умеют укрощать томление плоти.
Сообразив, что едва вырвавшись на свободу, может вновь попасть в заточение и на этот раз навсегда, графиня присела перед мужем в низком реверансе и сообщила, что готова подчиниться своему супругу и господину, и отправиться в Вилландри. Коэтиви пожал плечами и повернулся к жене спиной.
Через два часа в сопровождении свиты, более напоминающей конвой, Луиза покинула Париж. Бархатная маска надежно скрывала ее слезы, но графине казалось, что даже если она разрыдается в голос, это не произведет на слуг супруга ни малейшего впечатления. Впервые в жизни сразу два мужчины отвергли ее как женщину, и сейчас Луиза пребывала в такой растерянности, что просто боялась испытать еще один отказ.
В то время как графиня де Коэтиви покидала Париж, королева-мать с умилением наблюдала за любимым внуком. Юный шевалье де Шервилер произносил перед бабушкой латинскую речь, в которой доказывал превосходство королевской власти перед всеми другими формами правления. Королева Екатерина восхищалась сообразительностью и красноречием Луи и сокрушенно вздыхала из-за того, что этот прекрасный облик, этот пытливый и пылкий ум принадлежали бастарду. Если бы она могла предвидеть, к чему приведет мимолетная интрижка сына, она непременно женила бы Генриха на Луизе, а потом, когда невестка разрешилась бы от бремени, легко бы избавилась от дурехи с помощью пары крупинок одного из итальянских снадобий. И вот -- кто бы мог подумать! -- самый удачный из ее внуков был бастардом, а любимый сын все еще не имел наследников собственной плоти и крови.
При мысли о наследнике французского престола Екатерина как всегда поморщилась. Маленький и толстый, Франсуа был совсем не тем сыном, которым она могла бы гордиться. Но хуже всего были вечные претензии младшего сына. Дофин мечтал о короне, и ему было все равно, где удалось бы ее найти. Сейчас Франсуа бредил Нидерландами, однако ее величество не могла отделаться от мысли, что принц Релинген обманывает обоих ее сыновей. Необходимо было что-то предпринять, так что Екатерина ласково похвалила внука за старания, пообещала господину де Бризамбуру награду, если успехи шевалье де Шервилера в фехтовании будут не уступать его успехам в латыни, и благополучно отпустила обоих восвояси.
Благостное письмо из Бар-сюр-Орнен, в котором один из лакеев принцессы Блуасской рассказывал, что после беседы с ее высочеством граф де Саше оставил мечты о завоеваниях и теперь безвылазно сидит в библиотеке, заставило Екатерину побледнеть. Судя по всему, племянник оказался не столь опрометчив, как она надеялась, а граф де Саше был благоразумнее покойных друзей короля. Стоило поговорить с принцем Релинген, однако племянник безвылазно сидел в Турени и не собирался являться ко двору. Оставалось одно -- ехать в Лош.