Страница 56 из 59
Где-то в Скандинавии теряются в 20-е годы следы инженера Агафонова.
Слюсаренко… Его постигло несчастье — любимая Лидия в 1913 году скончалась от тифа. Однако основанные — благодаря, главным образом, энергии первой русской летчицы — мастерские продолжали, переведенные в Петроград, выпускать аэропланы. Немного — в начале войны по одному в месяц (учебные одноместные типа «Моран-Ж»), в 1916-м — по пяти. Надо полагать, дело бы расширилось, будь в живых Лидия Виссарионовна, ее смерть, похоже, подавила Владимира Викторовича. Как бы то ни было, он пытался проводить опыты над монопланом собственной конструкции. Потом — Февральская революция. Во дворе мастерских владелец собирает рабочих. Писатель-историк, у которого я прочел об этом эпизоде, трактует его однозначно: дескать, кровосос-хозяйчик разразился вынужденно либеральной речью, а вскорости удрал в Америку. Прямолинеен такой подход к личности Владимира Слюсаренко, выходца все-таки из генеральской семьи, хотя и добившегося положения своими руками, мозолистыми от штурвала самолета, напильника, гаечного ключа. Короче, его долго мотало по свету, пока не занесло в Австралию, где он создал небольшое предприятие, возвел на собственные средства православный храм и окончил дни в приюте для престарелых.
О судьбе фон Лерхе уже сказано. Следов Бориса Масленникова найти не удалось.
Справедливо ли не обратиться к жизненным маршрутам других первопроходцев? В первую очередь — братьев Ефимовых. Михаил Никифорович еще до войны задался целью сконструировать аэроплан совсем особого, нового типа, который позже охарактеризует так: «двухмоторный (!) блиндированный истребитель». И снова препоны. Со стороны того, с кем мы преотлично знакомы. На одном из ходатайств Ефимова великий князь Александр Михайлович начертал хамскую резолюцию: «…Снестись с заведующим Чесменской богадельней на предмет зачисления уважаемого Мих. Ник. непременным членом заведения». Михаил Ефимов воевал. Вскоре после Октябрьской революции, в декабре 1917-го, назначен флагманским летчиком гидроавиации Черноморского флота. В августе 1919-го, когда белые в последний раз захватили Одессу, Ефимов-старший был схвачен и расстрелян.
Ефимов-младший, Тимофей, опять же до войны, произвел первые опыты ночных полетов, стал зачинателем этого рода боевой работы. Похоже (других данных у меня, во всяком случае, нет), в строй красных вслед за братом не встал, но и на другую сторону не перешел. Через три месяца после гибели Михаила умер — там же, в Одессе — от тифа ли, холеры или просто голода, неизвестно: в доме нашли окоченевший труп.
Катаклизмы грозных лет проложили непреодолимую черту разлома между многими прежними соратниками. Двое первых гатчинцев — Георгий Горшков и Евгений Руднев. Горшков воевал на «Муромцах», Руднев был асом-истребителем. Горшков сражался против Деникина, с 1919 года член Высшей военной инспекции РККА по воздушному флоту. Руднев… Из книги М.М. Громова «Через всю жизнь»: «В первые дни революции начальник школы Руднев и офицерская элита не пожелали быть красными летчиками и предпочли незаметно исчезнуть с аэродрома». Лауреат Ленинской премии В.И. Лавренец (да не посетует он на меня за выспренность, если я назову его добрым гением этой книги) сообщил, что в тридцатые годы Руднев в Париже работал шофером такси. Судя по тому, что в 1917-м он был капитаном, а на могильной плите русского кладбища звание «полковник», очевидно, летал — у Деникина, Врангеля или Колчака…
«Когда повторяют на каждом шагу, что причиной развала армии послужили большевики, я протестую. Это неверно. Армию развалили другие». Слова Антона Ивановича Деникина. Того самого. Сказаны в 1921 году.
Большевики-то (во всяком случае, наиболее дальновидные) стремились укрепить Красную Армию умелыми специалистами, привлечь их в ее ряды. Но тем требовалось время, чтобы разобраться в водовороте событий, определить свое отношение к ним. А времени не было. Солдатам осточертела империалистическая бойня. Все, у кого звездочки на погонах, казались мясниками, гнавшими на бойню. Раз так — срывай звездочки. Раз так — к стенке. Как принято было говорить, «в штаб Духонина». Потому — и не по идейным соображениям — многие бежали на юг к Корнилову. Многие, не имевшие, а следовательно, не стремившиеся защищать имения и капиталы. Только-только заработавшие эти звездочки бывшие учителя, мелкие служащие, даже крестьяне. В первом Кубанском походе из четырех с лишним тысяч штыков, которые насчитывала Добрармия, изрядную часть несли на плече или наперевес и прапоры военного времени, и мальчишки-юнкера, даже гимназисты.
Были у нас ошибки, похожие на преступления.
21 марта 1918 года Высший Военный Совет республики (им руководил бывший Генерального штаба генерал-лейтенант М.Д. Бонч-Бруевич) издал — по инициативе В.И. Ленина — приказ об отмене в войсках выборного начала. 31 мая того же года комиссар Московского военного округа Н.И. Муралов объявил мобилизацию офицеров. В манеже бывшего Алексеевского училища были собраны 17 тысяч представителей начсостава, вплоть до генералов. И заперты. Без пищи, даже без соломы на подстилку для спанья. Несколько дней тянулся учет. Начались болезни, эпидемии…
…В ответ на горделивое заявление членов Реввоенсовета 10-й армии К. Ворошилова и С. Минина о том, что вот, мол, добились успеха под Царицыном вовсе без военспецов, Ленин на VIII съезде РКП (б) сказал: «Тов. Ворошилов говорит: у нас не было никаких военных специалистов и у нас 60000 потерь. Это ужасно… Героизм царицынской армии войдет в массы, но говорить, что мы обходились без военных специалистов, развн это есть защита партийной линии. Может быть, нам не пришлось бы отдавать эти 60000, если бы там были специалисты, если бы была регулярная армия».
Важнейшую роль в становлении Вооруженных Сил страны, многих грядущих победах, в том числе и в Великой Отечественной войне, сыграло событие, думается, не по достоинству оцененное (в какой-то мере этот пробел восполняет книга А.Г. Кавтарадзе «Военные специалисты на службе Республики Советов»): 30 мая 1920 года Особое совещание при главкоме республики обратилось с воззванием «ко всем бывшим офицерам, где бы они ни находились». Поводом послужило нападение на республику войск буржуазной Польши при поддержке Антанты.
Несколько крупных военных деятелей призвали «добровольно идти с полным самоотвержением и охотой в Красную Армию… служить не за страх, а за совесть, дабы своей честной службой, не жалея жизни, отстоять во что бы то ни стало дорогую нам Родину и не допустить ее расхищения, ибо в противном случае… наши потомки будут нас справедливо проклинать и правильно обвинять за то, что мы из-за эгоистических чувств классовой борьбы не использовали боевых знаний и опыта, забыли русский народ и загубили свою матушку Россию».
В первый же день после обнародования воззвания в военные комиссариаты явились тысячи офицеров.
Многие командующие фронтами и армиями в годы Великой Отечественной — бывшие офицеры. Скажем, штабс-капитан войск Колчака Л.А. Говоров, в будущем советский маршал, перешел на нашу сторону со всей своей батареей..
Кто же подписал это воззвание? Бывший верховный главнокомандующий Брусилов, три бывших военных министра, среди которых — Поливанов.
По-видимому, особый вес документу придали именно эти фамилии. Алексей Алексеевич Брусилов — герой легендарного «брусиловского прорыва» и Алексей Андреевич Поливанов, опытный военный педагог, теоретик и практик. (К слову сказать, не обратись к нему, помощнику военного министра, не по команде, а через головы многочисленных начальников, безвестный артиллерийский подпоручик, не наложи генерал на рапорт с просьбой о переводе в авиационную часть положительную резолюцию, отечественное воздухоплавание не обрело бы гений Петра Нестерова).
Несомненно, решиться открыто встать в строй новой революционной армии для угрюмого кривошеего старца (ему шел 66-й год), больного (он вскоре умер — на посту, участвуя в качестве нашего эксперта в мирных переговорах с правительством Пилсудского) было то же, что в среде ученых — для Климента Тимирязева, в литературной — для Александра Блока.