Страница 105 из 106
Не решаясь их обследовать, заглянули на железнодорожную станцию Табаково. Здание вокзала сгорело. На путях громоздились перевернутые вагоны. А человек в форменном картузе с вышитым на тулье золотым крылатым колесом и в деревянных сандалиях на босу ногу уже старательно подметал перрон.
— Поезд скоро пойдет, что ли? — обратился к нему Васко.
Истощенное лицо начальника станции оживилось робкой улыбкой.
— Пойдет, — сказал он, — как только дождемся русских.
— А тоннели в порядке?
— Сберегли.
— Разве их тут не взрывали, как в Конице? — удивился Васко. — Нет? Ну и хорошо сделали. А немцы далеко?
— В горы ушли. Русские-то уже в Царь-Петрово, вон там.
Так, собирая разными путями необходимые сведения, мы с Васко шли дальше, уже не таясь, высматривая, где бы нам переправиться дотемна на правый берег Тимока.
Дождь перестал. В ущелье еще висел слоистый туман, а над рекой, позолоченной закатными лучами солнца, прояснялось и голубело.
Васко, повеселев, озабоченно шмыгал носом и вслух размышлял о том, как мы поведем русских войников обратно по этой же дороге, через Табакове и Велико-Ясиково в лес за Слатино, где стоит наша бригада. Вот будет веселье-то! А потом совместно — на Белград!
— Смотри! — вдруг воскликнул Васко. — Мост!
Над рекой горбатился узкий каменный мост. Концы его были подорваны, и он висел на центральном быке, как птица в полете. На обоих берегах копошились люди. С той стороны болгары, а с этой — югославы. Те и другие таскали бревна и доски, доставали из реки камни и укладывали их на берегу, чтобы поднять дорогу до уровня мостовых ферм.
Мы так загляделись на эту дружную работу людей, недавно еще враждовавших между собой, что не заметили, как к нам подошли два солдата в серо-лиловых длинных шинелях с красными погонами и орластыми пуговицами. Увидев их, Васко собрался было бежать, но я удержал его.
Наметанный взгляд болгарских пограничников сразу признал в нас партизан. Улыбаясь, они протянули нам руки, поздоровались и угостили пловдивскими сигаретами «Войнишки».
Васко успокоился. Один из солдат, круглолицый, черноволосый, с быстрыми карими глазами, сказал:
— Отныне мы с вами друзья навек. Ничто больше нас не сможет разъединить. Нет преграды между нами. Все славянские народы — один союз.
— Така, така, всичко, добре, — поддакивал другой солдат, не переставая улыбаться.
От пограничников мы узнали, что русских ожидают завтра утром в ближайшем болгарском селе Шишенци. Они указали нам и переправу: в узком месте реки с камня на камень были переброшены бревна. Проходя но ним, я вымерил палкой реку: неглубокая, дно каменистое.
Очутившись на том берегу, мы взобрались на крутую гору, цепляясь за кусты. Вслед нам неслась подбадривающая песенка солдат:
— До встречи на позициях! Вместе на Берлин! — крикнул им Васко с вершины горы.
Оглянувшись еще раз, он вдруг схватил меня за руку.
— Николай!
— Что ты, Васко? — спросил я.
— Ты ничего не видишь? Вон там, внизу, два человека прячутся в кустах. Я видел, они только что скрылись. Может быть, за нами следят?
Я внимательно вгляделся, но ничего подозрительного не заметил.
— Тебе показалось, — успокоил я мальчика.
Все же мы ускорили шаги».
20
«…В Шишенци вошли в сумерках. На нас с Васко никто не обратил внимания. Много людей пришло сюда с гор, чтобы встретить Красную Армию. У околицы на дороге к селу Царь-Петрово, откуда ожидались советские части, была воздвигнута арка; девушки украшали ее разноцветными лентами, хвоей и ветками рдяной рябины. На площади стояли столы и скамьи. Женщины сносили сюда в корзинах свои праздничные запасы: фрукты, мясо, брынзу, вино.
Из соседних сел продукты везли на телегах. Готовился пир человек на пятьсот.
Было уже поздно, а оживление на улице не спадало. Всюду горели фонари. В сторону Царь-Петрово то и дело скакали верховые. Они приносили известие, что русские обязательно придут в Шишенци завтра. И каждый раз эти вести встречались всеобщим ликованием:
— Да живео славината и непобедима Червената Армия!
— Ура! Всичко за победу! Всички към Берлин!
— Да живео братский югославский народ!
Мы долго стояли с Васко у открытого низкого окна общинного управления. В большом зале, украшенном красными флагами, шла репетиция концерта, который молодежь готовила для советских солдат. Хором пели славянский гимн, а затем песню о славе сталинских воинов, несущих освобождение Болгарии. Участники самодеятельности под игру свирели исполнили также какую-то длинную былину, потом песенку «Пусти меня, леле, черешни сбирать». Но больше всего понравилось Васко стихотворение Христо Ботева «Борба». Его вдохновенно прочла девушка с длинными черными косами. Голос се звучал сильным и радостным призывом:
Вытягиваясь на носках, затаив дыхание, Васко смотрел на взволнованное, дышавшее неукротимой энергией лицо девушки, следил за каждым движением ее маленьких рук, которые то и дело взлетали над головой, выразительно подчеркивая прекрасные слова, звавшие к борьбе за свободу. И после, когда она танцевала в общей стремительной «Бочванке», Васко не спускал с нее глаз.
— Хорошая девойка, — шептал Васко. — Ой, красивая! Таких у нас нету.
А когда она вышла на улицу, он после некоторого колебания отважно догнал ее и заговорил с нею…
Не прошло и получаса, как мы очутились в доме у Нетки — так звали девушку — и почувствовали там себя так хорошо, словно в родной семье. Дедушка Нетки — Цоко Железков, старик с курчавыми сивыми усами и длинным острым носом, похожим на стручок перца, — узнав, что мы из Югославии и что я русский, даже прослезился от радости.
Мы сидели за низеньким круглым столиком, пили некрепкое вино, закусывали айвой и ломтиками дыни. С улицы через открытую дверь доносились пение, возгласы и звуки губных гармошек.
Тускло светила масляная коптилка. С закопченного дочерна дощатого потолка свисала круглая жестяная лампа, но она не горела, так как, по словам Нетки, «гаса» — керосина — в ней не было уже второй год. Недостаток света восполнял костер, теплившийся на земляном полу, — оджаг. Дым тянуло в дыру в потолке, но он уходил не весь. От него пощипывало глаза и щекотало в горле и носу.
— У них тоже, как у нас, нисколько не лучше, — шепнул мне Васко, тихонько покашливая.
Он уже отвык от тяжелого, угарного воздуха изб.
— Слушай, Нетка, — говорил Васко. — А ты думаешь учиться?
Девушка печально покачала головой:
— Нету денег.
— Вот как! У меня их тоже нет. И не надо. Будем учиться без денег… А ты поедешь в Москву?
Лицо Нетки стало красным от смущения.
— Не знаю.
— Поедем вместе! — решительно заявил Васко, немножко важничая.
— Может, это потом. А сейчас мы, комсомольцы, решили…
— Ты… комсомолка? — Васко даже поперхнулся от неожиданности.
— Да, — просто сказала Нетка. — Мы решили подняться в честь Красной Армии на Мус-Алла.[85]
Старик с сомнением покачал головой.
— Высоко. Три дня нужно взбираться на эту гору.
— Взберемся! И вырубим на скале имя…
— Какое? — щеки Васко загорелись — он уже догадался.
— Сталин, — произнесла Нетка тихо, как будто одним дыханием.
Васко не спускал с нее восхищенных глаз. Вот она какая — храбрая, энергичная, умная. И уже комсомолка!
Васко упрямо сжал кулаки и, покраснев, громко сказал:
85
Самый высокий пик Балканских гор в Болгарии (2925 м).