Страница 50 из 62
Я запнулась. Подкинуть ему пани Вишневскую? Но эта баба способна еще больше запутать следствие… Хотя Гурскому не впервой иметь дело с трудными свидетелями.
— Жаль мне вас, ну да ладно… Есть одна соседка, этажом ниже.
— Чья соседка?
— Да Хлюпанеков же! Живет под ними.
Не скажу, что лицо инспектора засияло от радости.
— А адрес вы мне сообщить можете? Где я должен их искать.
— То есть как? — изумилась я. — Вы этого не знаете?
— Да на кой… зачем мне это знать? До сих пор они даже не всплывали и никого как-то не волновали. Но вы все же подумайте, кто еще может иметь отношение к этой истории. Друзья, родные, знакомые, враги, конкуренты… Вы зациклились на Эве Марш, а у следователей особый интерес вызвали совсем другие персоны. Некоторые свидетели тоже упоминали это имя, да и меня, признаюсь, вы заразили своим интересом к Эве Марш, но слухи и мое чутье к делу не пришьешь, нужны факты. Итак…
И Гурский недовольно глянул на меня — вот гнусная баба, навалила целую гору дополнительной работы. Я аж устыдилась — и правда, могла бы сама сначала во всем разобраться, а потом привлекать полицию, ослица несчастная! А ведь еще могу на людей наговорить, сама того не сознавая…
— Очень прошу вас… — жалобно начала я, но Гурский меня прервал:
— Клянусь, опрошу всех предельно дипломатично. Или у пани еще какие пожелания есть?
— Чтобы папочка не спохватился. Эва Марш сбежала главным образом из-за него. Человек много способен выдержать, но, случается, его добивает последняя капля. А папочка — это не капля, а целое ведро, да что там, водопад! И со Ступеньским он действовал заодно. Несчастья дочери для него — сладостнейшая весть, и я даже склоняюсь к мысли, не он ли был инициатором ее преследования.
— И вы настаиваете, чтобы проверить его тихо и незаметно?
— А как же еще? Дело деликатное, преступник не кувалдой орудовал, на которой оставил для вашего удовольствия отпечатки десяти пальцев, к тому же плюнул и высморкался прямо на месте преступления, чтобы ваши эксперты имели достаточно материала для определения его ДНК. А чтоб уж совсем не осталось сомнений, еще и покалечился в процессе и забрызгал своей кровью все вокруг. В нашем деле не криминалисты нужны, а скорее психиатр, да еще в атласных перчатках…
— Боюсь, эта роль не для меня.
— Не хотите ли сказать, что не справитесь, пан инспектор? Предупреждаю, с пани Вишневской вам лучше всего принять облик обычной бабы — такой, как я, например. Я когда с ней беседовала, все жалела, что нет при мне микрофончика малюсенького полицейского, в пуговицу или в часы вделанного.
Гурский задумался, глядя в окно. Я перевела дух. Ясно, что мои дурацкие предложения не показались ему такими уж дикими.
— А с Дышинским, Петером и Островским я могу говорить как нормальный человек? Как следователь? И с юристом Вежбицким? И перед кем мне изображать психиатра в атласных перчатках?
— Возможно, перед папочкой Эвы.
— А перед мамочкой? Она имеется?
— Имеется, но сидит под пятой супруга и словечка не пикнет. Иначе не позволила бы терроризировать дочку. Что же касается папочки, у меня насчет него одни сплошные сомнения, и я даже не представляю, как бы могла с ним говорить. И в каком амплуа вам лучше выступить в этом случае — тоже не знаю. Не хотите прикинуться журналистом?
— Неплохая идея. Вот еще неплохо бы знать, что мне от него вообще требуется…
— Как «что»? Ступеньский. Неужели не поняли?
Клянусь, у Гурского в глазах промелькнула искра. Видно, не очень-то он был доволен результатами расследования, а сейчас кое-какие соображения насчет дальнейших шагов появились.
Ступеньский! Самая загадочная фигура в череде убитых. Мы наперебой стали высказывать новые соображения:
— И в самом деле, он ведь практически ни с кем не был тесно связан…
— Одна охмуренная им девушка и очень сомнительный Яворчик — не скажешь, что широкий круг…
— И все как один энергично гнали его от себя к чертям собачьим…
Вот, подсунула Гурскому всю собственную неразбериху и головную боль — сразу легче стало. Голова настолько прояснилась, что я сумела вспомнить еще одну важную вещь.
— Минутку, пан инспектор! Столько наболтала, а о главном умолчала. По крайней мере, не смутные соображения, а самый что ни на есть железный факт. Он был здесь, я говорю о Хлюпанеке, одновременно находясь в Буско!
— А мне кажется, вы уже об этом сказали.
— Сказала, но не все. Пять дней назад Хлюпанек зашел к матери Петра Петера. Не знаю, под каким предлогом, да хоть и без предлога, ведь он — крестный отец ее сына. Она его очень не любит, для него это не секрет, поэтому особо не навязывается. А тут вдруг нагрянул. И используйте это так, как найдете нужным. А не захотите, я сама…
На этот раз Гурский не стал поощрять моей самодеятельности…
Под вечер Островский привез Магду.
— А ты даже не заметила, что моя машина уже два дня стоит у твоего дома, — упрекнула меня Магда.
— Ну да, не заметила, — согласилась я. — А как ее разглядишь за сорняками, которые вдоль забора вымахали? Да и некогда мне было на улицу глазеть, целыми днями у телефона сижу. Куда, черт возьми, мог запропаститься Петрик? Ну никак не могу его поймать, ни один телефон не отвечает.
— Он в студии засел, — сообщила Магда — Не вылезает оттуда уже второй день. Завтра к утру собирается закончить.
— Ладно, до утра вытерплю.
— Зато меня отловила полиция, — печально сказал Островский. — Некий инспектор Гурский, кажется, вы знакомы? Вы ему все же рассказали про Эву Марш?
— Потому что у нее алиби! — важно заявила я. — Вот, смотрите, Лялька мне продиктовала, да я знаю, что ничего не разобрать, но я уже все наизусть выучила и могу вам прочесть. Что пьем?
— Ничего, — вздохнула Марта. — Надо же мне забрать наконец машину, и Адам свою не может оставить.
— Но хоть кофе?..
Кофе все одобрили, я отправилась на кухню. Высыпав в кофейник остатки из банки, я перепугалась — неужто кофе закончился?! Ну да, помнится, Витек обещал купить. Но купил ли? Я покрутила головой. Ах да. Вон на полке еще банка стоит. Успокоившись, я отнесла поднос в гостиную, где Магда с Островским увлеченно болтали о всяких пустяках. Я с удовольствием смотрела на подругу — призрак демонического десперадо явно отступил и более ее не беспокоил.
— Мне кажется, что все нити ведут к Эве Марш, — заговорил Островский, отхлебнув кофе. — Заметьте, убийства ассоциируются с ее именем вовсе не у полиции, а только в среде телевизионщиков…
— И безо всяких на то оснований, — подхватила Магда. — Ведь Вайхенманн с Эвой Марш никаких дел не имел, Држончек тоже…
— Држончек собирался, — возразил Островский. — Он уже нацелился на экранизацию по ее книге, вел переговоры со сценаристами, нашел спонсора, который соглашался финансировать экранизацию Эвы Марш и никого другого.
— А ты откуда знаешь? — недоверчиво спросила Магда.
Слушая их, я снова пришла в негодование: эта холерная журналистская мафия — на редкость информированная шайка, к тому же имеет наглость скрывать столь важные сведения именно от меня!
Что я и высказала Островскому без обиняков. Тот вроде малость смутился.
— Пани Иоанна, да ведь наша планида такая. Репортер обязан знать раз в десять больше того, о чем он говорит или пишет. На том стоим.
— И дурачком прикидываемся! — не унималась я. — Да мне все равно, откуда ваши сведения, но вот правда ли это?
— Верняк, я сам говорил со сценаристами. Некоторые даже не отказывались взяться за работу, но уж слишком дурной репутацией пользовались прежние шедевры Држончека. Тогда он сам принялся кропать сценарий, у него даже был обнаружен конспект, точнее, два варианта, потому что он не решил, на каком произведении Эвы остановиться. На последней ее книге или лучше взяться за предпоследнюю.
— И кто-то его пришил, вот счастье-то!
— Зато Ступеньский и Заморский столько пакостей ей учинили, что мотив напрашивается сам собой. Но в масштабе всех этих преступлений подбор жертв кажется лишенным всякого смысла, ведь если бы Эва Марш как-то приложила к этому руку или хотя бы палец, то зачем ей понадобилось убивать Вайхенманна?